Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит - Марио Эскобар

Отис кивнул и вернулся к своим играм, а ко мне подошел Блаз с ведром краски и тихо сказал:

– Солдаты платят некоторым девушкам, чтобы те спали с ними. Мне рассказал об этом один мальчик, Отто; его заставляют потом прибираться в их комнатах. Некоторых девушек принуждают силой. А другие вызываются сами, в обмен на еду.

Я пришла в ужас от того, что знает мой сын. Ему приходилось очень быстро взрослеть, а ведь он еще не был готов осознать все грубые реалии жизни.

– Только не подходи к ним! – В голосе моем прозвучал гнев. Я испугалась, что эти люди уничтожат моих детей не только физически. – Прости, дорогой, я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Прошу тебя, не уходи далеко от детского барака. Понятно?

Теперь и Блаз опустил голову:

– Да, мама.

Вернувшись в барак и увидев, как все идет своим чередом, я немного успокоилась. Яркие стены превращали это место в своего рода оазис посреди богом забытой пустыни на территории Польши.

Глаза Зельмы сияли.

– Это просто чудесно! – воскликнула она в таком восхищении, что и я попыталась воспрянуть духом.

Так мы работали еще несколько часов, а потом я созвала всех, чтобы поесть и обсудить план дальнейшей работы. Заботиться о нескольких десятках детей – задача не из легких.

– Мы пока не знаем точно, сколько детей находится в лагере. Может, даже человек сто. Несколько дней назад они привезли не менее сорока ребятишек из детского дома в Штутгарте.

Касандра сказала:

– Но детей слишком много для такого количества воспитательниц.

Меня тоже заботила эта мысль. Совсем малыши потребуют постоянного внимания, не говоря уже о младенцах.

– А что, если попросить еще трех женщин из числа матерей? Например, цыганок, которые знают другие языки, на которых говорят здесь, в лагере, – предложила Людвика.

Я записала все предложения, чтобы потом обсудить подробности с Менгеле. Без его одобрения мы не можем принимать никаких решений.

– Как ты думаешь, трудно будет убедить матерей оставить своих детей с нами? – спросила я Зельму о том, что продолжало беспокоить меня.

– Некоторые матери-цыганки, в том числе и я, очень ревниво относятся к своим детям. Но, наверное, все мы понимаем, что здесь наши дети получат то, что никогда не смогут получить в бараке.

– Ты права. Значит, наша задача на сегодня – рассказать о детском центре матерям в лагере.

– А ты не слишком торопишься с открытием? Почему именно завтра? – спросила Людвика, удивляясь моей поспешности.

– Потому что завтра в лагерь приедут важные гости из Берлина, – вздохнула я. – И доктор Менгеле хочет, чтобы детский центр уже работал вовсю.

Людвика покачала головой. Нацисты далеко не в первый раз организовывали экскурсии в Аушвиц для высших чиновников. А мы ощущали себя животными в зоопарке, выставляемыми напоказ для удовольствия и насмешек наших палачей. Я постаралась сменить тему и приободрить свою команду:

– Итак, у нас есть школьные принадлежности, одежда, мебель, две меловые доски, мел; печки работают, хотя сейчас они нам не нужны. Есть кинопроектор и пять мультфильмов. Проведено электричество, и, что самое главное, у нас есть еда! Молоко, хлеб, немного овощей, немного колбасы, сухое молоко, мясные и рыбные консервы, детское питание. Есть основные лекарства от лихорадки или обычных инфекций, – я не могла сдержать улыбку.

Женщины захлопали в ладоши, поддаваясь всеобщей радости. Такие бурные проявления удовольствия были тут настолько редки, что мы с опаской огляделись, не слышал ли нас кто. Но нас слышали только мои дети, игравшие в комнатке, которую мы обустроили для своего проживания.

У выглянувшей из двери Адалии над губами красовались молочные усы. Впервые за все время в лагере она выглядела бодрой и полностью проснувшейся. Плохое питание ослабляло организм детей, но сейчас, когда у них появилась настоящая еда, они быстро восстанавливались. Близнецы играли с новыми игрушками, а двое старших держали в руках тетради с карандашами.

– Идите играйте, все хорошо, – сказала я.

Дети заулыбались и вернулись в нашу новую комнату.

Некоторое время мы еще поработали, а затем отправились поговорить с матерями лагеря. Нужно было убедить их в том, чтобы на следующее утро привести детей к нам.

Я шла с Зельной, и она заговорила об Анне:

– Анна сейчас обрадовалась бы, узнав, как у нас идут дела.

– Да, но сейчас она в лучшем месте. Похоже, смерть – единственный способ покинуть Аушвиц.

– Я знаю пару цыган, которым удалось бежать. Но они строили лагерь и могли знать слабые места в ограждении. Да и охрана сейчас стала намного строже.

Мы прошли почти до конца лагеря, в сторону уборных, где ожидали найти женщин, которые в «свободный час» будут мыть своих детей. Проходя мимо последнего барака, я увидела, как из железнодорожного состава выгружается очередная партия заключенных. Огромная толпа людей, отчаянно прижимающих к себе свои пожитки, ждала, пока их распределят по группам.

Я уже почти забыла, как несколько недель назад сама приехала в одном из этих ужасных товарных вагонов. Я снова подумала об Иоганне, о том, что я до сих пор ничего не знаю о нем. Завтра нужно найти время и расспросить Элизабет Гуттенбергер.

– О чем задумалась? Ты вдруг замолчала, – сказала Зельма.

– Да так, вспомнила нашу кошмарную поездку из Берлина, – ответила я.

– А нас привезли из гетто в Лодзе. Всех цыган оттуда почему-то решили отправить сюда. В той дыре я жила с 1941 года, и там родилась моя дочь. Сын родился раньше. Было очень трудно добывать еду, евреи относились к нам настороженно или даже враждебно, так что работу найти было очень трудно. Наконец, моему мужу удалось найти работу на шинном заводе, и стало чуть полегче.

Делясь болезненными воспоминаниями, Зельма прикрыла глаза и понизила голос.

– И что случилось с твоим мужем? – невольно вырвалось у меня.

Она просто опустила голову и ничего не сказала.

Мы смотрели на несчастных, прибывших в конечный пункт назначения. Большинство из них были неплохо одеты – наверняка какие-нибудь зажиточные обитатели благополучного городка в Богемии или Польше. Но долго они такими не останутся. Через пару дней они с трудом узнают себя в зеркале. Но в тот момент многие еще держались высокомерно и требовательно, как будто туристы, остановившиеся в санатории Биркенау или каком-нибудь горнолыжном курорте в Альпах.

Охрана вела себя на удивление сдержанно – наверняка пытаясь успокоить пассажиров без применения силы. Мое внимание привлекла светловолосая девочка. На ней было красивое зеленое пальто, а в руке она держала маленький чемоданчик. Бедняжка плакала и ходила взад