Три Черепахи - Олег Шмелев

– Не томите, товарищ майор. Не живой уж Андреич, что ли?

– Почему решили?

– Да вы так об нем… как про бывшего…

– Жив Андреич, но состояние неважное. В дорожную катастрофу попал в Москве.

Басков сознавал, что Зыков ему не верит. Самому наивному из наивных ясно: с чего тут станут обыскивать комнату человека, если он пострадал от городского транспорта? Но Зыков сделал вид, что поверил.

– Здоровья ему.

Басков поглядел Зыкову в глаза и снова спросил:

– А все же, Константин Васильевич: почему вы его не одобряли? Ну не во всем, а иногда…

Зыков опять упер руки в колени и набычился – видно, в такой позе ему легче было обдумывать важные вопросы. Но на сей раз заговорил он без нарочитой солидности, даже с некоторой игривостью:

– Малахольный малость.

– Например?

– Ну касательно баб взять… Не увлекался?

– Какой там! Он пятью годками меня постарше, тут особо уж не пожируешь… Да не в том смех.

– В чем же?

– А вот ходит к нему рыжеватенькая, молодая еще, не боле тридцати, и все при ей… Одно – в очках, и зовут чудно – Агриппина, а щечки-губки – аленький цветок…

Зыков с таким нарастающим смаком излагал предмет, будто сам распалялся от собственных описаний, но Басков вдруг почувствовал фальшь. Все эти зыковские «ить», «може», «спытывать» отдавали специальной нарочитостью. В Ленинграде человек живет уже семь лет и до этого, надо полагать, не в глухой деревне обитал, прибыл-то сюда из Пскова и работает на железной дороге, где не по-таковски разговаривают, – как же тут деревенский лексикон сохранить?

– Простите, Константин Васильевич, вы сколько классов окончили? – спросил Басков.

Прежде чем ответить, Зыков с каким-то новым вниманием посмотрел на Баскова и, вероятно, разобрал подспудное значение вопроса: отчего и для чего он за-дан? Дальше он свою речь поддельными простонародными завитушками украшал уже не столь густо.

– Семь, а что? – сказал Зыков, потеряв всю смачность голоса.

– Ничего, так просто… Ну и что этот аленький цветочек?

Зыков словно уж забыл, о чем шла речь. Помолчав/ он продолжал без всякой охоты, как досказывают конец анекдота, который, оказывается, давно известен слушателю.

– Ну что… Ходила она, ходила… «Ах, Игорь Андреич! Вы такой хороший, Игорь Андреич!… Вы себе цены не знаете, Игорь Андреич!» А он ей все стишата читал…

Басков счел, что пора кончать разговор, и встал.

– Ну я пошел. Спасибо за содействие. Может быть, мне понадобится еще раз встретиться с вами.

– Мы всегда рады, милости просим.

Глава 7. ГОСТИ ШАЛЬНЕВА

По пути в райотдел милиции Басков испытывал чувство какого-то неопределенного недовольства собою, словно начал работу и бросил ее, не завершив.

Старший лейтенант Шустов, встретив его у себя в кабинетике, предложил пойти перекусить.

– Подожди. Давай покурим, – отказался Басков.

– Не так чего-нибудь? – спросил Шустов. Басков закурил, походил вдоль стола и сказал:

– Ты быстрей меня сообразил про костюмчики, С разного плеча, верно?

– Абсолютно.

– Зыков намекнул – мол, Шальнев в прежние годы мог иную комплекцию иметь. А два костюма совсем новые. Финского производства. А давно ли у нас финские костюмы появились?

– Ну, может, лет десять…

– Но эти-то явно не десять лет в шкафу висят.

– Точно. Фасон модный. Басков спросил:

– У тебя магнитофон есть?

– Найдется.

– Одолжи, пожалуйста. И кассет штуки три. Шустов достал из сейфа портативный магнитофон и кассеты.

– Не дают мне покоя костюмы эти, – сказал Басков. – Пойду к Зыкову, пока он не остыл… А ты, будь другом, узнай, работал Зыков двадцатого июля и в какую смену…

Зыков вроде бы и не удивился такому скорому возвращению Баскова, однако вид у него был настороженный.

Басков поставил магнитофон на стол, сел в пододвинутое Зыковым кресло и сказал озабоченно, как бы приглашая хозяина разделить эту озабоченность:

– Не пойму я одну штуку, Константин Васильевич.

– А чего? – с готовностью отозвался Зыков.

– Не сосед ваш носил эти костюмчики, которые новенькие.

Зыков промолчал.

– Давайте начистоту, Константин Васильевич: были гости у соседа?

– Были, – вздохнув, ответил Зыков.

– Это их костюмы? Зыков кивнул головой.

– В них и приехали.

– Почему сразу не сказали?

– Да ведь оно знаете как – путаться кому охота?

– Почему путаться? Во что? Или подозрительные гости были?

– Зачем! – возразил Зыков. – Полярники они.

Это было сказано горячо, но Басков уловил фальшь в тоне Зыкова и почувствовал недоверие к нему, даже некое подозрение шевельнулось у него. Но на каком основании можно подозревать Зыкова в чем-то противозаконном? Нет таких оснований. Одна интуиция, нечто из области парапсихологии, а парапсихологию Басков, хоть убейся, за науку не признавал, не боясь заслужить репутацию отсталого и даже темного человека у тех, кто тотчас захлебывается от восторга перед всякими новомодными идеями, едва они являются на свет. Правда, Зыков соврал, когда ему показывали костюмы, но этого еще недостаточно, чтобы зачислять его в категорию подозреваемых.

И все-таки Басков не верил Зыкову. А Зыков, видно, почувствовал это еще гораздо раньше, чем Басков задал ему прямой вопрос, уличавший его во лжи. Стало быть, не имело смысла маскировать истинное свое отношение к нему, тем более что Басков и с самого начала не очень-то старался притворяться лучшим другом Зыкова. Такова уж дана ему натура; он всегда оставался вежливым и корректным даже с самыми несимпатичными ему людьми, так или иначе причастными к преступлениям, но быть артистом, разыгрывать роль отца и благодетеля не умел и не хотел. В раскрытии преступлений Басков не придавал никакого значения личному обаянию дознавателя, целиком полагаясь на неопровержимость твердо установленных фактов…

Молчание становилось тягостным, и Басков его нарушил.

– Вы меня извините, Константин Васильевич, – сказал он, – покажите ваш паспорт. Для порядка надо.

Эта просьба возникла не по наитию – о паспорте Басков подумал, еще когда только входил в квартиру и увидел открывшего дверь Зыкова. Само слово «паспорт» как бы напрашивалось быть кодовым названием дела, если бы такие названия употреблялись в угрозыске для дел официально, а не только в рабочем обиходе среди инспекторов, прибегавших к ним для краткости: именно паспорт, обнаруженный в кармане у Шальнева, послужил тем коконом, из которого Басков тянул свою нить – путеводную, как он надеялся.

Реакция Зыкова на вполне безобидную просьбу оказалась для Баскова неожиданной. Зыков расстегнул суетливыми пальцами две пуговицы на рубахе, словно ему стало душно, и вдруг громко запричитал:

– Господи, вот беда! Нету паспорта, пропал! Неведомо как, а пропал!

– Когда пропал? – как можно спокойнее, чтобы вселить спокойствие и в Зыкова, спросил Басков.

– Да кабы знать! – Зыков вскинул руки выше головы. – Года два, считай, не лазил в шкатулку, не нужон был… Зачем он, паспорт? В полуклинику не хожу, здоровый… По санаториям не разъезжаю…

Зыков опять начал коверкать свою речь.

– Подождите, – остановил его Басков. – Два года вы в шкатулку не заглядывали, где паспорт лежал, да?

– Точно так. А може, год.

– А когда же заглянули?

Зыков лишь секунду помедлил, соображая, а потом ответил убежденно:

– Да на той неделе. В среду… Верно – в среду. Басков чувствовал, что он говорит правду, и задал следующий вопрос без всякой задней мысли:

– Зачем же паспорт понадобился?

Но этот вопрос, еще более нестрашный, чем просьба предъявить паспорт, оказал на Зыкова странное действие. Он перестал причитать, улыбнулся – явно деланно – и ответил с задушевностью, которая никак не подкреплялась настороженным выражением его прищуренных глаз, настолько прищуренных во все время их разговора, что Басков до сих пор не сумел еще определить, какого они цвета.

– Сижу, значит, вечерком, покопаться захотелось, там у меня карточки всякие, в шкатулке-то… Да вот гляньте… – Зыков поднялся со стула, направился в угол, где стоял низкий столик, а на нем большая черная шкатулка палехской работы, блестевшая лаком.

– Не надо, охотно верю, – сказал Басков, хотя он точно знал, что сейчас Зыков говорит неправду – насчет причины, по которой Зыкову захотелось покопаться в шкатулке.

– Я и в милицию заявление подал, чтобы, значит, новый паспорт выправили.

Зыков оправдывался, и Басков опять решил его успокоить, хотя, учитывая уже проявленную собеседником проницательность, это было бесполезно.

– Ну и ладно, – сказал Басков. – Червонец заплатите, и все дела.

В истории с паспортом позиция Зыкова была Баскову совершенно непонятна. С одной стороны, сосед Шальнева был встревожен вопросом о том, зачем ему понадобился паспорт, и дал явно лживый ответ, с другой – он вроде не притворялся, когда не сумел объяснить пропажу паспорта. Если тут что-то нечисто, Зыков без малейшего риска мог бы сказать, что паспорт он потерял, или придумать, как его украли.