Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег - Сурат

Рабинович внимательно посмотрел на психолога и его взгляд вновь уперся в эту проклятую улыбку, которая все понимала, потому что для нее почти ничего уже не было новым и удивительным. И тогда Рабинович догадался, что сидящий перед ним человек — не только психолог или не психолог вовсе, и совсем другие причины у него так себя называть — не специальность у него это и не профессия, а судьба. Невозможно прожить столько жизней, подумал Рабинович, не став при этом психологом.

Через три с половиной часа он уже лежал внутри стеклянной капсулы, вспоминая лицо ребенка, лежащего без сознания рядом, во второй капсуле. “Мое лицо” — смаковал эту мысль Рабинович. Ему никак не верилось, что через несколько секунд он надолго забудет про свое ноющее сердце, предательскую печень, окаменевшие почки, бессонницу, очки с полусантиметровыми линзами, набирающую обороты астму и тысячу других “мелочей”, которые привычно отравляли ему его старческое существование. “Прощай, вставная челюсть!” — подумалось ему в тот момент, когда “психолог” постучал пальцем по стеклу капсулы и в очередной раз улыбнулся.

“Похоже на то, — извиняющимся тоном сказал он, — что ваш мозг перевозбужден, это несколько затрудняет процесс”

“Мда, — прошамкал Рабинович, — мысли, знаете ли…”

“Я понимаю, — кивнул психолог. — Было бы странно, если бы их не было. Вы не будете возражать, если я сделаю вам инъекцию успокаивающего? В принципе, можно обойтись и без этого, но тогда возникнут некоторые моменты…”

“Конечно, — сказал подобревший Рабинович, — валяйте. Я ведь тоже все понимаю”

Психолог кивнул, открыл капсулу и стал натирать Рабиновичу руку ваткой.

“Это формальность, — сказал он про ватку, — здесь все абсолютно стерильно. Впрочем, стерильность — это тоже формальность”

Через иглу по телу Рабиновича расползлось ленивое тепло. Хотелось лежать и не шевелиться.

“Это какой-то наркотик?” — одними губами спросил он.

“Это яд, — спокойно ответил психолог. — Сейчас вам предстоит самая неприятная часть операции — смерть”

Рабинович вдруг понял, что не только не хочет двигаться, но и не может.

“А как же трансплантация личности?” — выдохнул он из последних сил.

“Трансплантация уже завершена, — ответил психолог, — но трансплантация — неверное слово, и я использовал его в беседе с вами только для того, чтобы вы не нервничали. Трансплантация буквально означает пересадку оттуда сюда или отсюда туда, но личность — это всего лишь информация, и можно трансплантировать лишь ее носитель, но не ее саму. Зато мы умеем КОПИРОВАТЬ информацию, а это, по сути, то же самое и даже лучше, чем то же самое. Раньше у нас был один Рабинович, а теперь два. Небольшая проблема лишь в том, что один из Рабиновичей очень стар и вот-вот загнется от врожденного порока сердца. С таким Рабиновичем у нас ничего, кроме неприятностей, не будет. Но это не беда! Ведь у нас теперь есть другой Рабинович, молодой и здоровый, поэтому вы уж меня извините, что я вас оставлю — мне нужно его разбудить…”

Последнее, что увидел Рабинович, было лицо маленького мальчика, которого “психолог” держал на руках, чтобы ему было виднее. Мальчик внимательно смотрел на Рабиновича, как будто хотел что-то найти, но в конце концов он перевел взгляд на “психолога”.

“Действительно, — вздохнул мальчик, — совершенно пустые глаза”

“Когда личность удалена, — объяснил психолог, — иначе и быть не может”

“Я просто хотел удостовериться, — сказал мальчик. — Просто незадолго до эээ… сеанса… ко мне пришла одна мысль. Дело в том, что я знаю, что информацию можно копировать, но я ума не приложу, как ее можно трансплантировать…”

“Я же говорил вам, — улыбнулся психолог, — что я не техник и знаю лишь общие принципы. В конце концов, человеческая личность должна представлять собой нечто большее, чем просто информацию”

Его улыбку заволокло туманом, но Рабиновича это уже не волновало. Он думал о том, почему психолог не говорит мальчику правду — потому что он обречен еще не на одну такую “трансплантацию”, и для всех будет лучше, если все будет происходить спокойно и без лишних проблем. “В конце концов, — подумал Рабинович, — меня ждет бессмертие…”

27. Одиночество капитана Сидорова

Начнем с того, что маньяки бывают разные. Одни имеют среднее образование, другие — вообще никакого. Но маньяк, про которого идет речь, за всю свою жизнь сумел познать только одно — собственную природу Будды. Ясное дело, что после этого он немного удивился, как это может быть — Будда и, тем не менее, маньяк? Он даже пошел к одному востоковеду и, прежде чем оторвать ему голову, спросил, что по этому поводу говорит история? Востоковед поморщил лоб и сказал: “Вообще-то, такие случаи бывали. Миларепа, как известно, до своего просветления убил полсотни человек, а Падмасамбхава — чуть меньше, но уже после просветления. Это что касается великих святых. Современные же черные ламы, которые считаются воплощением тех или иных гневных божеств, и до сих пор, как говорят, практикуют человеческие жертвоприношения… Извините, а ножик-то вам зачем, а?” — таковы были его последние слова. Наш маньяк, которого мы ради приличия назовем Васей (имя изменено), не знал точно, воплощением какого именно гневного божества он является, но по этому поводу сильно не горевал. Поскольку делать ему было, по большому счету, нечего, он решил обременить себя распространением Дхармы. Большинство не обладает ясным пониманием того, что представляет собой распространение Дхармы с технической стороны. На самом деле, тут нет ничего военного. У Васи был старый запорожец, с которым он заезжал в какую-нибудь глухомань, припарковывался где-нибудь в сумраке ночном и ждал. В конце концов, отмеченный судьбой, на горизонте появлялся одинокий прохожий, к которому Вася честно подходил спереди и спрашивал в лоб: “Извините, товарищ, а вы не знаете, кто вы такой?”, и если прохожий не знал или, что еще хуже, не понимал вопроса, Вася бил его по голове монтировкой, укладывал в запорожец и увозил в лес. Там он привязывал жертву к дереву и повторял вопрос. За каждый неверный ответ Вася отрезал ученику палец на руке. Когда не оставалось пальцев, Вася принимался за более крупные конечности, последней из которых была голова. “Сам подумай, — говорил Вася, — зачем она тебе, если ты даже таких простых вещей не понимаешь?” Был случай, когда один ученик все понял, хотя у него остались только левая нога с головой. Пришлось в больницу везти, но он все равно через три часа богу душу отдал — то ли от потери крови, то ли от счастья. Но допросить его все равно успели. Так в ментовке узнали про васины методы распространения Дхармы. На самом деле, капитан Сидоров (фамилия, разумеется, изменена) ничего не имел против распространения Дхармы и даже наоборот — был обеими руками за. Просто васина стилистика его не устраивала. Но это, сами понимаете, мелочи. Ошо вон тоже любил ругать Кришнамурти, а когда тот помер, сказал: “Теперь я остался один” — и это исторический факт. Капитан Сидоров познал свою природу Будды еще в бытность свою младшим лейтенантом и к гневным божествам никакого отношения не имел. Он полгода бродил по ночным безлюдным пустырям, пока однажды к нему не подошел Вася и не спросил как бы между прочим: “Слышь, брат, ты не в курсе, кто ты такой?” Капитан Сидоров внимательно оглядел Васю с ног до головы и вежливо сказал: “В курсе, Вася, в курсе. Так что ложись-ка ты, наверное, на землю лицом вниз, и руки, пожалуйста, за голову…” Слова капитана Сидорова навеяли на Васю какую-то смутную печаль и он сказал: “А что, начальник, а не разойтись ли нам полюбовно? Пока оба целы?” Капитан Сидоров решил не воспринимать это как угрозу, но на всякий случай скрутил Васю в бараний рог и отбил ему почки. Это оказалось очень кстати, потому что он теперь не мог их простудить в следственном изоляторе, куда его в тот же день привезли и где отопление не работало уже два года. “Ноль по Цельсию, — сказал Васе капитан Сидоров на прощанье, — это очень символично — шуньята!” На суде Вася держался молодцом, каждому, кто давал ему слово, он говорил: “А ты кто такой?”, но ему все равно дали вышку. Дело-то было давно, когда смертную казнь еще не отменили, и Васе пришлось ждать своего часа истины три года. Когда человек с мечтательными глазами всадил Васе пулю в затылок, Вася увидел перед собой Господа Бога, который улыбнулся ему и на стандартный васин вопрос: “Ты кто?” лишь покачал бородой и растворился в ослепительном белом свете. Вася посмотрел по сторонам, пожал плечами и не смог придумать ничего лучше, кроме как последовать его примеру.

28. Космическая лапша

“Добиться понимания гораздо легче, чем освободиться от него” — с этих слов начиналась толстенная рукопись, которую Нарайан начал неделю назад и закончил сегодня утром. Конец у рукописи был такой: “Если все это понять, можно сойти с ума, поэтому я посвящаю сей труд моему гуру Свами Шизонанде, который не нуждается ни в том, ни в другом, ни в третьем”