Русский агент Аненербе - Дмитрий Шмокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много статей — строгие научные тексты перемежались с романтическими описаниями туманных вересковых пустошей и тёмных лесов, где священные дубы шептали авторам свои пророчества. Несколько подробных схем археологических раскопок помечены мистическими символами, открывая портал в зыбкий мир германских легенд и мифов. Константин Лебедев внимательно разглядел несколько глянцевых вклеек с черно-белыми фотографиями: массивные менгиры, одиноко стоящие среди полей, загадочные узоры на древних браслетах, суровые северные пейзажи. Он оторвал свой взгляд от страниц журнала и посмотрел в окно — странно, как этот журнал мистически точно отражал всю Германию своего времени. Каждая иллюстрация словно пропитана меланхолией и гнетущей тоской по утраченному величию, которые в поисках своих корней, с ледяным спокойствием, готовы идти на немыслимые преступления, чтобы в конце концов утянуть всю страну и народ на дно ужасной бездны.
«Не просто журнал… Каждый номер — это целая симфония шрифтов, изображений и текстов… В причудливом переплетении академической строгости и оккультного романтизма, смелых научных амбиций и безумных мистических грёз. Этот рупор Аненербе пытался облечь древние мифы и выдумки сумасшедших в форму настоящих научных теорий, а археологические находки сделать оправданием инструмента безжалостной идеологии. Немцы, пытаясь найти ответы в туманном прошлом, едва не погубили свое будущее», — подумал он, вставая и кладя журнал обратно.
Он подошел к письменному столу, заваленному бумагами. Некоторые помечены грифом «Geheim» (секретно). На правом краю — папка с пометкой на корешке «Tibet-Expedition» и аккуратная стопочка фотографий археологических раскопок.
Среди этой «бумажной пересечённой местности» небольшим айсбергом возвышалась великолепная печатная машинка Olympia Elite 1929 года, произведенная компанией AEG. Константин затворил дверь и, сев за стол, пару раз щелкнул клавишами.
«Великолепно! Настоящая немецкая печатная машинка! Лучшая в своем классе», — он не удержался и восхищенно провел ладонью по клавиатуре. — «Механический привод на прочной металлической конструкции, очень четкая печать с возможностью использования копировальной бумаги. А литеры! Сегментная система расположения, корзина с литерами, каретка с валиком, механический переводчик строк, регулировка силы удара, двухцветная лента, табуляция и переключение регистра… Не мудрено, что некоторые технические решения используются в современных устройствах ввода текста».
И довершал интерьер еще один современный элемент эпохи новейшего времени — телефонный аппарат на столе, необходимая связь с внешним миром.
«Да-а, неплохо ты устроился… Франц Тулле», — восхищенно подумал он, понимая, какой исторический пласт у него в руках.
Константин на пару минут позабыл, что он не только сотрудник Аненербе, но и офицер зловещего СС.
То, что он увидел в следующее мгновение на столе, вернуло его к реальности и дало надежду на решение некоторых важных загадок — перед ним лежала небольшая книжица в кожаном переплете, с записями ганзейского купца.
«А вот и ты… Моя прелесть. Давно не виделись…», — подумал Лебедев, беря в руки дневник немецкого купца.
Глава 8
Основную часть дневника занимали сухие отчёты о торговых сделках и рутинных происшествиях на корабле. Между страницами, словно жемчужины в раковине, попадались лаконичные заметки о посещённых землях — конечно, бесценный материал для историка, но сейчас Константин искал иное. Пальцы скользнули по пожелтевшим листам, пока внезапно взгляд не зацепился за странный фрагмент. Здесь, среди скупых записей о ветрах и грузах, расстилалось подробное повествование, от которого замерло дыхание…
'Я, Дитрих фон Любек, купец из славного города Любека, члена достославного Ганзейского союза, пишу сии строки дрожащей рукой в день святого Михаила лета Господня 1387. Возвращаясь с торговой миссии из Бергена, где я успешно сбыл партию фландрских сукон, византийских вин и закупил норвежскую сушёную треску, наш когг попал в жестокую бурю у берегов Ютландии. Но Волею милостивого Господа и всех святых нас прибило к небольшому заливу, на неизвестном острове, где мы вынуждены были встать на якорь, дабы переждать непогоду и починить разрушенные непогодою снасти.
На третий день вынужденной стоянки, измученный бурей, что едва нас всех не погубила, и встревоженный мыслями о безызвестной кончине своей в ледяном море, я прилёг отдохнуть на палубе, укрывшись тёплым плащом. Незаметно для себя я погрузился в глубокий сон. Мне снились удивительные видения: величественные чертоги, подобные тем, что описывают скальды в своих сагах, могучие воины в сверкающих доспехах и седобородый старец с вороном на плече, чей единственный глаз, казалось, пронзал самую душу. Проснувшись в холодном поту, я почувствовал странное беспокойство и непреодолимое желание сойти на берег. Отправив людей на поиск пресной воды, я сам пошел, повинуясь неизвестному могущественному зову, идущему в мое сердце не известно откуда.
Пляж дышал солёной свежестью отлива, когда мои ноги погружались в зернистый песок, оставляя за собой цепочку чётких отпечатков. Ветер, пропитанный запахом водорослей и дальних штормов, нёс с собой крики встревоженных чаек, но внезапно что-то вспыхнуло в луже, оставленной отступающей морской волной. Искра, холодная и непохожая на солнечный блик, заставила замереть мою душу. Я благоговейно, предчувствуя божественное провидение, опустился на колени, счищая влажные пласты песка, пальцы наткнулись на ребристую поверхность — не на камень, слишком гладкий, не на раковину, слишком тяжёлый.
Мое сердце забилось чаще, когда я вытянул находку наружу. Время будто сжалось в тиски: в моих ладонях лежал клинок, чьи очертания нарушали все знакомые мне истории. Древний металл, прекрасный, переливающийся, как полуденное море, играл перед моими очами, голубоватыми прожилками, словно в его поверхность мастера вплели звёздную пыль. По грани, от основания к острию, бежали руны, выгравированные великолепной рукой неведомого кузнеца, точностью — их завитки напоминали то ли письмена, то ли рисунки неведомых механизмов. От прикосновения к ним моей по коже пробежали мурашки, будто наконечник хранил в себе эхо древних молний.
Но больше всего потрясла острота. Лезвие, скрытое под слоями ила и соли, не имело ни царапины, ни пятна ржавчины. Оно разрезало воздух с шипящим звуком, будто жаждало вернуться в бой. Солнце, пробиваясь сквозь тучи, отразилось в его гранях — и на миг показалось, что письмена вспыхнули изнутри…
Я спрятал свое находку в походную сумку.
На острове я встретил старого забытого людским миром рыбака, иссохшего, как корень древа в магометанских песках, увидев находку, старик поведал мне древнее предание о том, что в этих местах некогда Один, великий предводитель языческих богов, потерял свое копье Гунгнир во время великой битвы с ётунами. С тех пор копье ждало того, кто окажется достоин поднять его из
