Последний выстрел. Встречи в Буране - Алексей Горбачев

Темнело. Откуда-то с лугов, будто прячась от сырой осенней стужи, заползал в лес белый-белый туман с розоватыми прожилками.

Дмитрий и Полина стояли в подлеске неподалеку от Подлиповки. Сквозь облетевшие ветви хорошо просматривалось знакомое село. Кое-где в хатах зажигались робкие огоньки и сразу прятались. Видимо, люди занавешивали окна.

— До свидания, Митя, — сказала Полина и протянула ему руку — мягкую, теплую, с тонкими хрупкими пальцами и коротко остриженными ногтями.

Дмитрию не хотелось расставаться. Он готов стоять здесь хоть до утра, стоять и молчать, чувствуя тепло ее руки, прислушиваясь к ее ровному дыханию. А еще ему хотелось бережно взять Полину под руку и проводить до самого дома, остановиться у крыльца. Потом она проводит его до темного-претемного леса, потом он ее до крыльца... Он готов ходить так всю ночь!.. «А вдруг в селе ночуют немцы? У Полины пропуск, а у меня нет», — подумал Дмитрий. Эта предостерегающая мысль сразу развеяла его грезы.

— Митя, ведь человек не виноват в том, что ему снится. Правда? — нарушила молчание Полина. — Я не сержусь на тебя...

— Полина, я соврал...

— Соврал?

— Я не целовал тебя во сне.

— Ой, Митя, это хорошо! Если во сне целуются, значит наяву ссорятся... Я не хочу, чтобы мы поссорились...

16

То, что увидел и услышал Дмитрий на партизанской базе, поразило и удивило его. Он думал, что встретит здесь лихих ребят, которые только то и делают, что нещадно бьют врага, налетают на немецкие колонны и громят их... А в этом лесном лагере слышался мирный перестук топоров, шаркали рубанки и повизгивали пилы. Дмитрий разочарованно смотрел на все это, и ему казалось, будто он попал не в партизанский отряд, а на какую-то стройку. Разве таким он представлял себе героический партизанский лагерь?

— Прибыл твой лазарет? — спросил подошедший Романов. Он тоже не походил на командира партизанского отряда, а выглядел усталым, через меру поработавшим человеком. — Строимся вот, к зиме готовимся. Придет, спросит матушка, что лето красное делали, — озабоченно сказал он.

И в этом «строимся» Дмитрию послышалось что-то непривычное, очень далекое от войны. Видимо, так разговаривал председатель райисполкома, когда приезжал, бывало, в колхозы или на районные предприятия.

— Хорошо ли устроены раненые товарищи? — поинтересовался Романов.

— Хорошо.

— Почему не все прибыли?

— Один ушел к линии фронта.

— Так ли? Надежный ли человек?

Дмитрий ничего определенного ответить не мог. За все время Петро Калабуха произнес всего лишь несколько слов, он больше молчал, аккуратно принимал все лекарства. Когда Романов прислал за ранеными две подводы, и несколько вооруженных партизан, Петро Калабуха опять заявил: «Кто как хочет, а я до своих пойду». Кухарев и Борисенко пробовали уговорить его остаться в лесу — не помогло. Потом они снабдили его крепкой обувью, продуктами на дорогу, и он молча ушел. Надежен ли этот Петро Калабуха?

— Понимаю, Гусаров, ничего не знаешь о нем. Ну, ничего. Хорошо, что не соврал... Думаю определить тебя в наш партизанский лазарет. Пойдешь в распоряжение Софьи Панкратовны.

— Товарищ Романов, я совсем не медик, — признался Дмитрий. — Я случайно попал в санитарные инструкторы.

— Случайно, говоришь? — Романов закурил сигарету (Дмитрий заметил: сигарета немецкая, трофейная). — Тут мы с тобой, Гусаров, одного поля ягоды... Представь себе, мне тоже не доводилось быть партизаном, а теперь даже командовать партизанами приказали... Ты одно пойми: к раненым надо приставить человека смелого, потому что сегодня лечишь, а завтра, возможно, за них драться придется вот этой штучкой, — Романов потрогал висевший за спиной у Дмитрия автомат. — У тебя уже опыт есть, понимаешь, что к чему... Ну как, договорились?

Дмитрию лестно было слушать похвалу партизанского командира, и он не посмел отказаться.

Остальные землянки и домики еще только строились, а лазаретная уже была готова. У землянки Дмитрий увидел Софью Панкратовну. Это была полная, рыхловатая женщина лет сорока пяти с широким безбровым лицом, с голубыми, по-матерински добрыми глазами. Она сидела на врытой в землю скамейке и что-то шила.

— Командир меня к вам прислал, — сказал Дмитрий.

Не бросая шитья и только мельком глянув на Дмитрия, Софья Панкратовна певуче проговорила:

— Что хорошо, то хорошо. Сходи-ка дровец притащи.

Дмитрий снял автомат, положил его на скамейку и пошел за дровами. Неподалеку от лазаретной землянки он увидел Рубахина и Кухарева, вооружившись топорами, они что-то мастерили.

— Что ты понимаешь, — слышался осуждающий голос Кухарева.

— А то понимаю, что не воевать они собираются, а думают отсидеться в лесу. Глянь-ка, строительство какое, — бурчал Рубахин.

— Людям жить надо в тепле...

— В тепле, — усмехнулся Рубахин. — Может, баб своих сюда понавезут.

Дмитрий улыбнулся — опять спорят чудаки...

В просторной лазаретной землянке стояла ненасытная печка — железная бочка из-под бензина или из-под солярки. В ней так споро полыхал огонь, что Дмитрий не успевал дрова подкладывать. Печка гудела, сердито потрескивала, точно требуя: еще, еще дров.

Ни больных, ни раненых пока не было, а те бойцы, что пришли с Дмитрием, уже выздоравливали. Сержант Борисенко, например, обучал партизан обращению с трофейным оружием. Вскоре ушли в подразделение и Рубахин с Кухаревым.

Жизнь на партизанской базе текла спокойно, без происшествий (по крайней мере, так думалось Дмитрию). Партизаны откуда-то узнавали свежие сводки от Советского информбюро. Сводки эти по-прежнему были мало утешительными: немцы все ближе подходили к Москве, обрушивались на Ленинград, в сводках упоминались названия городов Ростовской, Воронежской областей, говорилось о героической обороне Севастополя, о смелых налетах белорусских партизан. Люди все-таки воевали, сдерживали яростный натиск врага. А он, Дмитрий Гусаров, занят не очень-то интересным делом: дрова таскает и топит ненасытную печку. Иногда у него мелькала мысль — пойти к Романову и решительно сказать, что он бездельничать не согласен. Однако мысль эта гасла, потому что он видел: весь партизанский отряд тоже занят не очень-то интересным делом, и какая разница — дрова ли колоть или валить деревья для землянок. Ему даже казалось, что Рубахин до некоторой степени прав: романовские партизаны отсиживаются в медвежьем углу и бездействуют.

Вдруг рано утром два партизана принесли на руках раненого товарища.

— Митя, кипяти шприц, — приказала Софья Панкратовна и при свете керосиновой лампы стала разматывать кое-как перевязанную ногу партизана. Раненым оказался пожилой, давно небритый мужчина в грязной стеганке. Принесли его такие же пожилые, давно небритые мужчины, промокшие до нитки.

Потрескивала, гудела железная печка. Дмитрий подбрасывал сухие дрова, шуровал обгоревшей палкой, чтобы поскорее закипела вода в стерилизаторе.

Софья Панкратовна перевязала партизана, сделала ему укол.

В землянку вошел расстроенный Романов. Он сел на топчан к раненому, спросил участливо:

— Как ты, Мироныч?

— Ничего, Терентий Прокофьевич, обойдется... Склад мы сожгли, охрану перебили, да потом напоролись... Федьку-то Гришина убило...

— Знаю, Мироныч, знаю... Жалко парня. Ну, а ты поправляйся. — Романов кивнул Софье Панкратовне, и они вышли из землянки. Вскоре позвали Дмитрия.

— Тебе, Гусаров, доводилось верхом на лошадях ездить? Нет? Надо ехать. Бери лошадь и скачи к грядскому леснику. Знаешь, где его дом? — спросил Романов.

— Знаю.

— Передашь леснику — нужен врач и срочно. Если дома лесника не окажется, проберись в Подлиповку и то же самое скажи деду Минаю. Если и деда Миная на месте не будет, придется тебе самому зайти к доктору Красносельскому. Будь осторожен, в село без нужды не заходи. Скачи! — распорядился командир.

Лесник оказался дома. Дмитрий даже пожалел об этом. Ведь если бы лесника не встретил, он тут же кинулся бы в Подлиповку к деду Минаю и на минутку, только на одну минутку заглянул бы на подлиповский фельдшерский пункт... Он так давно не видел Полину!

Лесник на дрожках уехал в Гряды.

Странно. Оказывается, Романов знает и доктора Красносельского и деда Миная, связан с ними. Оказывается, партизаны не бездействуют: они сожгли какой-то склад, перебили охрану; они, наверное, где-то и что-то делают еще, наверняка делают, но ему, Дмитрию, просто неизвестно об этом. Не станет же Романов докладывать: товарищ Гусаров, так, мол, и так, партизаны совершили налет, партизаны уничтожили...

Раздумывая так, Дмитрий шагом ехал по лесу. То ли дали ему лошадь из подлиповского колхоза, то ли разгадала она желание наездника, но вдруг сквозь прозрачную сетку безлистых ветвей он неожиданно увидел знакомое село. Остановив лошадь, Дмитрий с радостным изумлением смотрел на милую сердцу Подлиповку. Он видел хату деда Миная с приставленной к сараюшке лестницей (это был знак: можно заходить, в селе спокойно), видел школу, дом фельдшерского пункта... И тут же ему захотелось вихрем промчаться вдоль подлиповской улицы, погарцевать под девичьими окнами, только взглянуть, увидеть Поляну в окне и мчаться назад, к Романову — задание выполнено!..