Превыше всего - Карен Рэнни

— Я о вас ничего не знаю.

В качестве довода этот ответ был явно слабым, а как защита — бесполезен.

— Скажите, что вы хотите узнать. Я расскажу то, что вы хотите услышать, и умолчу о том, о чем вы предпочтете не знать.

— Как вы любезны!

— До конца вы этого никогда не узнаете, — произнес он с угрюмой улыбкой, в которой было что-то загадочное.

— Я не собираюсь быть вашей любовницей, милорд.

— По-моему, это слишком сильное слово.

— А как вы назовете все это?

Он бы назвал это глупостью. Самой полнейшей и детской из всех, которые он совершал. Ведь история Селестой сделала его мудрее. Селеста была почти идеальная любовница, за исключением своего знатного происхождения. Она была невинна, доверчива и свежа, как весенняя роза. Сначала ее родители были рады, что на их дочь обратил внимание столь знатный граф. Но когда стало известно, в какое положение попало их единственное дитя, ужас пересилил алчность. Хотя граф никогда не скрывал ни от нее, ни от ее родителей, что никогда Селесте не женится.

Нет, одной такой любовницы с него довольно! Вполне можно прожить и без любовных связей с юными нимфами. После нее граф общался только с опытными женщинами, которые прекрасно разбирались в правилах этой игры. Граф был уверен, что уже никогда не увлечется нежностью какой-нибудь невинной мадонны с бархатной кожей, свежей улыбкой и удивленными глазами.

Но эта уверенность и благие намерения испарились после встречи с Кэтрин Сандерсон. Было такое ощущение, что ее улыбка специально создана для того, чтобы возбуждать его.

— Со мной вы ни в чем не будете испытывать недостатка, — сказал он спокойно, усилием воли загоняя вглубь разгорающуюся все сильнее страсть.

— Я хочу, чтобы это было зафиксировано на бумаге, — спокойно произнесла его сказочная нимфа, шокировав графа до глубины души.

У него было ощущение человека, которого настигло проклятие судьбы. В одно мгновение мир перевернулся, а он сам из охотника превратился в добычу.

— Неужели вы хотите заключить сделку и продать себя?

Странно, но, говоря эти слова, он думал не об их циничном смысле, а о ней самой. Еще более странно, что заявление Кэтрин не сделало ее менее желанной.

— Но речь идет как раз о сделке, мой господин, — ответила она.

Улыбка непобедимого завоевателя постепенно сползала с лица графа. Он хотел сказать, что у нее уже есть все, что может желать женщина: красота, чувство юмора, столь редкое у молодых девушек, такие ясные и открытые глаза, наконец сердце, способное любить свободно и без всяких ограничений. В скромности она, как видно, не нуждалась. Он был достаточно опытен и проницателен и знал, что при переговорах лучше больше молчать и слушать, что тебе предлагают. Он улыбнулся и, опасаясь, что улыбка может оказаться слишком нежной, отвернулся.

— Я предлагаю вам себя на тридцать дней в обмен на ваши обязательства.

Наступила такая полная тишина, что можно было услышать негромкое пение птиц, шорох листвы, в которой белки искали упавшие орехи, и шелест ветвей деревьев под легкими порывами ветра. Но Кэтрин ничего не слышала, кроме ударов собственного сердца, замерев в ожидании ответа. Когда граф наконец заговорил, голос его звучал мягко, с легкой иронией:

— Почему только тридцать дней, дорогая? Почему не сто, год или десять лет? Полагаете, что за тридцать дней у меня наступит пресыщение? А может быть, вы сможете истощить мои силы за более короткий срок?

Но за этими шутками чувствовалось страстное желание графа получить то, что не так легко дается. Именно эту черту характера графа решила использовать Кэтрин, ставя свои условия.

— Вы заинтриговали меня вашим предложением, — вновь заговорил граф, не дождавшись ответа. — У меня никогда не было любовниц с подобными требованиями. Я больше привык к тому, что женщины хотят вечной любви и преданности до самой смерти. И что же вы хотите получить в обмен на обладание вашим телом, Кэтрин?

Девушка взглянула на него, и в глазах ее мелькнули веселые искорки. Она получала истинное удовольствие, наблюдая замешательство этого самоуверенного мужчины, которое он пытался скрыть.

— После этих тридцати дней я хочу быть полностью свободной.

— И все? Ни драгоценных безделушек, ни шикарных карет… Вы удивляете меня, — произнес граф ленивым тоном, но пристально вглядываясь в глаза Кэтрин.

— Еще я хочу, чтобы Джули оставалась со мной столько, сколько я пожелаю.

— Вы думаете, ваше тело такое сокровище, что я готов торговать собственной дочерью ради простого вожделения? — усмехнулся граф, хотя ситуация была далеко не простой.

— Нет, милорд. Я не собираюсь отбирать у вас дочь, а только хочу быть ее воспитательницей, пока это ей будет необходимо.

— Вы могли заниматься этим, и не потакая моим низменным инстинктам.

— Нет, милорд. Мне бы тогда пришлось жить в постоянном ожидании того дня, когда вам надоест охотиться за мной, и при этом бояться разгневать вас своим поведением. Это лучший способ защитить себя от вас.

— Защитить?

— Да. Вы должны согласиться оставить меня в покое после этого срока. Я хочу остаться в Мертонвуде, но вы должны уехать и никогда не приезжать сюда.

— А моя дочь? — спросил он, прищурившись, — Я никогда не увижу ее, если соглашусь? Не слишком ли жестоко?

— Джули уже шесть месяцев, милорд, и лишь в последнее время вы стали интересоваться ее жизнью. Я сомневаюсь, что ее существование в этом мире изменит ваши дальнейшие планы.

— Вы неверно судите обо мне.

Смерть Селесты оставила ему в наследство прикрытую шерстяным одеялом плетеную корзину на ступеньках его дома и подмоченную репутацию. Но репутация никогда особенно не заботила графа; корзина заняла его внимание гораздо больше. Он ожидал, что крошечное существо, обнаруженное в корзине, будет похожим на него, но перед его глазами предстало красное, сморщенное личико. Он подумал, что лучше отправить девочку в деревню, подальше от людских глаз и пересудов, а когда придет время, за хорошие деньги подыскать ей приличного жениха. Это был благородный план. По крайней мере он поступил намного лучше, чем многие из известных, весьма уважаемых представителей высшего света, которые, оказавшись в подобной ситуации, просто отдавали своих внебрачных детей на воспитание чужим людям и в дальнейшем совсем не интересовались их судьбой.

Не такое уж он и чудовище. И сейчас граф испытывал чувство незаслуженно обиженного человека, сделавшего не так уж и мало для своего ребенка.

Несмотря на обиду, граф улыбнулся. Кэтрин подумала, что эта улыбка похожа на тигриный оскал.

— Если вы захотите повидать дочь, милорд, в чем я не сомневаюсь, — произнесла она, теребя пальцами подол шерстяной юбки, — я просто буду отсутствовать это время.