Охота за святым Георгием - Лев Самойлович Самойлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настя поздоровалась со мной, подошла к столу, где сидел Гончаров, и услышала от него то же, что и я:
— Посидите, скоро начнем.
А потом пошли один за другим: знакомый мне художник, рисовавший иконы на даче Бухарцевой, следом невысокий, худощавый юноша в очках с портфелем. Юноша крепко пожал мне руку:
— Стекловицкий!
Полагая, что я не расслышал, он громко повторил:
— Стекловицкий, Юрий.
Зашли в кабинет несколько оперативных работников, преимущественно молодежь. Кое у кого на кителях поблескивали комсомольские значки и значки об окончании МГУ. Последним из «своих» пришел капитан Загоруйко. Он снова почему-то поздоровался со мной и тоже уселся возле стены в ожидании «чрезвычайной» конференции.
А конференция все еще не начиналась. Значит, Гончаров ждал еще кого-то. Прошло добрых десять минут, пока явился этот, последний. Я был разочарован. По совести, я ждал комиссара милиции или кого другого из видных коллег Гончарова, а здесь в кабинет вошел худощавый, смущающийся блондинчик лет двадцати двух — двадцати трех, неуклюже поклонился присутствующим и встал возле двери, взглядом спрашивая полковника: что мне делать? Садиться или стоять? Как вести себя?
Федор Георгиевич коротким кивком поздоровался с вновь прибывшим и показал на место возле стола. Затем не спеша поднялся и предложил начать.
Уже первые слова, сказанные полковником, заставили насторожиться.
— Насколько я помню, в практике уголовного розыска совещаний, подобных сегодняшнему, не проводилось, но ведь и дело, из-за которого мы собрались, тоже не вполне обычное дело. Словом, так… Ознакомившись с материалами, вернее — с результатами предварительного следствия, комиссар милиции второго ранга и прокурор города поручили мне собрать всех в той или иной мере проходящих по делу и откровенно побеседовать, что я и выполняю с удовольствием. Я веду разговор о так называемом деле Бухарцевой, в котором, не снимая заложенного в его основе уголовного преступления, имеются внушающие тревогу морально-этические срывы. Охота за Святым Георгием, за богоматерью и за взводом других святых привела к тому, что в числе охотников оказались в общем-то неплохие советские люди, избравшие для достижения цели негодные средства, то есть совсем негодные, отвратительные…
Гончаров не был оратором. Он говорил без рисовки, без актерских пауз, не модулируя голоса в патетических местах, но простота его речи, скупость языка и четкость выражений, пожалуй, были сильнее актерских приемов.
— Начну по порядку. Анастасия Колтунова, в будущем Виолетта Зарецкая, — не знаю, почему товарищ Колтунова решила отказаться от хорошего, простого русского имени, ну, да это ее дело, — и ее друг, иконописец Сергей Островцев — студент Суриковского училища. Оба из Крутоярска. Оба преисполнены добрых намерений прославить родной город, но для прославления избрали недостойный, уголовно наказуемый путь.
Я посмотрел на Настю. Лицо ее стало белее полотна. Настя не отрываясь смотрела на Гончарова, порывалась что-то сказать, да так и не смогла. Сергей, тот сидел, опустив голову, подняв высоко плечи, и только его длинные пальцы шевелились, шевелились, шевелились без конца.
А Федор Георгиевич продолжал:
— Подмену — вот что затеяли эти молодые люди. Они боялись, что наследство Ангелины Ивановны Бухарцевой попадет недостойному человеку, который его растранжирит, пропьет, прогуляет. Между прочим, такая опасность имела место. Вот они и решили скопировать несколько наиболее ценных икон из коллекции Бухарцевой, заменить ими подлинники, а подлинники передать в дар Крутоярскому музею.
Среди присутствующих оперативных сотрудников, до сих пор внимательно слушавших полковника милиции, возникло веселое оживление.
— Черт знает до чего могут додуматься взрослые люди с неоконченным высшим образованием! — Гончаров развел руками. — На что они рассчитывали, на что надеялись? На то, что их цирковой номер останется незамеченным? Чушь! Захотели прославить свои имена, вписать их в скрижали города Крутоярска, извините, немытыми руками…
Переждав, пока утихнет шум, Федор Георгиевич продолжал:
— На даче Бухарцевой, по указке верховодившей всей этой затеей Колтуновой, Островцев открыл нелегальную художественную мастерскую. Он писал копии с икон, с которыми знакомился по ночам в квартире Бухарцевой. Это его шаги слышала Ангелина Ивановна. Его, и ничьи другие. А потом молодые люди лгали, смотрели в глаза и лгали. Отрицали присутствие постороннего человека в квартире вдовы профессора, сочинили историю с заказами на иконы от церковников. Липа на липе!
— Мы не виноваты, что закон наследования несовершенен, что огромные ценности могут оказаться в руках недостойных! — Голос Насти дрожал, того и гляди расплачется.
— И вы решили обойти закон? Другого пути не нашли. Интересно получается, — Федор Георгиевич был неумолим. — А вы, гражданин Островцев! Вы тоже не понимали, что затеяла ваша приятельница? Почему вы не остановили ее, почему не отказались от этой по меньшей мере неумной затеи?
Молодой художник не сразу ответил. Молчал, долго молчал. Потом скорее выдохнул, чем произнес:
— Я люблю Настю. Понимаете, люблю! Мне не хотелось ее огорчать, а она просто жила этой мыслью.
Я тревожно оглядел присутствующих. Я боялся смешка, боялся чьей-либо неудачной шутки, но я увидел только сочувствие на лицах. Может, этого и не хотелось полковнику милиции, но так уж получилось, что его молодые сотрудники явно симпатизировали бедному влюбленному.
Федор Георгиевич был явно обескуражен признанием молодого человека.
— Ну и что же, что любите… — неуверенно возразил он. — Любовь, она тоже, так сказать, должна быть ответственной, иначе черт знает до чего довести может.
— Н-да-а… Чувствуется огромный опыт, — кто-то бросил эту ехидную реплику. Бросил настолько умеючи и неприметно, что было неизвестно, из какого угла она прозвучала.
Гончаров, насупившись, оглядел собравшихся и заговорил снова:
— К счастью, затея провалилась, но не по вине Колтуновой и Островцева. Эти герои наверняка довели бы ее до конца. Затея с подменой икон провалилась потому, что на горизонте появился враг. Политический враг — Жорж Риполл. Этот заагентуренный иностранной разведкой сукин сын, к сожалению, оказался студентом советского вуза. Что делать… культурный обмен. Хотя кто-то недавно сострил, правда, по другому поводу, что иногда получается неэквивалентный научный обмен. С Риполлом произошло то же самое. Он приехал не учиться, а поучать, не приобретать научные знания, а торговать антисоветским багажом, которым его щедро наградили хозяева. Да, вообще-то информация о подвигах приезжего молодчика не входит в мою компетенцию, но скажу, что кое-кто из наших молодых людей
