Пена дней - Борис Виан

— К тебе вернутся хорошие манеры…

— Да ты только и делал, что ругал меня за хорошие манеры!..

— Верно, потому что в моем доме они были ни к чему!

— До чего же ты мне надоел, — сказал Николя. — До смерти надоел!

XLVII

Колен услышал стук и поспешил открыть дверь. На одном его шлепанце зияла здоровенная дыра, поэтому он спрятал ногу под коврик.

— Высоко вы живете, — сказал, входя, профессор д’Эрьмо. Он никак не мог отдышаться.

— Здравствуйте, доктор.

Колен покраснел от смущения, потому что ему пришлось вытащить ногу из-под коврика.

— Вы сменили квартиру? Прежде вы жили куда ближе.

— Нет, это та же квартира.

— Нет, не та же, — сказал профессор. — Шутить, молодой человек, надо с серьезным видом и более остроумно.

— Да? Вероятно.

— Ну, как дела? Как наша больная? — спросил профессор.

— Ей лучше, — ответил Колен. — И выглядит она лучше, и болей больше нет.

— Гм… Это весьма подозрительно.

В сопровождении Колена профессор направился в комнату Хлои. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, но как раз в этот момент притолока прогнулась, и профессор громко выругался. Хлоя лежала в постели, она расхохоталась, глядя на эту сцену.

Комната сильно уменьшилась в размерах. Ковер тут, в отличие от ковров в других комнатах, заметно утолщился, и кровать стояла теперь в небольшой нише, обрамленной атласными занавесками. Широкое окно во всю стену было уже окончательно разделено выросшим каменным перекрестьем на четыре квадратных оконца, сквозь которые сочился сероватый, но не тусклый свет. В комнате было тепло.

— Вы все еще будете меня убеждать, что не поменяли квартиру? Да? — спросил д’Эрьмо.

— Клянусь вам, доктор… — начал было Колен, но умолк, потому что поймал на себе встревоженный и подозрительный взгляд профессора.

— …Я пошутил, — закончил он со смехом.

Д’Эрьмо подошел к кровати.

— Что ж, раздевайтесь, я вас послушаю.

Хлоя распахнула пуховую накидку.

— А-а, они вас там соперировали… — произнес д’Эрьмо.

— Да, — ответила Хлоя.

Под правой грудью у нее виднелся аккуратный круглый шрамик.

— Они извлекли нимфею, когда она завяла? — спросил профессор. — Стебель был длинный?

— Кажется, с метр. И большой цветок двадцати сантиметров в диаметре.

— Препротивная штуковина, — пробормотал профессор. — Вам не повезло. Они редко вырастают до таких размеров.

— Ее убили другие цветы. Особенно подействовал на нее цветок ванили, который они поставили рядом со мной в последние дни.

— Странно, — удивился д’Эрьмо, — никогда бы не подумал, что цветок ванили может оказать такое действие. Я рекомендовал бы скорее можжевельник или акацию. В медицине, знаете ли, сам черт ногу сломит, — заключил он.

— Наверное, — согласилась Хлоя.

Профессор прослушал ее, затем выпрямился и сказал:

— Все в порядке. Конечно, следы остались…

— Да? — переспросила Хлоя.

— Да, — подтвердил профессор. — Одно легкое у вас теперь полностью выключено, или почти полностью.

— Это меня не беспокоит, раз другое работает!

— Если что-нибудь случится с другим легким, то это будет весьма неприятно для вашего мужа.

— А для меня?

— Для вас уже нет, — ответил профессор и встал. — Я не хочу пугать вас понапрасну, но будьте осторожны.

— Я буду осторожна, — сказала Хлоя.

Зрачки ее расширились, и она растерянно провела ладонью по волосам.

— Но как я могу быть уверенной, что я больше ничего не подхвачу? — спросила Хлоя чуть не плача.

— Да вы, деточка, не волнуйтесь, — успокоил ее профессор. — Ведь нет никаких оснований полагать, что вы что-нибудь подхватите.

Д’Эрьмо огляделся по сторонам.

— Ваша первая квартира мне больше нравилась. В ней царил какой-то более здоровый дух.

— Да, — сказал Колен, — но это не по нашей вине…

— А чем вы вообще-то занимаетесь?

— Учусь жить, — ответил Колен. — И люблю Хлою.

— Значит, вы ничего не зарабатываете?

— Нет. У меня нет работы в обычном смысле этого слова.

— Да, — пробормотал профессор, — работа — вещь отвратительная, я это отлично знаю, но то, что делаешь для своего удовольствия, не может приносить дохода, поскольку… — Он умолк. — В прошлый раз, — заговорил он снова, — вы продемонстрировали мне аппарат, который составлял удивительные смеси. Надеюсь, он все еще у вас?

— Нет, я его продал. Но угостить вас вином я все же могу.

Д’Эрьмо заложил за воротник своей желтой сорочки пальцы и почесал кадык.

— Следую за вами, — сказал он. — До свиданья, милая дама.

— До свиданья, доктор, — ответила Хлоя.

Она вжалась в постель и натянула одеяло под подбородок. Ее лицо, оттененное простынями цвета лаванды, было светлым и нежным.

XLVIII

Шик прошел через подземную проходную и пробил свою карточку в автоматических табельных часах. Как и всегда, он споткнулся о порог металлической двери коридора, ведущего в цех. Клубы пара и какого-то черного дыма ударили ему в лицо. Различные звуки тут же обрушились на него: глухое гуденье турбогенераторов, скрежет мостовых кранов, катящихся под потолком по перекрестьям рельсов, дребезжание кровельного железа от перемещения воздушных масс в атмосфере. Коридор был темный, освещаемый через каждые шесть метров электрическими лампочками, красноватый свет которых лениво скользил по гладким предметам и застревал на шероховатостях стен и пола. Раскаленный металлический пол у него под ногами был весь во вмятинах, а местами пробит насквозь. В эти дыры виднелись пламенеющие жерла черных каменных печей на нижнем этаже. Над его головой по толстым трубам, выкрашенным в красный и серый цвета, с бульканьем текли какие-то жидкости, и при каждом ударе механического сердца, давление которого поддерживали специальные операторы, балки, несущие кровлю, с небольшим опозданием прогибались и ощутимо вибрировали. На стенах образовывались капли, и иногда, при самых сильных ударах, они срывались и падали Шику за воротник, отчего он всякий раз вздрагивал. Капли эти были бесцветные и пахли озоном. Коридор в конце концов повернул, и тогда сквозь щели в полу стали видны станки цеха.

Внизу, перед приземистыми автоматами{64}, рабочие выбивались из сил, чтобы вовремя извернуться и не угодить в шестерни зубчатых передач, так и норовящих растерзать их в клочья. На правой ноге каждого на них было надето тяжелое кольцо из кованого железа, и его снимали лишь два раза в день, в обед и вечером. Рабочие эти собирали детали, которые автоматы выбрасывали через узкие отверстия. Если замешкаться хоть на секунду, детали снова падали в разверстые жерла станков, где в глубине вращалось великое множество зубчатых колес.

Станки были самых разных калибров, и Шик давно привык к этому зрелищу. Его конторка находилась в глубине цеха, оттуда ему надлежало следить за бесперебойной работой всех механизмов и помогать наладчикам снова пускать в ход автоматы, которые останавливались, если вырывали у рабочих куски мяса.

Для очистки воздуха в производственных помещениях распыляли тонкие струи бензина, которые притягивали к себе пары кипящего масла и мелкую металлическую стружку, вздымавшуюся темными столбами над каждым автоматом. Шик поднял голову, трубы по-прежнему тянулись за ним следом. Он дошел до клети лифта, шагнул на платформу и затворил за собою дверцу. Там он вытащил из кармана томик Партра, нажал кнопку и, пока клеть опускалась, углубился в чтение.

Глухой удар платформы о пружину амортизатора вывел его из забытья. Он вышел и направился в свою конторку — застекленную, слабо освещенную выгородку. Сел, снова раскрыл книжку и снова углубился в чтение, убаюканный равномерным бульканьем жидкостей в трубах и потрескиванием автоматических станков.

Возникшее вдруг изменение в привычном гуле работающего цеха заставило его поднять глаза. Он обвел взглядом цех. Одна из струй бензина внезапно потеряла упругость и провисла посреди помещения, словно ее рассекли надвое. Станки, которые она перестала обслуживать, тут же затряслись. Шику издали было хорошо видно, как судорожно задергались шестерни и как перед каждым из автоматов медленно оседали фигуры рабочих. Шик отложил книгу и опрометью кинулся из конторки. Он подбежал к пульту управления струями бензина и торопливо дернул за рычаг. Разорванная струя так и осталась неподвижной. Она висела, похожая на полотно косы, а над четырьмя станками клубились черные дымы. Шик помчался к станкам. Они медленно останавливались. Обслуживающие их рабочие валялись на полу. У каждого из них правая нога из-за железного кольца была согнута под странным углом, а кисть правой руки оторвана. Кровь дымилась, капая на раскаленный металл цепи, и в воздухе распространялся чудовищный запах живого обугленного мяса.