Три Черепахи - Олег Шмелев

Все, кто стоял за спиной у Баскова, вытянули шеи – с тем врожденным людским любопытством, которое так неудержимо тянет даже самого безразличного человека заглянуть в чужое жилье.

В большой квадратной комнате с двумя узкими окнами стояли платяной шкаф, диван-кровать, письменный стол и четыре стула. И все это старое, того сорта, что потрескивает по ночам. На одной стене, справа, – полки с книгами. В левом углу на табуретке телевизор марки «Рекорд», облупленный, с маленьким экраном.

Прибрано, пыли не успело еще накопиться.

Басков обернулся к старухе со второго этажа:

– Вас как зовут?

– Мария Антоновна.

– Войдите, пожалуйста, в комнату, Мария Антоновна… Вместе с мужем. Мы тут кое-что посмотрим… Это на пять минут…

Иван Степанович тронул Баскова за рукав.

– Я вам нужен? А то, понимаешь, дела…

– Надо будет после комнату запереть. Мы ее опечатаем.

Иван Степанович посмотрел на слесаря:

– Сделаешь. – И ушел.

– Вы, Константин Васильевич, подождите у себя – разговор будет, – сказал Басков Зыкову и, войдя в комнату Шальнева, закрыл дверь.

Мария Антоновна с мужем стояли в сторонке.

Басков открыл ящики письменного стола и начал перебирать бумаги. Шустов занялся книжными полками.

Собственно, это был не обыск, а осмотр вещей с целью составления их описи. Но Басков все же питал смутную надежду найти здесь хоть какую-нибудь зацепку, которая намекнула бы на причинную связь того, чем жил Шальнев до отъезда в Москву, с тем, что произошло на бульваре Карбышева. В существовании такой связи он не сомневался.

Покончив с письменным столом, Басков открыл платяной шкаф. Там на плечиках висели довольно потертое драповое пальто, старый, уже не пахнувший овчиной полушубок и три костюма – один поношенный, два почти новые.

Басков разложил костюмы рядышком на кровати, посмотрел на них, отступив, и позвал Шустова.

– Гляди. Ничего странного не находишь? Шустов раздумывал недолго.

– Вот это, по-моему, пятидесятый размер, третий рост, нашего производства. – Он показал на черный костюм. – Этот побольше. Пятьдесят четыре, рост два. Это относилось к темно-синему. – А серенький – пятьдесят два, четвертый. Оба финские.

Шустов прекрасно мог бы работать продавцом в отделе готового платья. Басков так и сказал ему и пошел за соседом. Тот ступил в комнату как-то странно, словно здесь была полная непроглядная темнота и он боялся наткнуться на что-нибудь.

Басков показал ему на костюмы и спросил:

– Это Игоря Андреевича костюмы?

– Вроде, – неуверенно отвечал Зыков.

– Но он носил?

– Мне ить это ни к чему… замечать…

– А вы вспомните.

Зыков ткнул пальцем в черный костюм.

– Вот эт носил.

– А эти?

– Ей-ей, ни к чему мне… Може, когда и носил. Може, он в прежние годы важней был…

Так, значит. И Зыков тоже с одного взгляда определил, что костюмчики разного размера. Но чего-то он как будто не договаривал…

– Хорошо, Константин Васильевич, идите пока к себе.

Костюмы Басков повесил обратно в шкаф. Составили протокол, дали понятым подписать.

Потом слесарь тем же своим крючком запер дверь, ее опечатали. Шустов со слесарем и понятыми ушли, а Басков постучался к Зыкову.

Его комната размером была такая же, как у Шальнева, но в ней казалось тесно, потому что вещей помещалось раз в пять больше.

В главном углу, слева против входа, стояла двуспальная высокая кровать. На розовом пикейном одеяле пирамидой громоздились три подушки – две блином, а третья углом к потолку. И сверху наброшена розовая же кисейная накидка. Или тут женская рука, или сам хозяин такой аккуратист, мелькнула у Баскова посторонняя мысль.

Сказать, что Зыков принял появление гостя с удовольствием, было бы сильным преувеличением, но что он ждал нетерпеливо, в этом Басков не сомневался. Весь вид хозяина говорил о нетерпении.

Зыков выдвинул из-под круглого обеденного стола мягкий в цветастой обивке стул, обмахнул рукой сиденье.

– Пожалста, милости просим.

Басков сел. Ему хотелось пить, и он посмотрел на хрустальный графин, накрытый кисейной салфеткой, стоявший на хрустальном подносе посредине стола.

– Водицы хотите? – угадал Зыков.

– Хорошо бы.

– Момент.

Зыков шагнул к заставленному посудой серванту, а Басков окинул комнату быстрым взглядом. На гвозде, вбитом в дверь, висела выгоревшая железнодорожная фуражка – единственная деталь, нарушавшая теремную гармонию этого дышавшего прочным благополучием жилища, набитого крепкими, добротными вещами. «Наверное, от этой фуражки лоб у хозяина наполовину белый», – подумал Басков.

И воду Зыков налил в хрустальный стакан.

– Супруга на службе? – мимоходом поинтересовался Басков, хотя уже знал от начальника ЖЭКа, что Зыков холостой.

– Без бабы живу. Разведенный…

Зыков улыбнулся – скромно, но так, чтоб понятно было: мы, мол, хоть и холостые, но не без женского внимания. Он как бы надеялся на мужскую понятливость и солидарность своего непрошеного гостя.

– Давно?

– Да вот, поди, осьмой год будет.

– А сами работаете кем?

– Составы формую… Составитель поездов называется.

Выражался Зыков не всегда грамотно, но доходчиво.

– Скажите, Константин Васильевич, сосед ваш когда последний раз дома был?

– То ись как – последний? – не испугался, а удивился Зыков.

– Ну когда вы его в последний раз видели? Зыков собрал складки на своем двухцветном лбу.

– Так ведь Андреич к сестре поехал… В четверг, на той неделе…

Все верно – Шальнев пил коньяк в ресторане «Серебряный бор» вечером в пятницу.

– На поезде поехал?

– А как же. И на дорожку опрокинули.

– Ночным? Может, «Стрелой»?

– В ночь – это так, в двенадцатом из дому ушел… А «Стрелой» иль нет чего не знаю, врать не стану…

– Ну а как он себя чувствовал? Зыков пожал правым плечом.

– Да как обнаковенно…

– Не волновался? Ничего особенного не заметили?

– Да нет вроде. Пить разве не схотел… Налил свой лафитничек серебряный, и все. Я ему: чего-то ты? А он: не идет, извиняй… Ну я ее один и прикончил.

– А вообще-то он пил?

– А как же!

Зыков говорил о Шальневе таким тоном, как говорят о недоразвитых или чудаковатых.

– Я закурю? – Басков достал из кармана сигареты.

Зыков суетливо как-то поспешил к серванту, подвигал там мелодично позванивавшей посудой, и на столе появилась круглая крутобокая пепельница опять же хрустальная, свинцово-тяжкая.

Баскову почему-то вспомнилось прошлогоднее дело, которое он вел вместе со следователем из Управления внутренних дел на транспорте и по которому проходили три составителя поездов. Они воровали из контейнеров транзисторные приемники, телевизоры, меха и прочие дорогие товары, в том числе и хрусталь. Действовали ловко и награбить успели тысяч на шестьдесят… Зыков – тоже составитель.

Однако Басков принципиально не признавал подобные оскорбительные для честных людей силлогизмы: составители поездов имеют возможность вскрывать контейнеры; Зыков – составитель, следовательно… Кроме того, против таких необоснованных заключений убедительно выступал элементарный факт: Зыков прямо навязывался гостю со своими хрусталями, совал их под нос. Будь у человека совесть нечиста, никогда бы он на рожон не лез. Бывает, конечно, наоборот, но для этого необходима изощренность закоренелого преступного ума.

А с другой стороны, поведение Зыкова казалось Баскову все-таки неестественным. Почему он, например, до сих пор не спросит, что стряслось с Шальневым? Как-никак семь лет в одной квартире. Всякий нормальный сосед не утерпит, поинтересуется. Вон Иван Степаныч, начальник ЖЭКа, впервые фамилию Шальнева услышал – и то не удержался.

– Сам-то не балуюсь, а чужого дымку понюхать – ноздрю прочищает, – сказал Зыков, подвигая пепельницу к Баскову.

– Тоже, говорят, вредно.

– Да оно ить и кушать вредно, и спать… ежели одному. – Зыков робко пошутил и сам хихикнул от неловкости, но тут же приосанился. – Может, закусочку соорудить? У меня имеется…

– Жарко, Константин Васильевич, в другой раз… Я вот сижу и думаю: неужели вам не интересно узнать, чего это мы к Шальневу вломились?

Зыков упер руки в колени, а подбородок в грудь – набычился, задумался, сдвинул брови, словно собирался дать ответ на самый главный вопрос жизни. И наконец молвил – не простуженным тенорком, а басовито:

– Я так разумею, товарищ майор: мне у вас спытывать прав не дано. Коли надо, сами скажете. Чую – неладное дело, а за язык тянуть негоже.

– Тоже правильно, – одобрил Басков. – Вообще-то он вам нравился?

Зыков прикрыл ладонью рот, чтобы скрыть ухмылку.

– Так ить он не девка, товарищ майор. – Но жили-то дружно?

– Душа в душу!

Басков встал, прошелся в узком пространстве между сервантом и столом.

– По-моему, вы его не очень-то одобряли, а, Константин Васильевич?

– Не томите, товарищ майор. Не живой уж Андреич, что ли?