Новая Земля - Александр Попов

Илья забросил писать картины маслом и акварелью, потому что такая работа требовала серьезного напряжения мысли и сердца. Его душа перестала развиваться; только иногда набегало художническое томление, и он делал скорые, неясные наброски карандашом или углем. Человек, привыкший глазом, умом и сердцем к простым, понятным штрихам, краскам, сюжетам, скорее всего не смог бы разобраться в весенних набросках Ильи. Но можно было увидеть в неопределенных линиях абстрактных картинок Ильи то, что ворвалось в его жизнь: он и через рисунок, линию открывал и утверждал для себя истинную, в его представлении, жизнь. Эти рисунки были фантастическим сплетением тел, растений и облаков; Илья и сам толком не мог объяснить, что это означает. Как обнаженное человеческое тело может быть связано с небом, облаками или ветвями сосен и кустарников? Но совершенно ясно Илья понимал одно: все, что подняло и понесло его, это - ветер нового, радостного, долгожданного в его жизни, и потому радостными оказывались все его художественные работы весны.

Он как бы поднял бунт: неслушалсяродителейиучителей, урокипосещалтолько потем предметам, по которым сдавался экзамен. Показавшись дома на глаза матери - убегал к Галине.

18

Илья и Галина теперь встречались только вдвоем. Они жадно смотрели друг другу в глаза, улыбались, говорили пустое, незначащее, а потом ложились.

Но с каждым новым днем женщина все чаще не спешила в постель, а хотела подольше смотреть в серые с блеском глаза Ильи и беседовать.

- Мне бы такого мужа, как ты, - однажды сказала Галина ему, - и я была бы самой счастливой на свете.

Илья обнял ее, но она отошла к окну.

- Мне, миленький, горько жить, - тихо сказала она и заплакала.

Илья, уже привыкший обращаться с Галиной запросто, с одной целью, не знал, как поступить. Ему стало мучительно жалко ее и захотелось поступить так, чтобы она почувствовала себя счастливой. Но он был слишком молод, неопытен, и не мог предпринять что-то решительно-бесповоротное, такое, что перевернуло бы жизнь Галины. Он видел, что она очень одинока, что ее подруга Светлана поверхностный, какой-то несерьезный человек, и глубокие отношения их не связывают.

- Ты счастливая? - спросил Илья.

Она пожала плечами. Илья посмотрел в ее черные загоревшиеся глаза, и ему показалось, что они обожгли его. Опустил голову; почувствовал, что Галина хочет от него больше, чем он может, способен ей дать. Он видел в Галине только предмет для наслаждений, а душа его, понимал он, оказалось немой для нее.

- Мне уже тридцать один год, а счастье мое не сложилось, - сказала она и закурила. - Грустно, обидно. Два раза хотела выйти замуж, но чувствовала, нет настоящей, крепкой любви, и дело как-то само собой распадалось. Мне одного от всего сердца хотелось - встретить хорошего мужика, умного, доброго, с такими же чистыми, ясными глазами, как у тебя, и стать с ним счастливой, жить-поживать для него и наших детишек. - Галина по особенному, заостренно пытливо посмотрела на Илью, который смутился и направил взгляд в пол. - Нет! - на какие-то свои мысли сказала женщина. - Ты - еще мальчик в коротких штанишках.

- Точно! - усмехнулся Илья и крепко обнял Галину за талию. Стал говорить с неестественной для него хрипотцой: - Нашла мальчишку!

- Ладно-ладно - мужчина, а то кто же? - засмеялась Галина и снова закурила. Глубоко вдохнула крепкий горький дым и сильно выдохнула, зажмуриваясь от удовольствия, нарочно обдавая Илью густой струей. Он смешно заморгал и громко чихнул. Она засмеялась, но замолчала и задумалась.

Илья приметил, что ее жилистая шея в морщинах, бледно-матовая, какая-то незащищенно-жалкая, и ему захотелось приласкать, утешить свою несчастливую подругу.

- О чем, Галя, ты думаешь?

Она внимательно посмотрела в его глаза.

- Я думаю о ребенке.

- О ребенке? О каком ребенке?

- О прекрасном. Маленьком. Родном. Я так хочу счастья...

В Илье росло желание. Он потянулся к Галине, но она остановила его и легонько оттолкнула:

- Чего ты! Я хочу с тобой просто поговорить. Неужели тебе не интересно знать мою душу? Неужели только это тебе надо?

Он был настойчив.

- Неужели, Илюша, ты такой же, как все? - тихо, на полвздохе спросила женщина, поко-ряясь настойчивым рукам.

Илья слышал ее слова, но его душа была закрыта. Он не понимал, что стал нужен Галине со всем тем, что есть в нем - душой, сердцем, мыслями, телом, но не по раздельности. Он не понимал, что любим.

19

Вэтиминутыоннепомнил, что его ждала и любила другая женщина - Алла Долгих.

Был вечер, еще не темно, но уже и не светло. Нежаркое майское солнце лежало на крыше соседнего дома, и девушка смотрела на этот красный мяч и по-детски думала: "Скатится или не скатится?" Алле было приятно, удобно думать именно по-детски, наивно. Она улыбнулась, но вспомнила об Илье, отвернулась от солнца, поморщилась.

Солнце ярко вспыхнуло и, действительно, как мяч, скатилось за крыши. "Как все просто в детстве, - подумала Алла, - даже великое, большое светило может быть просто веселым, забавным шариком. И невозможно теперь обмануть себя... Он встречается с другой женщиной... как он мог?! - И она больно всхлипнула всей грудью. - Все, детство ушло, а то, что нагрянуло, как вихрь, в мою жизнь, - такое огорчительное".

Она отошла от окна, быстро прошлась по комнате и, казалось, искала такое дело, которое увело бы от горьких мыслей. Остановилась перед роялем и улыбнулась: "Как же я сразу не подошла к тебе? - погладила она инструмент по черному блестящему боку. - Ты - мой друг, ты никогда не изменял мне, сколько радостных часов я провела с тобой!" Мелькнуло в памяти детство, отрочество, и редкий день обходился без рояля, без музыки.

Алла коснулась двумя пальцами клавиш - вздрогнули тихие, одинокие звуки. Играла хаотично, что-то искала в звуках. Мелодии всплескивали, замолкали, звучали другие, но обрывались, не развившись и не набрав силы. Алла волновалась, морщилась, иногда неловко, даже грубо ударяла по клавишам, но те звуки, которые она хотела сыграть, не рождались. Наконец, она остановилась, сосредоточилась и стала медленно играть. Но вновь звуки вырывались абсолютно не отвечающие ее сердечному настрою. Она оборвала мелодию, захлопнула крышку и в отчаянии зажала ладонями глаза. "Зачем я хлопаю - разве рояль виноват? В моей душе наступила смута, вот и не получаются мои звуки..." Она встала и неожиданно сказала:

- Как я ненавижу его! - Покачала головой: - Как я люблю его, - кто может меня понять!

"Я что-то должна предпринять, чтобы он навсегда остался моим. Что, что его тянет к той женщине, какие между ними могут быть интересы? Она, говорят, старая...- Неожиданно в ее голове вспыхнуло, она прижала ладони к лицу и замерла, ощущая в теле то ли холод, то ли жар: - Вот что я ему должна дать! Как же я раньше об этом не подумала? Вот чем она притянула его, а я, напротив, оттолкнула", - вспомнила она случай на дне рождения.

- Теперь я знаю, как мне следует поступить! - громко сказала Алла, и ей сделалось легко.

Она словно бы решила трудную, долго не дававшуюся задачу и почувствовала себя счастливой. Ее душа опьянела. Все в ее любви к Илье почудилось простым и понятным: "Получит-таки он от меня то, что хотел, и хорошо".

Она снова открыла рояль и радостно опьяненно дрожащими пальцами пробежала по клавишам, остановилась, собирая внимание, и стала уверенно играть первую часть "Лунной сонаты". Ей показалось, что так одухотворенно, точно, правильно она еще ни разу не исполняла сонату. Заглянула в дверь Софья Андреевна:

- Алла, ты не дотягиваешь "до". Не мучай "соль". Что с тобой: сидишь в сумерках, за Бетховена придумываешь сонаты? - Софья Андреевна работала в филармонии, и с ее мнением считались большие музыкальные мастера. Алла знала с младенчества, что мать не выносила и всплеска фальши в музыке. Дочь расстроилась, но довольно сухо ответила:

- Ничего я не придумываю. Вечно вы что-нибудь сочините, - капризно повела она плечом, под "вы" подразумевая и отца.

- Что ты, Софушка? Алла отлично сыграла сонату, - вмешался Михаил Евгеньевич, в роскошном, цветастом байковом халате входя, весь надушенный и до синевы выбритый, в комнату. - Я даже телевизор выключил, чтобы послушать.

Софья Андреевна иронично улыбнулась мужу своим красивым, умащенным бальзамом лицом и, казалось, хотеласказать ему: "Пой, пой, соловушка, а точку в твоей песне все рав

но поставлю я".

"Прекрасные они у меня, - подумала Алла, с улыбкой наблюдая за родителями, - а сердца моего не понимают".

- Я сбегаю к Илье. На минутку. Хорошо?

- Уже поздно! - испуганно сказала Софья Андреевна и сразу забыла иронизировать над мужем.

- Что же такого? Ведь всего-то, мама, папа, в соседний подъезд перебежать.

Хотя обратилась Алла так же и к отцу, но все и всегда в семье решала исключительно мать. Михаил Евгеньевич лишь покорно смотрел на свою красавицу жену и говорил то, что ожидала она.