Нацисты: Предостережение истории - Лоуренс Рис

26 января 1938 года Гитлер принял отставку Бломберга. У военного министра попросту не оставалось иного выбора – ведь он всегда придерживался сурового кодекса чести немецкого офицерского корпуса. Бломберг вернулся в Министерство обороны, вошел в кабинет Бема-Теттельбаха и попросил его открыть сейф. «Вот завещание Гитлера, – сказал он, доставая оттуда документы, – возьми его и передай ему завтра вместе с моим маршальским жезлом». Затем он со слезами на глазах обнял своего теперь уже бывшего адъютанта и сказал: «Прощай, друг!» Для Бема-Теттельбаха в тот момент «обрушился весь мир, потому что я верил в него и с самого начала видел, какую ошибку он совершает, заключая брак с женщиной, недостойной фельдмаршала». Немаловажным является отказ Бломберга от пожалованного ему жезла – по традиции жезл остается с фельдмаршалом даже в отставке. Видимо, слишком велик был позор.

Гитлер не мог предвидеть, что это событие обернется таким скандалом, но вместе со своими «твердокаменными» подчиненными тут же воспользовался положением дел. Уже через несколько дней Фрич вынужден был последовать примеру Бломберга, поскольку Гиммлер и Геринг выдвинули против него сфабрикованные обвинения в гомосексуализме; они даже вызвали для дачи показаний лжесвидетеля. Кроме того, в отставку ушли шестнадцать опытных генералов, а еще сорок четыре – перевелись на другие должности. Почти одновременно с этими изменениями Гитлер сместил Нейрата с должности министра иностранных дел и назначил на его место Риббентропа18.

Такое радикальное устранение «сдерживающих» Гитлера факторов определенно началось с отставки Бломберга – события, которое стало неожиданным для всех. Однако сильной стороной Гитлера как политика было то, что он мог извлечь пользу из любой ситуации. Он ясно дал это понять в июле 1924 года, рассказав своим приверженцам, в чем видит роль любого политического лидера: «Какой-нибудь теоретик лелеет свою абстрактную идею, ни на секунду не отходя от нее; политик же должен думать не только о великой цели, но и о путях ее достижения». Корень множества противоречий, возникавших в германской внешней политике тех времен, лежит в умении Гитлера сыграть на любых, даже самых неожиданных обстоятельствах, пожертвовав чем-то незначительным ради достижения долгосрочной «абстрактной» цели (ярким примером подобных отхождений от выбранной стратегии может служить временный союз с Советским Союзом). Однажды за обедом, на котором также присутствовал Шпитци, Гитлер заявил: «Если кто-нибудь разожжет небольшой костер, я повешу над ним котелок с супом и подогрею его, чтобы накормить честный германский народ, – и к тому же чуть-чуть поддам огоньку». Шпитци пришел тогда к выводу, что фюрер «хотел извлекать пользу из всего, что подворачивалось под руку; он был достаточно гибок и для него были хороши все средства».

Сбросив оковы старой гвардии, Гитлер взял более радикальный курс во внешней политике, и Австрия стала его первой мишенью. Генерал Альфред Йодль записал в дневнике 31 января 1938 года: «Фюрер хочет отвлечь внимание от вермахта. Пусть непрерывно ахает Европа: многочисленные замены военных чинов – не проявление слабости, а сосредоточение сил. Шушнигу следует не ободряться, но трепетать»19. Курт фон Шушниг, канцлер Австрии, доблестно сопротивлялся влиянию нацистского режима, распространявшемуся по стране. В 1936 году было подписано соглашение, согласно которому Австрия признавала себя частью германского государства, но оставляла за собой право автономного управления внутренними делами. Гитлер усилил давление на австрийцев после первого же собрания кабинета министров, на котором было объявлено об отставке Бломберга. В январе 1938 года Франц фон Папен, ставший в результате известных кадровых изменений послом Германии в Австрии, передал Шушнигу письмо, в котором Гитлер приглашал его встретиться в Берхтесгадене.

На этой встрече фюрер был агрессивен, как никогда. Доктор Отто Пирхем, входивший в число австрийских делегатов, вспоминает: «Гитлер сразу же, прямо с лестницы, потащил Шушнига в свой кабинет». Как позже выяснилось, там он потребовал назначения на должность министра внутренних дел австрийского нациста Артура Зейсса-Инкварта, а также объявил об интеграции австрийской экономической и внешней политики с германской. Шушниг был потрясен такими требованиями. За обедом в тот день Гитлер исправно играл роль радушного хозяина дома и вел светские беседы, в то время как Шушниг не проронил ни слова. К концу дня австрийский канцлер и вовсе походил на бесплотную тень, поскольку так и не сумел оказать фюреру сопротивление в насущных для всех вопросах. «Молчание Шушнига, – отмечает доктор Отто Пирхем, – было вызвано тем, что во время беседы с Гитлером он едва ли услыхал что-нибудь особо приятное».

Сразу после конференции в Берхтесгадене Ютте Рюдигер довелось узнать мнение Гитлера о Шушниге. Ее пригласили на официальный партийный ужин в качестве имперского референта БДМ (союза немецких девушек). Когда фюрер подсел к ней за столик, внимание всех присутствующих переключилось на австрийского канцлера: «Гитлер заметил, что Шушниг напоминает ему коллекционера бабочек – только ботанизирок[8] не хватает». А затем фюрер привел метафору, по его мнению, отражающую взаимоотношения Австрии и Германии: «Я сказал ему, что у нас в рейхе так говорят: “От одного только хорошего двигателя много проку не будет, машина далеко не уедет. Нужна еще хорошая ходовая часть, но и хорошая ходовая часть бесполезна сама по себе”».

Канцлер Шушниг по-прежнему пытался помешать достижению конечной, по его мнению, цели нацистов – подчинения всей его страны. 8 марта 1938 года он объявил о проведении плебисцита, назначенного на 13 марта, где австрийцы смогли бы выразить свое мнение по поводу того, хотят ли они, чтобы их государство стало частью Германского рейха. Под давлением Гитлера Шушнигу пришлось отказаться от этого замысла, однако отношения между странами все равно сделались более напряженными. От Риббентропа фюреру стало известно о том, что Англия не собирается бороться за Австрию, поэтому он решил сосредоточиться на другой задаче – смягчить отрицательную реакцию в близлежащей Италии.

Десятого марта Гитлер отправил с принцем Филиппом Гессенским письмо, в котором объяснялось, что Италии не следует опасаться ничего, какими бы ни были действия рейха по отношению к Австрии; Гитлер обещал, что Бреннерский перевал по-прежнему останется границей между этими двумя государствами. На следующий день принц Филипп Гессенский связался с Гитлером по телефону и доложил о точке зрения Муссолини на вероятное вторжение в Австрию: «Я только что прибыл из Палаццо Венециа. Дуче выслушал все мое сообщение самым дружелюбным образом и шлет вам поклон»20.

Гитлер ответил: «В таком случае передай Муссолини, что я никогда не забуду ему этого. Никогда, никогда, никогда, что бы ни случилось. Как только уладим австрийский вопрос, я пойду рука об руку с дуче, хоть сквозь огонь и воду – и будь что будет».

Горячность в ответе Гитлера лишний раз доказывает, какие тревоги мучили его во время кризиса, и отчасти объясняет, почему он сохранил верность Муссолини до самого конца войны. Историк Иоахим Фест пишет об «истерии и сомнениях», охвативших Гитлера в то время: «Ни от кого в окружении Гитлера не укрылись ни невероятный хаос, сопутствовавший этому решению, ни паника и смятение, обуявшие их лидера накануне первого захватнического нападения. Множество поспешных, ошибочных решений, вспышки ярости, бессмысленные телефонные звонки; за те считаные часы до объявления Шушнигом плебисцита Гитлер отдавал сотни приказов, отменяя их буквально через минуту… Кейтель (начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии) назовет позднее то время периодом настоящего «мученичества»21.

Такой образ Гитлера нам незнаком. В расхожем мифе (разумеется, любовно созданным самими нацистами) Гитлера представляют крайне решительным. На самом же деле твердость характера демонстрировал Геринг, который с ледяным спокойствием воспринял самое радикальное на тот момент решение режима – и именно он отдал войскам приказ переходить в наступление. Геринг был настоящим «бультерьером» – в полном соответствии с пожеланиями своего фюрера. Однако его решительность объяснялась и другой причиной – развязав австрийский конфликт, он надеялся отвлечь внимание от устранения Фрича, – устранения, к которому сам приложил руку.

12 марта 1938 года Гитлер с триумфом вошел на территорию Австрии – своей родины. В сохранившемся до нашего времени кинофильме мы видим бушующие эмоции австрийцев – они рыдают, кричат, скандируют: «Один рейх, один народ, один фюрер!» Немецких солдат осыпают цветами и поцелуями. Если даже посмотреть этот фильм таким, каков он есть, безо всяких комментариев, сопровождаемый лишь исступленными криками австрийцев, бьющихся в экстазе, то кажется, что кинопленка отражает истинный дух того времени. Восторгу немцев, удостоившихся такого искреннего почитания, также не было предела. «Это был лучший день в моей жизни, – вспоминает Рейнхард Шпитци. – Я ехал в кортеже вместе с Гитлером, в шестой машине, и не мог сдержать слез радости».