Туманный вирус - Сергей Донской

— Конь? Почему конь?

— А вот же следы. — Клочков ткнул пальцем в картину.

Краска отлила от лица Шухарбаева, которое и без того не выглядело румяным. Он посмотрел на картину сквозь слезы, затуманившие зрение. Следы совсем не походили на отпечатки лошадиных копыт. Это были следы босых ног юного Нуртая, отправившегося искать лучшую долю за горизонт.

— Убери свой вонючий палец, — процедил Шухарбаев и пошел обратно к столу порывистой, подпрыгивающей походкой.

«Что это с ним?» — удивился Клочков, отдернувший руку от картины.

— Садись и слушай, — скрипуче произнес Шухарбаев. — Надеюсь, в своем деле ты разбираешься лучше, чем в искусстве.

Клочков вернулся на место и уставился на хозяина кабинета, стараясь выразить лицом ту безусловную преданность, которой он не испытывал.

— Я вас слушаю, господин председатель.

Избегая смотреть на него, Шухарбаев начал излагать суть операции. После эпизода с картиной он твердо решил, что это животное по фамилии Клочков должно умереть, как только выполнит задание. По правде говоря, решение было принято еще до знакомства в целях собственной безопасности. Но Шухарбаев совсем позабыл об этом. Горькая обида терзала его изнутри, взывая о расплате. Пока прапорщик повторял вслух инструкции, председатель Национальной Безопасности Казахстана думал о том, что, став президентом, он начнет совершенно новую политику в отношении Москвы. Жесткую. Бескомпромиссную. Русские ему за все ответят. Дайте только срок.

II

Садясь за стол, Белов ощущал одновременно волчий аппетит и такую усталость, что хотелось немедленно завалиться спать. Однако выглядеть вялым тюфяком при Багиле не хотелось, поэтому пришлось принять ее предложение поужинать перед сном.

Настроение было отвратительное. День был потрачен впустую. Застать полковника Хакимова на рабочем месте не удалось — тот куда-то спешно укатил по неотложным делам. Заподозрив неладное, Белов поручил Багиле выяснить, куда именно. Предъявив свое удостоверение, она очень скоро узнала, что на самом деле подчиненные понятия не имеют, куда и зачем отправился начальник аэродрома. Это было подозрительно. Уж не пронюхал ли он о том, что его разыскивают? В пользу этого предположения свидетельствовал тот факт, что незадолго до отъезда Хакимову кто-то позвонил, после чего он очень занервничал и засуетился.

Воспользовавшись спутниковой картой, Белов увидел, что к аэродрому (и от него, естественно, тоже) ведут две дороги. По одной из них приехал он сам со спутниками, не встретив ни полковничьего джипа, ни машины сопровождения. Напрашивался вывод: Хакимов выбрал для поездки заброшенную дорогу, которой редко кто пользовался.

— Потому что удрал, — зло произнес Белов.

— Но недалеко, — подытожил он некоторое время спустя, наткнувшись на останки полковника и его маленькой гвардии.

Потом он, Багила и Ертаев ожидали вертолета, выслушивали результаты беглого осмотра тел, принимали участие в досмотре джипа, ища там несуществующие тайники. Все обнаруженные бумаги и документы Белов заснял на свой айфон. Мобильник Хакимова конфисковал и присвоил, несмотря на протесты военных следователей.

— Покажи им, — велел Белов, когда они начали хватать его за рукава, угрожая арестом.

И она показала. Не то, что они могли подумать, когда недоверчиво ухмыльнулись. Удостоверение капитана Службы Охраны Президента Казахстана произвело на них неизгладимое впечатление. Телефон из списка вещдоков вычеркнули, а Белову предложили взять еще что-нибудь на выбор — хоть бумажник, хоть платиновую зажигалку.

Избавившись от назойливой опеки следователей, его команда возвратилась на аэродром, где, разделившись, все трое начали опрашивать и допрашивать подчиненных покойного Хакимова. Толком выяснить ничего не удалось. Разумеется, полковник с кем-то встречался, о чем-то говорил по мобильному телефону, куда-то ездил, откуда-то приезжал, но с кем, зачем, куда и откуда, никто не знал. В свои тайны он посвящал лишь нескольких доверенных лиц — тех самых, которые проводили его в последний путь… и тоже сложили головы на безымянной дороге посреди казахских степей.

Беседы с туповатыми и трусоватыми вояками аэродрома продолжались до темноты, потом еще была обратная дорога в Астану, где Белова вызвали на ковер к председателю Комитета Нацбезопасности. Одним словом, первый день пребывания в Казахстане, богатый на события и опасные приключения, его изрядно вымотал и настроил на минорный лад.

Выставка оружия в фойе ресторана не подняла ему настроение. Каждый взгляд на часы подсказывал, что времени до часа Икс остается все меньше и меньше. А когда Белов решил, что больше на часы не взглянет, его внимание привлекло странное сооружение в середине потолка зала, сооруженного в виде исполинской юрты.

— Что это? — спросил он, задирая голову.

— Шанырак, — ответила Багила.

— А по-русски можно?

— Можно. Степные часы, показывающие движение солнца.

— Опять часы, — пробормотал Белов.

— Ты о чем? — удивилась Багила, ставшая к ночи чересчур доброй и покладистой.

— Ни о чем.

Оглядевшись, Белов выбрал стол как можно дальше от эстрады, подозревая, что вскоре там будет очень шумно. Пока спутница делала заказ, он безучастно сидел, разглядывая рисунки на стенах.

— Нравится? — поинтересовалась Багила, отпустив официанта.

— Как будто первобытные люди малевали.

— Ты прав. Это копии наскальных рисунков, обнаруженных в окрестностях Иссыка.

— Откуда тебе известны такие подробности? — спросил Белов, постоянно пытавшийся поймать Багилу на вранье.

Он не доверял ей до конца. После того, как Ертаев прикончил водителя «Газели», Белов никак не мог решить, кого же из двоих приставленных казахов следует опасаться больше. Кто-то из них оповещал противника о каждом шаге Белова, но кто именно? Уж не двое ли одновременно? Но так не бывает. Оставалось выжидать и наблюдать.

Белов не слишком прислушивался к тому, что поведала ему казашка, сосредоточив внимание на ее мимике, позе, жестах. Существует множество признаков лжи, но распознаются они обычно в совокупности. Что касается Багилы, то она или не кривила душой, или в совершенстве владела актерским мастерством. Так и не сделав определенного вывода, Белов принялся за еду.

На закуску принесли холодную печенку, нарезанную тонкими ломтиками и переложенную кусочками курдючного сала. Хлеб заменяли лепешки обыкновенные, круглые, и треугольные, начиненные фаршем. Попробовав одну, Белов обнаружил, что голод никуда не девался, а просто коварно притаился внутри, дожидаясь трапезы. Она казалась необыкновенно вкусной. Особенно когда подали бешбармак — сваренные в бульоне куски баранины и теста. Все это пахучее великолепие покоилось на блюде, занявшем весь центр стола.

— Ну-ка, ну-ка, — плотоядно произнес Белов, беря на изготовку вилку и нож.

— Погоди, — остановила его Багила, — не так. Знаешь, как переводится «бешбармак».

— Откуда?

— Это означает «пять пальцев».

— Разве у баранов бывают пальцы? — не поверил Белов.

Багила расхохоталась.

— Конечно, нет, глупый, — сказала она, улыбаясь. — «Пять пальцев» потому, что это кушанье принято есть руками, запивая сорпой. — Она указала на две большие пиалы с бульоном.

Слегка поупрямившись, Белов подчинился. Поедая баранину, он следил за руками Багилы и думал о том, что, наверное, казахские женщины тратят немало времени на вычищение застывшего сала из-под ногтей. Аппетит стал портиться, а тут, как назло, на эстраду вывалила целая куча народа в национальных костюмах. Одни затренькали на домбрах, другие запиликали на маленьких казахских скрипочках, третьи пустились в пляс. Стало очень шумно и не очень весело.

Попивая чай, Белов обратил внимание на баранью голову, поданную на соседний стол.

— Это для украшения? — спросил он, кивая туда.

Проследив за его взглядом, Багила опять улыбнулась, словно имела дело с маленьким несмышленышем, задающим забавные вопросы.

— Голову едят, — сказала она.

— С черепом?

— Зубы у нашего народа крепкие, но не настолько. — Багила принялась вытирать пальцы салфеткой. — К счастью, баранья голова состоит не только из костей. Ее опаливают на огне, отбивают рога, зубы, делают проколы в щеках. А потом заворачивают в полотенце и варят несколько часов.

— Зачем в полотенце? — спросил Белов.

— Чтобы кожа не лопалась.

За соседним столом поднялся седой аксакал в тюбетейке и дорогом блестящем костюме. Отрезав баранье ухо, он с доброй улыбкой протянул его сидящему рядом, который тут же запихнул ухо в рот и принялся жевать, мыча от удовольствия.

— Пошли отсюда, — сказал Белов, отвернувшись. — Я сыт.