Отравление в шутку - Джон Карр

— Но во второй половине дня лучше возвращайтесь сюда, — сказал Рид. — Вы нам понадобитесь, потому что умеете заставить их говорить — бог знает, каким образом.

Он добавил, что дождется прибытия гроба из похоронного бюро и отправится делать вскрытие. Сарджент помалкивал. Хотя окружной детектив не выразил своего отношения к показаниям судьи, было очевидно, что он намерен продолжать расследование. По его словам, первым шагом будет собрать вместе всех Куэйлов и потребовать повтора ими показаний. Сарджент вышел проводить меня и ждал, пока я проверял, не замерз ли автомобиль.

— Может, детектив из меня неважный, — заметил он, рассеянно стуча ногой по ступенькам веранды, — но я не глупее других. Надеюсь, док не будет присутствовать при нашем разговоре, а то он вечно встревает… Мне всегда казалось, что, если подвернется по-настоящему крупное дело вроде этого, я сумею показать, на что способен!

Все та же старая надежда. Мне не нравились его выпяченный подбородок и решительный взгляд. Он стоял на нижней ступеньке веранды, глядя мне вслед через запорошенную снегом лужайку, когда я отъезжал.

Слишком многое требовалось обдумать. Например, следы уколов на предплечье судьи Куэйла. Заметил ли их Сарджент? Если да, то он воздержался от комментариев. Вроде бы нет конкретных указаний на их связь с морфием. Но тут я вспомнил необъяснимое восклицание Клариссы вчера вечером: «Ведь это не был морфий?» Вот что прежде всего пришло ей в голову, когда она услышала об отравлении судьи. Не была ли его мания преследования вызвана пристрастием к наркотику? Судья дрожал при упоминании детской страшилки — белой мраморной руки, но, когда эта рука добавила гиосцин ему в бренди и преследование приобрело осязаемую форму попытки убийства, он воспринял это почти с усмешкой.

Я все еще ломал над этим голову, возвращаясь в дом Куэйлов в половине второго. Снегопад прекратился, солнце поблескивало на снегу, покрывающем склоны гор. Поля были пустынны — шоссе, пролегающее между ними, как гладкая темная полоса реки, подчеркивало усеивающие их бугры и остроконечные силуэты деревьев. Ветер обжигал лицо, как бритва, чьи порезы начинаешь чувствовать, только когда показывается кровь. Снова проехав через железные ворота, я обогнул дом, направляясь к гаражу, который занимал часть каретного сарая. Но и там было невозможно укрыть автомобиль от мороза. Я накинул коврик на капот, поглядывая на высокую черепичную крышу с куполом, защищенные ставнями окна и кривой флюгер. Ветхая дверь, которая, если я правильно помнил, вела в загон, где судья Куэйл ранее держал хороших рысаков, со скрипом раскачивалась на ржавых петлях.

Внезапно изнутри послышались серия ударов и треск, за которыми последовал каскад самых колоритных ругательств, а за ними вновь звуки ударов. Выражения в основном касались коварных привычек лестниц и исходили из самой глубины души, как молитва. Я быстро заглянул внутрь.

Зрелище было таким же необычным, как лексикон. Сквозь грязное окно наверху просачивался тусклый свет; помещение пахло сыростью, гнилью и старым сеном. Возле ряда пустых стойл на полу сидел человек, разговаривающий с лестницей. В одной руке он держал старое ведро, а в другой — нечто вроде рваного чулка. Через плечо у него был перекинут каретный полог, покрытый засохшей грязью.

— …и более того… — сердито продолжал незнакомец.

— Великолепно! — одобрил я. — Почему бы вам не встать?

— Что? — отозвался мужчина, повернув голову. — О, сейчас.

Он вздохнул и начал подниматься во весь, как оказалось, весьма внушительный рост, смахивая чулком пыль с пиджака. На голове у него была старая шляпа с загнутыми полями, а с нижней губы свисал окурок сигареты. Словно забыв о своих неприятностях, он осмотрелся вокруг с выражением наивного интереса и добродушия на лице.

— Ну, — промолвил незнакомец, глядя на ведро и чулок, — по крайней мере, я нашел это.

— Какого черта вы там делали? — осведомился я.

— Расследовал преступление, — серьезно ответил он. — Хотя не думаю, чтобы я добился успеха как детектив, если бы обнаружил преступника при таких обстоятельствах. Было бы затруднительно сказать: «Руки вверх, Майкл Слейд!» — с достойной степенью хладнокровия, падая с лестницы. — Помолчав, он с надеждой добавил: — Это важные улики.

Я посмотрел на ведро, чулок и державшего их психа.

— Улики? Какое именно преступление вы расследуете?

На лице незнакомца отразилось сомнение.

— Право, не знаю, — признался он. — В том-то вся и трудность.

— Вот как? — отозвался я с похвальной сдержанностью. — А вам не кажется, что вашему расследованию пошло бы на пользу, если бы вы это знали? Тогда вы, возможно, смогли бы обнаружить еще более важные улики.

— В нем краска, — объяснил он, протягивая ведро, — хотя, конечно, это может ничего не значить. Все дело в том, что это была за краска. Кроме того, мне нужны данные о снеге.

Я ощутил импульс дернуть себя за волосы.

— Слушайте, — сказал я. — Кто вы такой?

— Все дело в мысленном взоре, — заверил он меня. — Один парень в Индии — йог — показал мне это. Вы закрываете глаза, сосредотачиваетесь на правде и… О, простите! — Он словно внезапно вспомнил мой вопрос и поэтому выглядел пристыженным. — Моя фамилия Росситер. Я детектив.

Теперь я вспомнил телеграмму, пришедшую вчера вечером, и слова Мэтта о полоумном англичанине. Незнакомец был примерно моего возраста, с сонным добродушным лицом, довольно красивыми глазами и постоянным выражением наивного любопытства на лице. Несмотря на могучие плечи рабочего, он слегка сутулился, отчего длинные руки казались еще длиннее. Его худощавая фигура была облачена в неопределенного вида пыльное пальто зеленого цвета. Ботинки, также с трудом поддающиеся описанию, были самого большого размера, какой мне приходилось видеть. Темный галстук имел цвета Хэрроу. Принадлежность выпускника этой престижной частной школы едва ли соответствовала описанию, данному Мэттом. Кроме того, меня удивило гордое заявление: «Я детектив».

— …Это моя теория, — серьезно продолжал он. — Вы сосредотачиваетесь на правде, закрываете глаза и идете вперед вслепую. Ну и что происходит?

— Очевидно, вы падаете, — ответил я.

— Вот именно! — с триумфом воскликнул Росситер. — Вы падаете прямиком в центр правды! Я не возражаю против ушибов — такое со мной случается постоянно. Я налетаю на столбы, заборы, стены — на что угодно. Главное — мысль. Но она становится редкостью. Люди не понимают чистого эфира подобных разговоров, поэтому так трудно удержаться на работе. — Он нахмурился, обдумывая это злосчастное обстоятельство. — Как бы то ни было, я всегда хотел стать детективом. И когда меня уволили со всех мест работы в Нью-Йорке, я стал им.

— Каким образом? — спросил я, хватаясь за последнюю соломинку здравого смысла.

— Я пошел к комиссару полиции, — мрачно сказал Росситер.

Шутка зашла слишком далеко. Я собирался сделать соответствующее замечание, но посмотрел на лицо Росситера и увидел, что он абсолютно серьезен. Возможно, он был психом, но не шутил.

— Комиссар сделал меня детективом, — продолжал молодой человек. — Я бы показал вам мой значок, но где-то его потерял. Хотя у меня есть удостоверение.

Он сел на ступеньки с грязным пологом на плечах в качестве накидки, щелчком стряхнул окурок с нижней губы, достал документы и табак и с гордостью посмотрел на них.

— Как истинный американец, я сам сворачиваю сигареты. Парень в Мексике научил меня. Смотрите. — И он начал скручивать самую чудовищную сигарету, какую можно себе представить. Она напоминала недоразвитый рог изобилия, рассыпая табак, и вспыхнула, как факел, когда он поднес к ней спичку. — Я немного не в своей тарелке, — продолжал он, добродушно попыхивая сигаретой. — Конечно, мне следовало зайти в дом, но я хотел сначала пошарить здесь и боялся, что мне не дадут этого сделать. Нет смысла пытаться быть дипломатичным — у меня это не получается. Я говорю не то, что нужно, опрокидываю тарелку с супом или делаю что-нибудь еще в таком же духе — сам не знаю почему. Старик, — он указал на дом сигаретой, которая теперь походила на бенгальский огонь 4 июля,[33] — считает меня сущим ядом. Черт бы его побрал. — Внезапно на его лице мелькнул испуг. — Слушайте, вы, часом, не один из Куэйлов?

— Нет. Я просто друг семьи. Вы хотите сказать, что не слышали…

— Не слышал о чем?.. Если вы не Куэйл, — он добродушно усмехнулся, — то все в порядке.

— Я друг семьи и, в частности, близкий друг Джинни Куэйл, так что не думайте, будто это всего лишь любопытство. Но все может оказаться не в таком уж порядке. Она прислала вам телеграмму, прося приехать и сообщая, что «наши неприятности закончатся через несколько дней», не так ли?

— Да, а что?