Демиургия (сборник) - Виталий Орехов

Опять Россия, где-то на Урале, кажется, Север. Зима. Солнечный свет играет на снегу. Я вижу вокруг детей. Они играют на фоне серых зданий. Воздух весь светится. Я вижу молодую маму и дочь. Они спокойно идут. Где-то в этом городе я уже слышал выстрелы. Это 90—е, говорят мне, тут бывает так. Я принимаю это как должное. Заводы, которые я никогда не видел, не работают уже 18 месяцев. Никто не получает зарплату. Унылые люди проходят мимо меня. Но мне все равно, я вижу детей, играющих в солнечный день в снегу и молодую маму с ребенком, улыбающимся мне. Все, что я хочу – чтобы дети не знали, что такое 90—е.

Недалеко от Гринвуда. Открыли 66 трассу. Первые машины едут неуверенно и очень медленно, в них разворачиваются диалоги о политике и сельском хозяйстве. Люди едут по своим делам, все стремятся на Запад. В одной из машин едет бедная семья. Они разорились в Оклахоме. Их дочь станет проституткой, а внук от другой дочери известным актером. Я не понимаю и никогда не пойму эту страну. От пыли мне больно смотреть на шоссе, я отворачиваюсь и иду в пустыню. Все, что я хочу – никогда не познать нищеты.

Я вижу, как Рим разрушается, я вижу варваров, насилующих дочерей римских матрон. Дикие племена наводнили город, по улицам течет кровь. Мне 17 лет и я должен был получить место в Сенате. Я решаю уходить из Рима. Я беру свою возлюбленную, и мы с ней навсегда покидаем вечный город. Я знаю греческий, мы поплывем на Корфу, если сумеем найти судно. Мне кажется, я вижу Апокалипсис. Все, что я хочу – жить.

Это нескоро. Достигнуто счастье мира. Развитие остановилось. Мир пребывает в бесконечном благоденствии. Мы можем все и чувствуем себя всемогущими. Я один из триллиона людей, заселивших этот мир. Система стабилизовалась. Мне почему-то скучно. Все, что я хочу – умереть.

Я вижу старика, его лукавые глаза дьявола смотрят на меня. Он ждет выбора. Но трудность в том, ВСЯ трудность в том, что я не хочу ничего выбирать.

Удивительный

Прошло какое-то время, прежде чем секундная стрелка снова ожила и продолжила свой ход. Для Энн МакМиллан процесс просыпания всегда, с самого детства был сложной процедурой. Еще когда она ходила в школу Св. Андрея, а это было не так давно, ее матери стоило определенных усилий добудиться до нее. Зачастую она опаздывала, не успевала выпить чай, что портило ее настроение на весь день (особенно в колледже), и за это многие считали ее врединой. В глубине же души она была на редкость отзывчивая и приветливая женщина, только не высыпалась зачастую.

После свадьбы обязанность вести вечную борьбу со сном Энн перешла к ее мужу, лейтенанту ВВС Ее Величества, Джону МакМиллану. Для него этот бой был гораздо более интересным процессом, чем тренировочные полеты над Эдинбургом. Если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за этой, в общем, милой молодой семейной парой, он бы не без удивления заметил, что когда Энн особенно хотелось спать, у Джона всегда было хорошее настроение на полетах, потому что в бою со сном своей супруги он применял самые различные виды вооружения, маневры и тактики.

К сожалению, так сложилось, что в это утро Энн пришлось просыпаться одной, как впрочем, и прошлое, и вот уже полтора месяца как. Все это вылилось в постоянные опоздания Энн на работу, выговоры и даже одному далеко не приятному разговору с шефом. А Энн, надо сказать, работала переводчицей в бюро мистера Симонса, известного на всю Принсес-стрит, потому что на вывеске у мистера Симонса был один из самых красивых родовых гербов этой улицы. Но это уже мелочи, в которые нам не стоит вдаваться.

Итак, время пошло, а Энн не открыла глаза. Однако какие-то зачатки воли, жившие в этом милом существе, заставили ее встать, снять с себя всю одежду, хотя на ней и так не было практически ничего (иначе все попытки проснуться и сделать завтрак были бы неимоверно тщетными), и принять душ. Это ее несколько взбодрило, так же как мистер Флаффи, домашний любимец, ласкавшийся у ног Энн, что значило только одно: она забыла покормить его вчера вечером, и для мистера Флаффи было крайне необходимо просто позавтракать. Иначе он мог умереть с голоду. Во всяком случае, именно таково было его искреннее кошачье убеждение.

– О, дорогой, прости меня, пожалуйста, мурлыка, я больше так не буду… – лениво проговорила Энн и сочный шмат паштета упал мистеру Флаффи на тарелку.

Начав с завтрака, который был составлен из хлопьев, чая и кекса, Энн, взглянув на часы, поняла, что ее вечное проклятье опять медленно к ней подкрадывается, и что необходимо поспешить. Решив, что сегодня краситься необязательно, она уже приготовилась снять халат и начать одеваться по-серьезному, чтобы не опоздать в бюро, она вдруг увидела на стуле мужчину средних лет, но с чрезвычайно седыми волосами, в светлом костюме, который сидел и смотрел на Энн. Сначала она не очень поняла, что происходит, ибо время для нее еще не набрало обычного дневного темпа, но осознание пришло, и пришло довольно быстро, так, что она решила вскрикнуть. Не решила, конечно, просто вскрикнула.

– Прошу Вас, не кричите и не ругайтесь, мэм, у нас не так много времени, а мне надо Вам кое-что объяснить.

– Чтооооо Вы делаете в моем доме?! Я вызову полицию, сейчас же! – и она бросилась к телефону.

– Прошу Вас не делать этого, мэм. Послушайте, я не причиню Вам никакого вреда, выслушайте меня, я отниму у Вас не более 5 минут, после чего Вы можете вызывать кого Вам угодно.

– Что Вам надо? Тут нет денег, а мой муж сейчас в армии, но он вернется очень скоро!

– Мне не нужны Ваши деньги. Просто скажите, какое Ваше большое желание сейчас, я его исполню, и мы больше никогда не увидимся. Меня зовут Удивительный и я исполняю желания. Больше от меня Вы ничего не добьетесь, и пока Вы не скажете свое желание, я не покину этого дома, хотя и очень спешу.

– Что?! – Энн совсем ничего не понимала.

– Самое мое не любимое – это объясняться по утрам. Хотя и эту фразу я говорил уже, кажется, несколько тысяч раз. Давайте так, Вы просто, очень честно скажите, чего Вы сейчас хотите, а я пойду и сделаю это. И все.

– Все-все-все?

– Да, только пожалуйста, поскорее… У меня правда очень мало времени. Но уйти без Вашего желания я не смогу.

– Вы все равно не исполните, но ладно…

– Вот это другой разговор, – мужчина встал.

– Пусть мой муж вернется из армии и опять будет со мной. И чтобы с ним ничего не случилось.

Энн закрыла глаза, а когда открыла, никого уже не было. Единственная мысль, которая крутилась в ее голове – что об этом ни в коем случае нельзя рассказывать мистеру Симонсу, и что она опять опоздает.

…

Когда звенит старомодный будильник своим пронзительнейшим «дррррыыыынннь», хочется застрелиться. Тем более, что герру Штайнмайеру действительно этого хотелось. Несмотря на то, что он спал на шелковом белье ручной выделки, а будильник его был из золота процентов, наверное, на 80, он был очень беден.

Он узнал об этом вчера, когда к нему в офис приехал (а не позвонил), его ассистент по южному финансовому направлению Пьер Сюрзи. Штайнмайер, хоть и был выдержанным швейцарцем до мозга костей, не мог выдержать так долго ревущего навзрыд взрослого мужчину, который полчаса ему доказывал что «все пропало» и «нет перспектив». К сожалению, это единственное, что удалось выяснить от месье Сюрзи. Штайнмайер открыл окно с таким видом на Альпы из своего шикарного офиса, описывать который не берусь (ни вид, ни офис), ибо зависть возьмет даже меня, и Сюрзи уж подумал, что сегодня он не один покончит со своей финансовой карьерой и с жизнью, что для него было одно и то же, но Штайнмайер только впустил свежего воздуха, глубоко вздохнул и вызвал секретаршу, попросив воды. Он попросил ее увести Сюрзи, предварительно напоив его, а скорее – выплеснув холодной воды ему в лицо, чтобы успокоить, и вызвал своего старшего ассистента. Как оказалось, старший ассистент не явился сегодня на работу, а дома сказали, что он очень серьезно заболел, и его не будет еще несколько дней. Тогда герр Штайнмайер вошел в свой аккаунт на Евростоксе и довольно долго и внимательно читал про свое положение дел в мире больших и очень больших финансовых возможностей.

Когда он закончил чтение, он, параллельно считая и ведя записи на бумажке пришел к выводу, что вчерашняя операция 7—го авиакорпуса Коалиционных сил в Северной Африке стоила ему больше, чем он мог бы оплатить, даже если бы продал все свое имущество и информацию. Материальная часть его богатств осталась неизменной, это он знал почти наверняка, потому что концессионная железная дорога, в которую он вложил столь много, что в клубе его стали звать Бен Гур, пролегала сильно южнее ударов авиации, но всем держателям акции было все равно. И их сложно было убедить в том, что железная дорога будет функционировать, как и было намечено – клепая деньги не хуже нефтяных месторождений, которые Штайнмайер продал, чтобы осуществить этот африканских проект. А каких он нашел соинвесторов! Но говорить об этом было грустно. Опционы Бен Гура горели у него на глазах, о фьючерсах он забыл и думать. Весь оставшийся вчерашний день Штайнмайер провел в горах, гуляя по альпийским лугам и наблюдая бабочек. Люди, знающие его говорят, что это он делал за последние 20 лет второй раз. Первый – когда умерла его мать.