Человек из пустыни - Елена Грушковская

— Джейго, ты в самом деле приехал, чтобы сказать мне это?

— Увы, солнышко, — проговорил тот. — Я уже сказал, ты разве забыл?

— Нет, нет, подождите! — Арделлидис поднялся на ноги, прижимая пальцы к вискам. — Этого не может быть. Вы что, меня разыгрываете? Вы с ума сошли? Это же не смешно!

— Никто тебя не разыгрывает, солнышко, — сказал майор Шаллис. — Это в самом деле не смешно, и мы бы никогда не стали тебя так разыгрывать. Это правда.

— Да нет, нет, это не может быть правдой! — вскричал Арделлидис, вцепляясь себе в волосы.

Он не спал ни минуты, и Джим с майором Шаллисом тоже всю ночь не смыкали глаз. Арделлидис сначала не верил в то, что Дитрикс погиб, потом страшная правда до него доходила, и у него начиналась истерика, по окончании которой он опять переставал в это верить и снова говорил о Дитриксе как о живом. Приехал их с Дитриксом старший сын Джеммо — бледный и растерянный, и Арделлидис, увидев его, бросился к нему, называя его пушистиком. Стоило больших трудов убедить его, что это не Дитрикс, а Джеммо, и он, в конце концов, всё-таки узнал сына. Потрясённый и бледный как смерть Джеммо с ужасом смотрел на Арделлидиса. Он не мог вымолвить ни слова, у него дрожали руки, и майор Шаллис прижал его к себе и расцеловал.

— Крепись, сынок. Ты должен быть своему родителю опорой в горе, поэтому будь сильным. Ваша с Ианном поддержка очень нужна ему сейчас.

Утром Джим сказал Ноксу, чтобы тот заказал для Арделлидиса полное траурное облачение. Дворецкий сказал вполголоса:

— Я уже насчёт всего побеспокоился, ваша светлость. Ещё вчера с вечера я сделал срочный заказ. Его доставят к девяти утра. А в десять приедет стилист — подстригать его светлость.

Ровно в девять доставили траурный костюм, длинный чёрный плащ с капюшоном и пару изящных чёрных лакированных сапог. Арделлидис смотрел на все эти вещи с недоумением.

— Я такого не заказывал, — нахмурился он. — Зачем мне эти ужасные вещи? Я такое вообще не ношу!

— Дорогой мой, нужно это надеть, — вздохнул Джим. — Так уж полагается.

Арделлидис взял в руки костюм и разглядывал его, морщась.

— Но это же ужас! Во-первых, я терпеть не могу чёрного, а во-вторых… Ну, хотя бы эти брюки. Это ужас, а не брюки!

— Ну что ты, нормальные брюки, — сказал Джим. — Строгие, классические.

— Я предпочитаю облегающие! — воскликнул Арделлидис. — Я в этих брюках буду как микроб в чехле от звездолёта!

— Это траурный костюм, дорогой, — проговорил Джим. — Он и должен быть строгого покроя.

Арделлидис что-то вспомнил и сел, закрыв лицо руками. Джим сел рядом, обняв его за плечи.

— Мы с тобой, мой хороший. Мы все с тобой.

Посидев немного и выпив чашку чая, Арделлидис согласился надеть чёрный костюм. Хотя всё на нём сидело безупречно, он морщился, как будто вещи жгли ему кожу. Взглянув на себя в зеркало, он скривился, как от зубной боли, и отвернулся.

— Это ужас, ужас, — заплакал он. — Пушистик меня бы не узнал!

Вошёл белокурый, высокий и стройный юноша с пухлыми губами, в облегающем вишнёвом костюме с блёстками, в изящных остроносых ботинках, с чемоданчиком. Остановившись перед Арделлидисом, он проговорил тихо и проникновенно:

— Мои соболезнования, ваша светлость.

Арделлидис посмотрел на него недоуменно.

— А ты откуда взялся, Гейн? Я тебя не вызывал.

Вошёл Нокс.

— Я вызвал вашего стилиста, ваша светлость, — сказал он с поклоном.

— Какая забота, — усмехнулся Арделлидис. — Что ж, Гейн, ты весьма кстати. Мне нужно уложить волосы.

— Простите, ваша светлость, — сказал Гейн. — Нокс мне сказал, что вам нужно подстричься.

— С какой стати ты за меня решаешь, что мне делать с волосами? — нахмурился Арделлидис, поворачиваясь к Ноксу.

Нокс снова поклонился.

— Милорд, дорогой мой, осмелюсь напомнить… Так положено, когда вы облачаетесь в траур, — проговорил он приглушённым, похоронным голосом. — Особенно по супругу.

Арделлидис сел на пуфик, зажав руки между колен, обтянутых строгой чёрной тканью брюк. Уголки его губ страдальчески дрожали.

— Они издеваются надо мной, Гейн, — сказал он. — Видишь, во что они меня одели? А теперь хотят остричь. Они хотят сделать из меня чучело.

— Позвольте с вами не согласиться, ваша светлость. — Гейн открыл чемоданчик и достал оттуда ноутбук. — Я продемонстрирую вам, какие бывают стрижки, и мы подберём для вас именно то, что надо.

На световом экране он стал показывать слайды с моделями стрижек. Загрузив фотографию Арделлидиса, он примерял на него различные варианты.

— Смотрите, ваша светлость, со стрижкой вы смотритесь очень мило, — убеждал он, изящно опираясь на тумбочку. — Я бы даже сказал, юно и свежо. Особенно вот с такой. Виски и затылок — коротенько, а верх чуть-чуть подлиннее, и небольшая чёлочка. Очаровательно, не правда ли?

Арделлидис с видом мученика прикусил губу.

— Ладно… Если они хотят, чтобы я постригся, я постригусь. Какая стрижка тут самая короткая?

— Вот эта, ваша светлость, — сказал Гейн, отыскивая слайд. — Вся голова — под машинку, и только спереди оставляется чёлка. Но не думаю, что вам нужно так коротко.

— Постриги меня так, Гейн, — сказал Арделлидис, показывая пальцем на слайд. — Чтобы они были довольны. А знаешь, что? Не надо всех этих моделей, просто побрей наголо, и всё.

— Ваша светлость, ну зачем же бросаться в крайности? — проговорил Нокс. — Никто не хочет вас уродовать. Просто так полагается.

Глаза Арделлидиса наполнились слезами.

— Я уверен, пушистик не настаивал бы… Он любил мои волосы. И он не хотел бы, чтобы я их стриг!

— Ваша светлость, господин полковник любил бы вас с какой угодно причёской, — сказал Нокс ласково.

— Ты так думаешь? — всхлипнул Арделлидис.

— Уверен, ваша светлость, — ответил Нокс.

Арделлидис погрузился в печальную задумчивость, вытирая слёзы и перебирая пряди своих волос, спускавшихся золотым плащом ниже сиденья пуфика. Наконец он сказал глухо:

— Хорошо… Гейн, сделай мне стрижку на свой вкус. Мне всё равно.

На ковровом покрытии спальни была расстелена плёнка, Гейн развернул шуршащую накидку и покрыл ею плечи Арделлидиса. Ножницы раскрылись, готовые отрезать первую прядь, и Арделлидис зажмурился, но Гейн вдруг спросил: