Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег - Сурат

Эта поучительная история наглядно демонстрирует, — закончил свой рассказ Шизонанда, — что зомбирование может быть лишь результатом любви к ближнему, а любовь к ближнему может быть лишь следствием тщательного зомбирования!”

“Вы хотите сказать, — задумчиво проговорил Нарайан, — что высшие сущности с астральных планов из любви своей ко мне вкладывают в мою голову высокие идеи с целью распространения Дхармы?”

“Важно не то, какова эта цель, — сказал Свами, — а то, чья она. Я же тебя прекрасно знаю, Нарайан! Тебе же все по хуй — и распространение Дхармы, и обет Бодхисаттвы, и эволюция мирового сознания, и даже курс доллара. Насколько я знаю, ты даже новости смотришь только из мира музыки и шоу-бизнеса. И вдруг ты приходишь ко мне со своим талмудом, где объясняется все и вся и провозглашается крестовый поход светлых сил против невежества Сансары. Только слепой или полный дурак не заметит, что тебе промыли мозги”

“А все-таки, — сказал Нарайан, — если предположить на секунду, что это не космическое зомбирование, а я?”

“Если я про космическое зомбирование не хотел тебе говорить, то про это мне даже думать больно. Но оставлять в стороне это нельзя. Понимаешь ли, самое худшее, что может случиться с человеком, которого зомбируют все подряд, начиная телевизором и кончая космосом, это если вдруг он начнет зомбировать сам себя”

“Понятно…” — вздохнул Нарайан и обхватил голову руками.

“Да, сынок, — сочувственно произнес Шизонанда, — теперь тебе придется с этим жить. Но ты не унывай — в своей беде ты не одинок. Я столкнулся с космическим зомбированием сорок лет назад и до сих пор в себя не могу прийти…”

“Как?! — изумленно воскликнул Нарайан. — И вы?”

“А ты думал, — хмыкнул Шизонанда, — что я сам от себя с тобой разговариваю?”

“Вы хотите сказать, что даже понимание этого факта вам не принадлежит?”

“Конечно” — кивнул Шизонанда.

“Как же вы вообще думаете?!”

“В том-то и дело, — развел руками Шизонанда, — в этой точке меня переклинивает и я уже никак не думаю. Это — единственный способ борьбы с космическим зомбированием”

Нарайан открыл рот и так и застыл.

“Чего это с ним?” — спросила Праджнятара.

“Кажись, крышу снесло…” — бодро ответил Шизонанда и Праджнятара не выдержала.

“Нарайан, ты идиот! — заорала она на подскочившего от неожиданности Нарайана. — Разве ты не понимаешь, что он тебе просто лапшу на уши вешает, чтобы ты не заставил его читать твою дурацкую писанину, только и всего!”

“Не слушай ее, она все врет!” — тихо шепнул Шизонанда и, бросив виноватый взгляд на Праджнятару, со всех ног выбежал из комнаты.

“Как — лапшу?! — глаза Нарайана округлились. — Вы хотите сказать — зомбирует?”

Праджнятара болезненно поморщилась, невнятно матюкнулась и со словами: “Говорила мне мама — не связывайся ты с этим идиотом, потому что жить будешь среди идиотов и дети твои станут идиотами…” оставила Нарайана одного. Мысль о том, что, возможно, он все-таки не совсем один, была последней, которая пришла в его бедную голову, поэтому о том, чья именно была эта мысль и откуда она к нему пришла, он так и не узнал.

29. Золотые яблоки

Кое-как он содрал с себя одежду и бросил ее на пол. Действие нейростимуляторов начинало усиливаться — тело стало легким и ванна превратилась в сплошное белое пятно, навсегда утратив резкость своих очертаний. Он вытащил пробку, чтобы ненароком не захлебнуться в воде, и включил душ, который, как он знал наверняка, через несколько минут превратится в теплый тропический ливень джунглей, его джунглей, родных джунглей — там он родился, там он провел свое детство и там он встретит свою смерть, если ему повезет, если он никогда больше не будет об этом забывать, потому что он всю жизнь об этом забывает и всю жизнь ему помогают забывать, ведь никому не нужно, чтобы он помнил, никому, кроме него самого, и теперь они снова мешают ему — стучат в дверь, которая уже чуть не превратилась в зеленое дерево с лианами, но они стали стучать и лианы растаяли, а я так хочу домой, и теперь нужно тянуться за ружьем, иначе они все время теперь будут стучать и стучать, и это им никогда не надоест, потому что они — голодные духи, прячущиеся за улыбками любящих родителей, но если я открою дверь, они влезут в мои джунгли, не сняв своих грязных ботинок, вырвут меня отсюда, отберут у меня мою память и поглубже зароют ее на кладбище, чтобы она провонялась там падалью и ее съели черви, а я стану одним из них, но это уж дудки!..

Отец приложил ухо к двери, но не услышал ничего, кроме шума воды, и постучал еще раз. Наконец из ванной послышалось невнятное бормотанье, из которого удалось разобрать лишь: “…в покое!”, и Доктор устало прикрыл глаза.

“Бесполезно, — сказал он Отцу. — Он вас не слышит”

“Что же мне остается… Все-таки я его отец” — пробормотал Отец как бы про себя.

“Зато он — уже не ваш сын, — подумал Доктор и прокашлялся. — По крайней мере, не сейчас. Вы же видите, ему уже все равно. Того мальчика, которого вы отдавали к нам на принудительное лечение, даже его уже больше нет. Где он достал деньги, хотел бы я знать?”

“Выпотрошил наш семейный тайник, — нехотя сказал Отец. — Он уже несколько месяцев брал оттуда понемногу, и я решил ничего ему не говорить, потому что суммы были маленькие, а теперь, видимо, ему нужно было больше…”

“Зря вы так решили” — сказал Доктор.

“Что же я мог поделать? — пожал плечами Отец. — Началось-то все с того, что он стал шантажировать соседского малыша. Запугал его, как мог, говорил, что убьет его родителей, вырежет всю семью. Вы не подумайте, это все бред, ничего такого он сделать не смог бы — кишка у него тонка, но пацаненок испугался, стал доставать деньги всеми правдами и неправдами… Скандал был жуткий, мы с женой еле все уладили. И я решил, пускай лучше у нас ворует…”

“Это было неправильно, — упрямо возразил Доктор. — вашему сыну нужна была грамотная психотерапия”

“Вы слышите? — спросил Отец и снова подошел к двери. — Кажется, он что-то говорит… Сынок! Ты слышишь меня?..”

Вначале Доктор увидел, как на спине у Отца появилось красное пятно, и только потом уже услышал грохот выстрела. Отец, удивленно хрипя, сполз на пол, а выстрелы продолжали кромсать дверь — бах! бах! бах! — и тут Доктор понял, что оглох, потому что не услышал собственных проклятий.

А ведь еще сегодня утром этот мальчишка сидел у него на лекции и равнодушно грыз свои ногти, хотя я говорил только для него и только о нем. Сказал я ему тогда или нет, но сейчас я бы обязательно ему сказал, что да, малыш, я во многом с тобой совершенно согласен. В конце концов, весь наш мир — это ничто иное, как сверхсложный нейростимулятор со сверхмалым КПД. Не больно от него прет, проще говоря. В конце концов, каждый человек имеет право жить так, как ему хочется, и в той реальности, которая ему нравится. Конечно. Безусловно. Малыш, ты можешь выдумать себе идеальную реальность и нырнуть туда с головой, но если ради твоего идеала тебе приходится терять человеческий облик, то цена твоему идеалу невелика. Дерьмо это, а не идеал. Но ты, конечно, уже сделал свой выбор, поэтому давай, уходи в свои зелено-голубые джунгли и никогда оттуда не возвращайся. Ты уже мертв для нас, но почему мертвыми должны становиться мы? Если ты выбрал свою реальность, ты не должен навязывать ее своему ближнему и уж тем более не должен отнимать у него ту, которую выбрал он.

Доктор никак не мог заснуть — когда он переставал мысленно читать нотации одурманенному наркотиками подростку, он вспоминал красный цветок, расцветающий на спине его глупого отца, и людей с автоматами, которые вытащили его из дома, и мальчика, который вышиб себе мозги, потому что ему все время мешали уйти туда, куда он хотел уйти… но, в конце концов, Доктор уснул.

Доктор никогда не помнил своих снов и считал себя безнадежным объектом для психоанализа. Он бы очень удивился, если бы ему сказали, что все дело тут в золотых яблоках. Эти яблоки были, конечно же, волшебные и волшебство их было двойное. Оно заключалось в том, что Доктор не мог проснуться, не откусив от золотого яблока хотя бы кусочка, и не мог вспомнить, что же ему все-таки приснилось, если он откусил от золотого яблока хотя бы кусочек. Все сны Доктора были однообразны — каждую ночь он искал золотое яблоко, чтобы проснуться, и каждую ночь поиски становились все труднее и запутаннее. Люди, сотканные из тонкой материи ночных иллюзий, разговаривали с Доктором, шутили и смеялись, но никто не хотел открыть ему секрет золотых яблок, который был известен всем, кроме него. Они играли с ним в прятки, стреляли в него из своих ружей, запершись в ванной, отправляли его в армию на второй срок, изредка занимались с ним любовью и говорили длинные бессмысленные речи, но никто не был ему другом, потому что никто не понимал того, чего он хочет, хотя это так просто — всего лишь одно золотое яблоко, одно-единственное, и больше ничего мне от вас не надо, я ведь знаю, что вы не специально их прячете, не со зла, а просто так у вас здесь по-дурацки все устроено в вашем бредовом мире, от которого я ничего не хочу, кроме выхода наружу, маленького золотого яблочка…