Весенние соблазны - Татьяна Богатырева

— От всей души благодарю вас за помощь, уважаемый сэр.

— Да ладно, мне это ничего не стоило.

Ох уж этот восторженный взгляд снизу вверх! Немногие мужчины способны устоять перед ним. Если однажды Элисон поймет о силе оружия, которым ее одарила природа, и начнет пользоваться им сознательно, как любит делать Франческа, она разобьет не одно сердце.

Чтобы отвлечься, я снова похлопал Мэй по плечу:

— Так что насчет Саймона?

— Да забирай! — сестричка успокоилась, высморкалась и даже повеселела. — Он все равно мне уже надоел. Никогда больше не буду с тобой спорить.

— То же самое ты говорила и в прошлый раз.

— В этот раз — все! Совсем и навсегда, — она провела рукой перед собой, и мгновенно все следы слез исчезли с ее лица. Косметическая магия, как и любые другие иллюзии, — конек Мэй.

— Откроешь нам путь через холмы?

— Вы разве не останетесь к ужину?

Я посмотрел на Элли, она едва заметно покачала головой.

— Пожалуй, нет. Мы покинем тебя прямо сейчас. Прости, что испортил развлечение.

Мэй вздохнула:

— Да ладно. Ты всегда ломал мои игрушки. Но я все равно была рада видеть тебя, Элвин.

— Думаю, отсюда вы и сами доберетесь до дома.

От подножия холма к Гринберри Манор вела широкая наезженная дорога.

Элли кивнула:

— Конечно, доберемся. А… — она замолчала, но я и так понял невысказанный вопрос.

— Забудь. Ты мне ничего не должна, — с легким сожалением ответил я. — Это была шутка. У меня злое чувство юмора.

Она выдохнула, уткнулась мне в плечо и тихо расплакалась.

— Тс-с-с… Не при Саймоне же!

— Глаза бы мои на нее не глядели, — пожаловался рыжий. — Все зло в этом мире от сестер.

Элли ничего не ответила, только обхватила меня за шею руками.

— Знаешь, я терпеть не могу утешать плачущих женщин, — заметил я.

— Во-во! Всегда они так, — прокомментировал Саймон. — То пилят, то ноют.

— И что? Ты мужчина или мальчик? Сбежал, чтобы найти себе добрую мамочку, которая не будет обижать и вытрет сопельки? Это твои женщины, ты за них отвечаешь, вот и разберись с ними.

— У меня мать и три сестры! Ты не знаешь, на что это похоже!

— Немного представляю. В общих чертах. У меня шесть сестер и жена.

— О… соболезную, — выдавил он. И замолчал.

— Сравнивать, конечно, нельзя, с сестрами у нас нежная любовь на расстоянии. Но будь я проклят, если позволю женщине указывать, что мне делать.

Элли выпустила мою шею и прекратила всхлипывать.

— Прости! — прошептала она еле слышно. — Спасибо, Элвин!

— А еще я терпеть не могу долгих прощаний.

— Да, да. Я уже… — Она перестала плакать, но ее губы по-прежнему подозрительно дрожали.

Я нежно погладил Элли по щеке:

— Удачи тебе, девочка. Постарайся забыть все, как страшный сон.

— Я никогда тебя не забуду.

— Брось! Я — это совсем не то, что тебе нужно, — я подтолкнул Элли в сторону дороги. — Иди! Твоя мать и сестры сходят с ума, гадая, куда ты подевалась.

Кира Кэрис

СЕСТРА МОИХ БРАТЬЕВ

Я хочу тебя, слышишь,увидеть на крышеи успеть тебе крикнуть:«Давай ещё поживём!»

1. Кладбище

Дождь капает, моросит, он почти незаметен. Люди, стоящие у гроба, около свежевырытой могилы, моросят тоже (вряд ли здесь уместно слово «плачут»: дождь, это дождь). Я пытаюсь быть такой же и, наверное, мне удаётся, потому что, приподнявшись над кладбищем, я вижу очень печальную, очень несчастную девушку в чёрном пальто. Пальто длинное, и я уже испачкала его — левая пола вся в грязи, и кроме меня грязь замечают ещё двое. Двое мужчин; единственные, кто знаком мне здесь. Они стоят с опущенными глазами, но всё, что интересует их на кладбище в данный момент, — это я, они пришли сюда из-за меня — не на похороны, нет, на их лицах дождь — только дождь.

Один из них безотрывно смотрит на моё пальто, и я невольно нагибаюсь, чтобы отряхнуть его. Но грязь жидкая и липкая, мои усилия — недолгие, впрочем, — бесполезны. Он подошёл бы сам, чтобы помочь мне, но мы на кладбище, и он просто смотрит — искоса и неодобрительно.

Второму не мешает грязь на моём пальто, но зато ему очень не нравится само наше присутствие на этих похоронах: нам не к лицу находиться здесь.

Эти двое — мои родные братья.

Я младше обоих; возможно, поэтому я стою на кладбище почти рядом со свежей могилой, среди незнакомых мне людей. Я стараюсь не смотреть на человека в гробу, на его лицо, такое подвижное у живого. Я пытаюсь думать, что он незнаком мне тоже, я так хотела бы в это поверить. Я смотрю вдаль, поверх железной кладбищенской ограды, высокой ограды, небо над кладбищем серое, и, может быть, тот, кто лежит сейчас с закрытыми глазами, смотрит на меня — с неба. Я поднимаюсь над кладбищем снова, но ничего, кроме неба, над кладбищем нет. Никого; и, вернувшись к могиле, я крещусь — как положено, сложенными в щепоть тремя пальцами, истово, почти напоказ. Нет-нет, напоказ не тем, кто пришёл сюда хоронить. Они, до сегодняшнего дня не видевшие меня ни разу, вряд ли обратят внимание и сейчас, да я и не делаю ничего удивительного — креститься на кладбище в порядке вещей, верно?

Я крещусь напоказ своим братьям, пришедшим сюда вслед за мной. Из-за меня. Чтобы подставить плечо, если я потеряю контроль над собой.

Они безмерно любят меня, мои братья.

Эта любовь взаимна.

Она взаимна даже теперь.

Мне никуда от неё не деться.

Поэтому я не хочу, чтобы человек, лежащий в гробу, смотрел на меня с неба.

2. Предисловие

Девочка жила на втором этаже, в сорок девятой квартире.

Брюнеточка, и очень милая, в восточном немного стиле, она обещала вырасти красавицей. Говоря так, соседи по дому немедленно добавляли, что в жизни ей это ничем не поможет. Лучше бы девочка родилась уродиной.

Девочка была больна. Сильно хромала, сутулилась так, что казалась горбатой, дёргала при ходьбе головой, непомерно большой для худенького тела. Что-то костно-суставное — или последствия детского церебрального паралича, а может быть, нечто совершенно иное. Врачей среди соседей не было.

Соседи очень жалели девочку, гладили при встрече роскошные чёрные кудри, совали конфетки. Искренне сочувствовали её родителям: горе-то какое! на всю жизнь!..

С родителями девочки соседи встречались редко (как и с самой девочкой) — всё больше по утрам, в подъезде, спеша на работу. Родители эти были люди интеллигентные, приятные и очень занятые. Удивляться не приходилось — вне сомнений, лекарства, поддерживающие девочкину жизнь, стоили непомерно дорого. Так дорого, что, и трудясь на нескольких работах, родители не могли себе позволить даже няню для неё пригласить. Девочка целыми днями сидела одна, а соседские дети хоть и здоровались с ней приветливо, понукаемые сердобольными взрослыми, дружить не хотели. Уродство отталкивает, а уж детей тем более. Не дразнились, и ладно.