Ошибки, которые мы совершили - Кристин Дуайер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истон обычно так не спал – расправив плечи на кровати, лицом к потолку. Обычно он вытягивался и распластывался по матрасу или сворачивался калачиком, как кошка. А сейчас он лежал напряженно и слишком уж правильно.
– Это все как-то странно, – шепотом сказала я.
Он не открыл глаза.
– Это странно, только когда ты продолжаешь об этом думать.
Я сосредоточила взгляд на его груди – она поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, поднималась и опускалась…
– Перестань на меня таращиться и закрой глаза! – Понятия не имею, как он понял, что я на него смотрю. А еще знал, что мне необходимо, чтобы он попросил меня остаться.
– Спасибо, – прошептала я.
Его дыхание остановилось. Один. Два. Три. Четыре.
– Ты можешь всегда здесь спать.
Именно в такие моменты я спрашивала себя, что он сделает, если раскроет мою тайну. Ту, о которой я не смела заговорить ни с кем, потому что цена была слишком высока. Я не могла никому признаться, что все больше влюбляюсь в Истона Олбри, потому что это повлекло бы потерю его семьи и комнаты, в которой я не нуждалась.
Но что самое важное, это стоило бы мне Истона.
И как бы я ни старалась, не могла сдержать своих чувств, потому что именно здесь мне и хотелось быть – рядом с Истоном. Смотреть, как поднимается его грудь и падает мое сердце.
Как бы велика ни была опасность.
11
Я лежу на полу своей комнаты, и мне на нервы действуют обязательства.
Я чувствую себя обязанной помочь Сэндри спланировать вечеринку. Я чувствую себя обязанной увидеться с папой. Я чувствую себя обязанной попытаться связаться с мамой, хоть и знаю, что не найду ее.
Потребность быть хорошей дочерью пересиливает тот факт, что она плохая мать. И, если честно признаться, всегда остается надежда, что на этот раз она останется и будет хорошей, что захочет побыть с дочерью.
Я крепко сжимаю телефон, что лежит у меня на животе. В наушниках на максимальной громкости играет музыка, и я пытаюсь отговорить себя от того, чтобы отправить сообщение, которое, я знаю, мне необходимо отправить. У меня вырывается стон, я открываю контакты и нахожу имя, которое ищу: дядя Рик. На самом деле он приходится дядей не мне, а Тэнни, но он рядом уже достаточно долго, чтобы считаться семьей. Если кто-то и знает, как связаться с моей матерью, то это он.
Эллис: Привет, дядя Рик. Вы давно видели мою маму?
На экране почти сразу появляется «Печатает». Я представляю, как его толстые большие пальцы тыкают в экран, а подбородок удваивается, когда он смотрит вниз на экран телефона. Меня на секунду накрывает тоска по нему и его низкому голосу.
Дядя Рик: Привет, Эл-Бэлл. Я не видел ее со Дня благодарения, кажется.
Ну конечно! Кто знает, где она и вернется ли на этот раз в город. Но я выполнила свое обязательство.
Эллис: Если увидите ее в ближайшие дни, скажите, пожалуйста, что я в городе.
Дядя Рик: Ок. Ты заглянешь к нам? Уверен, тетя Минни не отказалась бы с тобой увидеться.
Тетя Минни – мама Тэнни. Она работает на кухне в «Таверне», сколько я себя помню. На меня накатывает чувство вины за то, что я о ней даже не подумала. Еще один человек, по отношению к которому я чувствую себя обязанной.
Эллис: Я попробую.
Прижимаю телефон ко лбу и выдыхаю: я попыталась. Никто не может сказать, что я не пыталась. Я не чувствую себя виноватой из-за облегчения, которое испытываю, узнав, что мамы нет в городе. Встреча с ней не принесет ничего хорошего.
Я подавляю в себе несогласие, и облегчение тускнеет.
Громкий стук в дверь заставляет меня вытащить наушники.
– Да?
Дверь открывает Такер и просовывает в комнату голову.
– Тебя ждет мама. Я собираюсь сбежать в город и…
– …поискать Джеймса Нэша? – Два года назад Такер заявил, что Джеймс – его родственная душа. Джеймс еще пока не определился.
Он мне подмигивает.
– Этот город по мне очень соскучился, – говорит он и исчезает.
Я нахожу Сэндри именно там, где и ожидала ее увидеть. Она сидит на барном стуле возле кухонного островка. Перед ней лежит стопка бумаг, лицо хмурое.
В доме Олбри все решения принимаются у кухонного островка – и большие, и маленькие.
Диксон, подающий заявление в академию шерифов. Такер, сообщающий родителям, что он хочет учиться в колледже в Калифорнии. Истон, признающийся, что не хочет становиться юристом. Звонок от врачей матери Бена о том, что им следует делать дальше. А еще планы на все вечеринки по поводу Четвертого июля, когда-либо устроенные Сэндри.
В хорошие дни я вспоминаю, как впервые познакомилась с Олбри, как ела пирог прямо со сковородки. И мне нравится думать, что я тоже была решением – важным.
В плохие дни я вспоминаю, как стояла здесь, когда они отправили меня в Калифорнию.
В большинстве моих воспоминаний я вижу на столешнице одну забытую сережку, словно сокровище, в то время как Сэндри прижимает к уху телефон. Такова Сэндри – она полностью погружается в то, чем занята. Забытые сережки, забытая еда, разговоры, пока ее мысли заняты чем-то другим.
Я сажусь рядом с ней.
Сэндри массирует виски, наклонившись над островком.
– У меня не получается собраться с мыслями! – Она берет блокнот и фиолетовую ручку. Эта ручка мне знакома. Она проговаривает себе под нос пункты списка и записывает: – Цветы, кейтеринг, столы, свет, генератор, танцпол… О боже, а я заказала торт?
Жду, пока она вспомнит.
– Черт! Да, я… кажется, заказала. – Она царапает что-то на бумаге. – Позвонить в булочную.
– Тарелки, салфетки, фужеры? – спрашиваю я, пытаясь перебрать то, что еще не упоминалось. Чем скорее составим список, тем быстрее я смогу уйти.
– Все это предоставляет кейтеринговая компания. Кроме того, что для десерта. Проклятье. – Она записывает «Тарелки» и добавляет звездочку.
– Музыка.
Она смотрит на меня так, словно я произнесла самую ужасную вещь на свете.
– Музыка?
На кухне появляется Истон и целует маму в щеку. У меня внутри все сжимается, и я замечаю, как Сэндри чуть выпрямляется. Мы вспоминаем, как вот так же стояли у кухонного
