Однажды детство кончилось - Таня Стар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и не разобравшись, на следующем уроке физики принялись Алексею Михайловичу демонстрировать сей опыт. Он возбудился, разволновался… И шесть уроков мы ставили эксперименты, поднимая на четырёх пальцах физика, одноклассников и одноклассниц, столы и стулья, пока не поняли, что внятного физического объяснения нам никто не даст. До сих пор не понимаю, как так получается.
А ещё наш физик знакомил нас с современной музыкой. Когда он раздобывал очередную крутую пластинку, то созывал нас в актовый зал, чтобы и мы её послушали. Так я познакомилась с рок-оперой «Иисус Христос — суперзвезда». И, кстати, по утрам нас будили музыкой, и до сих пор я испытываю нежные чувства к битловскому «Вечеру трудного дня», и, вообще, рок люблю больше других жанров.
…Несмотря на эти приятные музыкальные занятия, физики я не знала и панически боялась контрольных работ. Отвертеться от них было трудно, но иногда получалось. Способы передавались учениками из поколения в поколение. Чтобы изобразить простуду, капали в нос канцелярский клей и сразу же неслись в медицинский кабинет, чтобы успеть получить освобождение от уроков. Сопли и зверский чих получались весьма убедительными, но держались недолго.
Довольно эффективно поднимал температуру йод, накапанный на кусочек сахара. Спортивные мальчики просто пользовались мускулатурой — напрягаешь-расслабляешь руку, температура поднимается. Проще же всего она поднималась, если под мышку засунуть нагретую на батарее варежку. Приходишь, суёшь в неё градусник… и желанное освобождение от уроков готово.
Однажды мой приятель Лёха так вот сунул градусник в варежку, медсестра наша, Антонина Александровна, взяла его, посмотрела сурово и показала градусником за окно:
— Тебе туда.
Градусник показывал сорок три градуса, а в квартале за школой находилось Серафимовское кладбище.
…Интернатская жизнь была довольно скудной и не очень устроенной по нынешним временам. Кормили нас неплохо, но иногда по вечерам зверски хотелось есть. Тогда мы шли к нашим вахтёршам тёте Маше и тёте Нине, обычно сидевшим напротив входных дверей в спальный корпус. Они вели нас в кладовку и выдавали несколько батонов.
Иногда мы их просто сжирали под чай и чьё-нибудь варенье, иногда делали себе тосты в гладилке, проглаживая их утюгом. В мае мы ходили за квасом к ближайшей бочке, а так как посуды подходящей в нашем быту не имелось, снимали с лампочек круглые плафоны, с успехом заменявшие трёхлитровые банки.
А ещё в ленинградских магазинах продавалась докторская колбаса, которой в предыдущей моей жизни не существовало. Меня регулярно гоняли за нею в магазин для посиделок в лаборантской комнате кабинета биологии, где царил Шеф, и постоянно толклись выпускники и одноклассники.
В лаборантской каждый день, включая выходные, шли работы по обработке биологических сборов, оттуда регулярно воняло формалином и сернистым газом. И там мы сидели часами после занятий, не только работая за микроскопами и бинокулярами, но и распивая чаи с бутербродами с колбасой.
…Шеф говорил, что он польский еврей. В те времена я не отличала людей по национальности, для меня все были просто люди. Мы его обожали, ибо он относился к нам как к равным, в отличие от других преподавателей. Не всех, конечно, к примеру, наша литераторша Ирина Анатольевна, входя в класс, говорила:
— Здравствуйте, дети!
И мы постоянно с ней препирались на этот счёт, даже писали перед уроком на доске «Мы — не дети!», и она, входя в класс боком, не поворачиваясь к доске, говорила:
— Сотрите это!
Сейчас вся эта возня выглядит смешной, но тогда уважение к нашему взрослению казалось естественным и необходимым.
…Так вот, возвращаемся к Шефу. В первый же день, как мы пришли к нему на урок, он заявил, что терпеть не может, когда люди говорят «лОжить» вместо «класть», а ещё его раздражает умственная несамостоятельность. И далее рассказывал смешные истории про своих учеников, которые даже академикам указывали на их ошибки.
Шеф нас нянчил, как умел, возился с нами и отвечал за нас. Его влияние на своих учеников оказалось глубоким, мощным и передавалось дальше следующему поколению. Во всяком случае, своих детей я воспитывала в духе критического разума, и вижу, как в них проявляется свободомыслие, и мне это нравится.
В десятом классе моё детство закончилось. Мы начали взрослеть, влюбляться, думать о будущем, всерьёз готовиться к поступлению в университет. Моя последняя школа научила меня воле к победе, скепсису, глубокой любви к музыке и оставила по себе самые лучшие и тёплые воспоминания.
Наши преподаватели в те времена большей частью были взрослыми людьми, многие из них прошли войну и блокаду. Нас любили и многое прощали. Сейчас они почти все ушли, остались единицы. Ушли и некоторые из одноклассников… Всех помню и люблю.
История
Александр Феликсович Каменецкий
Эта новость расстроила Севку похуже, чем несправедливо поставленная двойка по истории. Собственно, двойка-то его уже и не волновала вовсе. Ну, получил и получил, не первая и не последняя, даром что ни за что, да и пусть. Вот ещё была забота из-за оценок переживать. Да, расстроился поначалу, а потом рукой махнул. Ну её, эту историю! Скучная. Да, вышла в результате тройка в четверти, так ведь тройка, не двойка. А за год всё равно четвёрку поставили, значит, и вообще нет поводов для расстройства. Родители — те да! Были недовольны. Мама головой качала, глядя в итоговую страницу дневника, но особо Севке ничего не сказала, и так всё понятно. А отец высказался. Насчёт троечников. Любимое своё выражение, что нет ничего хуже посредственности. Сразу видно, переживает за Севку. А чего плохого в посредственности? Севка над этим размышлял, и так и этак прикидывал, однако до конца не понимал. Чем же так страшна посредственность? А будь у него двойка в четверти, отец бы меньше расстроился? Ведь если посредственности и хуже нет, значит, двойка вроде как лучше тройки. Нет уж, проверять на практике эту теорию отнюдь не хотелось. Впрочем, и отцу Севка верил, если говорит, значит так и есть. Наверное, Севка чего-то сам недопонимал, иногда взрослые становились совершенно непонятными, а иногда, когда дело касалось его Севкиных чувств, проблем и переживаний, и сами взрослые, по мнению Севки, ничего не понимали.
Вот и сейчас. Надо же! В летний лагерь отправляют. Смена ещё какая-то необычная, историческая, что ли. Что-то с годовщиной Великой Отечественной Войны связано. Ну что там может быть интересного? Севка и так всё об этом знает. Мало он из-за
