Пена дней - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В этом и состоит все лечение? — спросил Николя.
— Нет, не все.
— А еще чте?
Колен ответил не сразу. Он чувствовал, как Хлоя плачет, уткнувшись ему в плечо, и ненавидел ту пытку, на которую он вынужден ее обречь.
— Ей нельзя пить, — выговорил он наконец.
— Как?.. Совсем ничего?
— Ничего.
— Ну, не может же быть, чтобы совсем ничего!..
— Две чайные ложечки в день… — прошептал Колен.
— Две чайные ложечки!..
Больше Николя ничего не спрашивал. Он уставился в дорогу перед собой.
XLI
Ализа дважды позвонила и стала ждать. Входная дверь показалась ей как-то у́же, чем обычно, а ковер на лестнице более блеклым и не таким ворсистым. Николя открыл.
— Здравствуй!.. — сказал он. — Ты пришла их навестить?
— Да, — ответила Ализа. — Они дома?
— Входи. Хлоя дома.
Он затворил за Ализой дверь. Она внимательно поглядела на ковер.
— Тут стало значительно темней, чем было раньше, — сказала она. — Как это объяснить?
— Не знаю, — ответил Николя.
— Странно. А разве на этой стене не висела картина?
— Не помню. — И Николя неуверенно провел рукой по волосам. — В самом деле, здесь как будто что-то изменилось в обстановке.
— Вот именно, — сказала Ализа.
На ней был хорошо сшитый коричневый костюм. В руке она держала букет нарциссов.
— А вот ты в отличной форме, — сказал Николя. — Все в порядке?
— Да… В порядке… Видишь, Шик подарил мне костюм…
— Он тебе очень идет.
— Мне повезло, что герцогиня де Будуар носит тот же размер, что и я. Костюм этот куплен по случаю. Шик захотел получить записку, которая лежала в его кармане, вот ему и пришлось купить весь костюм.
Она поглядела на Николя и добавила:
— А ты неважно выглядишь.
— Не знаю… Мне кажется, я старею…
— Покажи-ка мне твой паспорт, — сказала Ализа.
Николя полез в задний карман брюк.
— Вот, держи.
Ализа раскрыла паспорт и побледнела.
— Сколько тебе лет? — спросила она тихо.
— Двадцать девять.
— Погляди-ка, какой здесь стоит год рождения.
Он посчитал. Получилось, что ему теперь тридцать пять.
— Ничего не понимаю, — пробормотал он.
— Видимо, ошибка, — сказала Ализа. — Тебе и на вид не больше двадцати девяти.
— Но до сих пор мне никто не давал больше двадцати одного.
— Надеюсь, это как-нибудь обойдется, — сказала Ализа.
— У тебя красивые волосы, — сказал Николя. — Пошли к Хлое.
— Что же здесь все-таки происходит?.. — задумчиво проговорила Ализа.
— О, все дело в этой болезни. Она нас всех потрясла. Как только Хлоя выздоровеет, я снова помолодею.
Хлоя лежала на кровати в лиловой шелковой пижаме и длинном стеганом халате из бежевого атласа с оранжевым отливом. Вокруг стояло много цветов, главным образом орхидей и роз, но были также и гортензии, гвоздики, камелии, длинные ветки цветущих персиков и миндаля и целые охапки жасмина. Грудь ее была открыта, и под правым соском на янтарной коже отчетливо виднелся синий венчик. Скулы ее чуть порозовели, глаза горели сухим блеском, и легкие, шелковые нити волос казались наэлектризованными.
— Укройся, ты простудишься! — воскликнула Ализа.
— Нет, — пробормотала Хлоя. — Так надо. Это лечение.
— Какие красивые цветы! Колен небось разорится на цветах, — пошутила Ализа, чтобы рассмешить Хлою.
— Да, — прошептала Хлоя и жалко улыбнулась. — Он ищет работу, поэтому его сейчас нет дома.
— Почему ты говоришь так тихо? — спросила Ализа.
— Я хочу пить, — беззвучно прошептала Хлоя.
— Ты в самом деле пьешь только две чайные ложки в день?
— Да, — вздохнула Хлоя.
Ализа наклонилась и поцеловала ее.
— Ты скоро поправишься.
— Да. Завтра Николя увозит меня отсюда.
— А Колен? — спросила Ализа.
— Он остается. Ему придется работать. Мой бедный Колен!.. У него нет больше инфлянков…
— Почему?
— Из-за цветов…
— Она растет? — спросила Ализа.
— Нимфея? — совсем тихо переспросила Хлоя. — Нет, мне кажется, она засыхает.
— Значит, все хорошо?
— Да, — сказала Хлоя. — Но мне так хочется пить.
— Почему ты не зажигаешь свет? Здесь очень темно.
— Это длится уже некоторое время. Да, уже некоторое время, и тут ничего не поделаешь. Вот попробуй сама. Зажги…
Ализа повернула выключатель, и вокруг лампы вспыхнул тусклый ореол света.
— Лампы умирают, — сказала Хлоя. — И стены уменьшаются. И вот это окно тоже…
— Правда? — спросила Ализа.
— Погляди.
От огромного окна, занимавшего прежде всю стену, остались всего два узких проема с закругленными углами. А между ними выросло некое подобие стены, преграждавшее путь солнечным лучам. Потолок заметно опустился, а антресоли, на которых стояла кровать Колена и Хлои, теперь едва возвышалась над уровнем пола.
— Что же это происходит? — спросила Ализа.
— Не знаю. Гляди-ка, вот нам и принесли немножко света.
В спальню вбежала мышка с черными усиками и внесла маленький осколок одного из цветных стекол кухонного окна, который излучал яркий свет.
— Как только становится темно, — объяснила Хлоя, — она мне всегда приносит немного света.
И Хлоя погладила мышку, которая положила свой трофей на столик у изголовья кровати.
— Как мило с твоей стороны, Ализа, что ты пришла меня проведать!
— Ты же знаешь, — сказала Ализа, — я люблю тебя.
— Знаю. А как поживает Шик?
— Нормально. Вот купил мне костюм.
— Красивый, — сказала Хлоя, — и тебе идет. — Она умолкла.
— Тебе больно? — спросила Ализа. — Бедняжка. — Она наклонилась и погладила Хлою по щеке.
— Да, — простонала Хлоя. — Я так хочу пить…
— Понимаю, — сказала Ализа. — Я тебя поцелую, быть может, это хоть немножко утолит твою жажду.
— Да.
Ализа снова наклонилась к ней.
— О, — вздохнула Хлоя, — твои губы такие прохладные…
Ализа улыбнулась, ее глаза были полны слез.
— Куда ты уезжаешь? — спросила она.
— Недалеко, — ответила Хлоя. — В горы. — Она повернулась на левый бок и спросила:
— Ты очень любишь Шика?
— Да, но он любит свои книги больше, чем меня.
— Не знаю. Может, ты и права. Если бы я сама не вышла замуж за Колена, я так хотела бы, чтобы ты была с ним.
Ализа снова поцеловала ее.
XLII
Шик закрыл за собой дверь книжной лавки. Ничего интересного он там для себя не обнаружил. Он шел, пристально разглядывая свои ботинки из коричнево-красной кожи, и с удивлением заметил, что один ботинок тянет его в одну сторону, а другой в противоположную. Он остановился, подумал, потом мысленно вычертил биссектрису этого угла и двинулся по ее направлению. При этом он едва не попал под колеса жирного такси и сохранил свою жизнь только благодаря изящному прыжку, в результате которого сбил с ног прохожего. Ругаясь на чем свет стоит, тот поспешил в клинику, чтобы ему оказали первую помощь.
Шик пошел дальше, придерживаясь того же курса, и попал на улицу Джимми Нуна{55}, где был книжный магазин с вывеской, подражающей «Mahogany Hall de Lulu White»{56}. Он толкнул дверь, которая в ответ грубо толкнула его. И тогда он, решив не настаивать, вошел через витрину.
Владелец магазина покуривал трубку мира, удобно устроившись на полном собрании сочинений Жюля Ромена{57}, который писал свои тома исключительно для этой цели. У него была очень красивая трубка из вересковой глины, и он набивал ее листьями оливкового дерева. Рядом стоял тазик, потому что от курения то и дело возникали позывы рвать когти, влажная салфетка для освежения висков и графинчик с мятной настойкой в подкрепление действия трубки.
Книготорговец упер в Шика безжизненный и дурно пахнущий взгляд.
— Что вам угодно? — спросил он.
— Посмотреть книги… — ответил Шик.
— Смотрите.
Он резко наклонился над тазиком, но тревога оказалась ложной.
Шик направился в глубь магазина. Вся обстановка предвещала возможность находок. Какие-то насекомые захрустели у него под ногами. Пахло старой кожей и дымом от листьев оливкового дерева, и это сочетание запахов было, честно говоря, тошнотворным.
Книги стояли в алфавитном порядке, но хозяин плохо знал алфавит, и поэтому Шик обнаружил полку Партра между буквами «Б» и «Т». Вооружившись лупой, он принялся изучать переплеты и тотчас обнаружил на одном из экземпляров книги «Он и неон»{58} — знаменитом критическом исследовании светящихся реклам — заинтересовавший его отпечаток пальца. С лихорадочной поспешностью Шик вытащил из кармана маленькую коробочку, в которой кроме кисточки с мягким ворсом находился графитный порошок, и памятку для шпика-любителя, составленную конюнником Вуй. Он очень тщательно обработал этот отпечаток, сличил оттиск с образцом, вынутым из бумажника, и замер, прерывисто дыша. Оказалось, что это и в самом деле был доподлинный отпечаток указательного пальца левой руки Партра, который до сих пор нигде не удавалось обнаружить, кроме как на чубуках его старых трубок.