Отрезок пути - Iris Black

Убивающее заклятие проносится в дюйме от Джинни, и мы с Роном, не сговариваясь, бросаемся вперед. Но не успеваем. Миссис Уизли обгоняет нас и, сбрасывая на ходу мантию, бежит к Беллатрикс, которая только хохочет при виде такой противницы.

Зря она так. Вид у миссис Уизли сейчас устрашающий. Даже собственные дети смотрят на нее, изумленно раскрыв рты.

– Вот это да! – потрясенно шепчет Рон, даже не делая попыток вмешаться.

Некоторые из студентов не настолько мудры, поэтому все-таки пытаются помочь, но миссис Уизли резко их осаживает, крикнув, что разберется сама.

Беллатрикс издевается, угрожая убить всех ее детей, но миссис Уизли не поддается и продолжает метать в нее заклятия, выкрикивая их одно за другим. Беллатрикс исступленно хохочет, на долю секунды потеряв бдительность, и этого оказывается достаточно. Очередное заклятие бьет ей прямо в грудь, ухмылка застывает на губах, и она падает навзничь.

Рон с силой ударяет кулаком по ладони, глядя на мать горящими глазами. Некоторые из наших аплодируют. Взбешенный Волдеморт отбрасывает в сторону своих противников, точно это не люди, а игрушечные фигурки. Он направляет палочку на миссис Уизли, и в тот же миг раздается крик:

– Протего!!!

Большой зал разделяется пополам Щитовыми чарами. Гарри сбрасывает мантию и выступает вперед. Люди изумленно и испуганно вскрикивают, но вскоре замолкают, и в зале воцаряется мертвая тишина.

– Пусть никто не пытается мне помочь, – громко говорит Гарри. – Так нужно. Нужно, чтобы это сделал я.

– Поттер, конечно, шутит. Это совсем не в его стиле, – насмешливо произносит Волдеморт. – Кто сегодня послужит тебе щитом, а, Поттер?

Но Гарри не так-то просто сбить с толку. Он знает, что делает. Действительно знает. В отличие от Волдеморта. Он говорит о том, что хоркруксов больше не осталось, о том, что ни один из них не может жить, пока жив другой, о том, что один из них должен уйти навсегда…

– Ты ведь понимаешь, что это будешь ты, Мальчик, Который Выжил благодаря случайности и козням Дамблдора? – ухмыляется Волдеморт.

Гарри не смущает и это.

– Ты думаешь, это случайность, что я не стал защищаться и все же остался жив и снова вернулся в битву?

Волдеморт возражает, но решающий удар все не наносит – видимо, чувствует, что Гарри что-то известно. Они продолжают кружиться по залу и спорить друг с другом. Я почти перестаю вслушиваться в их диалог. Нет никаких сомнений, что ему скоро придет конец. Но сколько же можно тянуть время! Я не могу больше здесь находиться! Я должен сейчас быть в Воющей хижине!

– Я подстроил гибель Альбуса Дамблдора! – выкрикивает Волдеморт.

Я снова прислушиваюсь к диалогу.

– Северус Снейп служил не тебе, – спокойно сообщает Гарри, – Он был на стороне Дамблдора с той самой минуты, как ты стал преследовать мою мать. А ты так ничего и не заметил, потому что это как раз то, чего ты не понимаешь. Ты видел когда-нибудь, как Снейп вызывает Патронуса?

Патронуса?.. Его Патронус – лань. А у Гарри – олень, как у отца. Наверное, у матери… Но… Мерлин! Этого не может быть!

– Патронус Снейпа – лань, – продолжает Гарри, словно в ответ на мои мысли, – как у моей матери, потому что он любил ее всю жизнь, с самого детства. Ты мог бы и догадаться. Он ведь просил тебя пощадить ее.

Они говорят что-то еще, но я их совсем не слушаю. Он любил ее… Любил мать Гарри, эту рыжеволосую магглорожденную ведьму, которая вышла замуж за его врага Джеймса Поттера… Есть ли в этом какой-то смысл?

Есть. И на это нельзя закрывать глаза. Он отказался говорить со мной о своем Патронусе, но определенно знал, что Гарри проникнется к нему доверием. А если бы это был, скажем, медведь или гепард? Едва ли Гарри побежал бы за ним так резво. И Дамблдор в том разговоре, который я подслушал, упоминал глаза, после чего Северус окончательно психанул. А ведь у Гарри глаза точь в точь, как у матери. И то, как Северус говорил о том, что магглорожденных не принимают в Слизерин. А ведь Стивен из аппарационного центра говорил о Лили Эванс как о «стервозной девочке». Не самая подходящая характеристика для гриффиндорки, прямо скажем. И то, что она всегда заступалась за него и терпеть не могла Джеймса Поттера… Все логично. Более чем логично. Странно, что я раньше об этом не подумал. Видимо, поэтому Северус и не хотел, чтобы я смотрел воспоминания. Вряд ли он мог ожидать, что Гарри начнет их пересказывать в присутствии такого количества людей. Я бы тоже не ожидал. Это даже как-то низко.

Гарри говорит что-то еще, говорит о том, что бузинная палочка не принадлежит Волдеморту, что она досталась Драко Малфою, когда он разоружил Дамблдора, а теперь принадлежит ему самому.

Внезапно мне в глаза бьет яркий свет – это ослепительный луч восходящего солнца проник в Большой зал через окно. Я сбрасываю оцепенение, возвращаясь к реальности, и в ту же секунду почти одновременно тишину разрезают крики:

– Авада Кедавра!

– Экспеллиармус!

Между Гарри и Волдемортом взвивается золотое пламя, вспышки их заклинаний сливаются друг с другом. Бузинная палочка вырывается из рук Волдеморта и перелетает к Гарри, который ловит ее свободной рукой. Волдеморт, раскинув руки, падает на пол. Мне не нужно подходить ближе и разглядывать его, я и так точно знаю, что он мертв – окончательно и бесповоротно. Пророчество исполнено.

Меня затапливает такое облегчение, какого я, наверное, еще никогда не испытывал. Словно с плеч падает огромный груз, который я носил так долго, что успел забыть о его существовании, и искренне считал частью своего собственного веса. Лучше аналогии мне все равно не подобрать. А вместе с этим грузом уходит и то, что связывало меня с Гарри. Не знаю даже, как назвать это… Словно оборвалась какая-то невидимая нить – так же, как и во время последнего приступа, но только легко, безболезненно. Пророчество исполнено, и я ему больше не нужен. Да и он мне, наверное, тоже. Во всяком случае, не так, как раньше.

Солнце постепенно заливает весь зал. Тут и там раздаются восторженные вопли. Люди срываются с мест и бросаются к Гарри, обнимая его, пожимая руки, хлопая по плечам, поздравляя.

Всеобщая радость омывает меня, но никак не может проникнуть внутрь. Мысленно я радуюсь нашей победе, но сердце в этом участвовать не желает. Наверное, это уже не имеет никакого смысла, но я подчиняюсь его зову, и бегу прочь из Большого зала, из замка – к Воющей хижине. Никто не пытается меня задержать. Никто даже не замечает, что я куда-то убегаю.

Как они могут? Как они могут так радоваться, зная, что погиб человек, который все это время защищал нас, рискуя собой? Человек, без которого эта победа была бы невозможна? Неужели их не мучает совесть при мысли о том, как они ругали его, проклинали и желали мучительной смерти? Неужели они даже не думают об этом?

Он любил мать Гарри… Черт!.. Как же больно осознавать это! Но какая сейчас разница? Он мертв… но я все еще не могу в это поверить. Я просто не понимаю, как он может быть мертв. И почему он был со мной, я тоже не понимаю. Но теперь это и не важно. Не важно…

Я бегу и бегу вперед. Как бы то ни было, я должен вытащить его оттуда, принести в Большой зал. Это неправильно, что все погибшие там, а он… он…

Добежав до буйного дерева, я останавливаюсь и выискиваю глазами тот сучок, о котором говорил Рон. Интересно, я смогу дотянуться до него мечом?.. Мечом??? Муховертку мне в задницу, я что, до сих пор держу в руках меч Гриффиндора? Похоже, что так.

Внезапно Гремучая ива успокаивается и перестает размахивать ветвями. Приятно, когда тебе идут навстречу. Я кладу меч на землю – вряд ли теперь можно опасаться, что его украдут – и ныряю в туннель у корней дерева.

Потолок такой низкий, что передвигаться приходится практически ползком. Наконец, передо мной появляется дверной проем, и я, глубоко вздохнув, захожу в хижину.

Он лежит прямо в центре – бледный и неподвижный. Пол вокруг залит кровью, а на шее зияет огромная рана. Палочка выскальзывает у меня из рук, колени подкашиваются, и я бессильно падаю на пол рядом с ним.

Я прикасаюсь пальцами к ледяной щеке и вспоминаю нашу последнюю встречу. Вспоминаю, как не хотел тогда уходить, вспоминаю его отчаянные глаза, которые теперь безжизненно смотрят в потолок. Сердце пропускает удар за ударом, и мне кажется, что оно вот-вот окончательно остановится.

Наклонившись, я целую его судорожно сжатые холодные губы, и мне в нос ударяет резкий запах полыни.

Полыни… От него всегда немного пахнет полынью, но никогда еще запах не был настолько сильным! Не считая, конечно, тех случаев, когда он варил или пил зелья с этим ингредиентом. Пахнет не от губ… пахнет, кажется, от жуткой раны на шее… Странно…

Я наклоняюсь еще ниже. Да, так и есть – запах полыни смешивается с запахом крови, и от этого сочетания к горлу подкатывает тошнота. Не обращая на нее внимания, я приглядываюсь внимательней. Кровь свернулась, а рана уже успела затянуться. Это странно. Мне кажется, или там что-то блестит?