Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да. А бабье лето постояло еще пару дней вопреки прогнозу погоды. И вдруг поперли грибы. Селима не обмануло чутье опытного грибника. Грибов было так много, что их, говорят, стали перерабатывать и продавать в Россию. Грибы из Швейцарии в Москве – надо же, в первый раз такое слышу.
Silberblick, или Уроки турецкого
Per Pier Paolo Pasolini[16]
Красивое немецкое слово «Silberblick» – дословно «серебряный взгляд», на самом деле означает легкое косоглазие, пусть и необычное, ничего больше.
Слегка косящий голкипер
Я ему не поверил, когда он мне сказал, что его зовут Ибрагим:
– Ибрагим – это же арабское имя, а ты турок или даже – курд?
– Курд – нот, оттоман я, оттоман – do you understand?[17] Ибрагим-паша – understand?
Как мы с ним изъяснялись, на каком языке – не знаю, забыл, помню только, что Türkisch-Deutsch Sprachführer[18], обычно выручавший меня, на этот раз отсутствовал. Выручал не выручал, но помогал выяснить самое необходимое, что в подобных ситуациях немаловажно. Каких ситуациях – такой ситуации у тебя семьдесят лет не было. Не было и не будет. Я заплакал.
Старики, те вообще охотно плачут. Плачут, размышляя о засохшем цветке, плачут, вспоминая недавно перечитанную книжку, плачут в кино и плачут на концерте, а если им случится на минутку включить радио, где как раз запузырили передачу в память безвременно покинувшего нас русского барда: «Чуть помедленнее кони…» – то тут уж одними бумажными платочками не обойдешься. Зато вот когда по ТВ модератор «Последних известий» начинает возмущаться очередным убийством детей в астральной Африке или со слезой в голосе говорить о беженцах, затонувших у берегов солнечной Лампедузы, то тут они, старики наши, недовольно морщатся и быстрехонько переключают программу: «Ну сколько же можно об одном и том же! Сил уже никаких нету все время об этом слушать».
Не только смерть каких-то там беженцев – смерть близких людей наших стариков тоже не интересует, – другое дело в собственном детстве покопаться и заодно нынешнее поколение лягнуть: «А вот в наше время…»
Случится же, не дай бог, с одним из таких гавриков любовное недоразумение или попутает его, как говорят в народе, бес, пусть не вздумает с другими стариками своим душевным состоянием делиться, о несчастной любви рассказывать – засмеют, хорошо еще, если на весь свет не ославят.
Простите, отвлекся. Месяц тому назад я отправил свой стихотворный цикл: «Собаки Измира» Кузьме Дмитриеву, большому доке в современном российском стихосложении, а к тому же главному редактору поэтического журнала «Легкость».
– Пошли, пошли и на меня при этом сошлись, – сказал мне по телефону мой друг, профессор-славист из Дюссельдорфа.
Цикл этот у меня возник в результате моего прошлогоднего приезда в Измир, когда я беспрерывно мотался по окрестностям – гомеровские места посещал. Ну да, гомеровские. А что? Какие претензии? Гомер здесь, в окрестностях этого города, если хотите знать, в свое время и родился, и вырос, пока не уехал, а в конце жизни, говорят, сюда же и умирать приехал – старым, слепым, нищим, но прославившимся.
Я где-то, правда, читал, что все, что касается личной жизни Гомера, выдумано, в лучшем случае – красивая легенда. Сам факт, существовал ли Гомер, и тот под вопросом.
Под вопросом, так под вопросом – я в гомеровский Измир верю. А свои стихи в журнал «Легкость» уже посылал – не ответили. Ну да ладно, чего там, может быть, мои «Измирские собаки» их заинтересуют.
«“По гомеровским местам мотался”, – зло передразнил я себя. – А сейчас ты где мотаешься? К Гомеру это место явно отношения не имеет».
К этому времени я успел три круга сделать по темным малолюдным аллеям городского измирского парка, но ни на что пока не решился. На что решаться-то? Сидят себе на скамеечках коротконогие турки неопределенного возраста: кто в землю задумчиво уставился, кто вздувшуюся ширинку рукой поглаживает и при этом на тебя недвусмысленно смотрит. Да не говорю я по-вашему, господа хорошие, эфенди мои дорогие, беки задушевные! Извините, в другой раз, может быть… Прохожу мимо и плечами слегка пожимаю: вроде бы и не прочь подойти, но то ли не решаюсь, то ли спешу по делам. На всякий пожарный улыбку доброжелательную себе на морду подвесил, а то еще побьют: не дома все же – в Турции. Дома, правда, тоже могут отдубасить за милую душу, но там как-то все свое, знакомое. А здесь?
И все же, господа хорошие, что ни говорите, а внимание окружающих в моем положении – немолодого и, если честно, несколько потрепанного жизнью джентльмена – всегда приятно; за него, многим поступиться можно, особенно если оно, это внимание, – бескорыстно.
Недавно одна моя хорошая подруга из Цюриха делилась своими переживаниями:
– Раньше, бывало, прохожу по Банхофтштрассе, и мужики оглядываются. Знаешь, как от этого тонус поднимается. А теперь…
– Все оглядывались?
– Да ну тебя… ну не все, но некоторые – оглядывались; скажем, так: многие. Пошли, лучше кофе выпьем, я тебя приглашаю…
А ведь Илана еще совсем молодая женщина: ей пятьдесят только недавно стукнуло, женщина, можно сказать, в самом соку. О чем тогда мне говорить.
Молодой парень в красной футболке сидел на скамейке, зажатый между тремя мужиками, и что-то возбужденно рассказывал. Я его и заметил-то не сразу, а про себя решил: сделаю еще пару кругов и загляну в гей-бар – авось там что перепадет, надоело тут без толку кружить… Про платный измирский гей-бар «Ка» я был наслышан: мнения были самые разнообразные: от плохих – до не очень хороших… Подойти, что ли, спросить у этой разговорчивой группки, что и как… Да нет, опять начнется театр типа «моя твоя не понимай». Тот, что был в красной футболке, неожиданно встал и, ни на кого не оглядываясь, пошел по направлению к дальнему выходу, – а вроде и мне туда же, ну в ту же сторону, по направлению к клубу. Далековато, правда, да и рано еще в клуб идти… но все-таки… Куда ты так спешишь, голубчик, мне ведь не двадцать лет, погоди, не на пожар же…
Парень шел
