Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И последнее. Сколько раз каждый из нас убеждался в справедливости английской пословицы: потерянные возможности не возвращаются. Потому что в ней говорит сама народная мудрость, то есть, говорит само Бытие. Оно нам подсказывает. Вот только услышим ли мы его голос?
9.3. Уловление взаимосвязи красоты с нравственностью как проявление мудрости греков
В Разделе 5.7. «Чему удивлялись древние греки» мы уже говорили о двух задачах, стоящих перед любым созидателем: первая состоит в том, чтобы «заставить» работать то или иное нам известное сущностное свойство сущего – и этим занимаются изобретатели; а вторая – в том, чтобы сначала обнаружить ранее неизвестное сущностное свойство какого-либо сущего – и этим занимаются ученые, – а затем уже найти ему применение (функцию). А чем же все-таки занимается художник: изобретением ли функции, которая чем-либо помогала бы созерцателю в его жизни, или обнаружением функции какого-либо сущего. Или искусство занимается и тем и другим, показывая тем самым созерцателю те или иные возможные грани значимого для нас объекта: добра, зла, мужества, совести, красоты, вины, благородства, любви и т. д. в самых различных формах их проявления. Так, красоту можно найти и в человеческом теле или лице, и в природе (пейзаже), и в архитектуре, и в космосе, и в поступках и т. д.
А может быть все-таки искусство ничего не изобретает и не обнаруживает, а всего лишь «тыкает нас носом» в то, что нам известно и необходимо, но о чем мы постоянно «забываем» и чего (последнего) никак не должны делать. И неспроста ведь искусство пропитано нравственностью и заострено на тех или иных трактовках нравственных поступков. Эстетика, художественность – это обрамление нравственности. Красота как наслаждение от «понимания» смысла, «изображенного» в произведении – это та же приманка, без которой было бы невозможно обратить наше внимание на те или иные нравственные ценности. «Понятое» нами самими – пусть и на бессознательном уровне – запечатлевается в нашей душе. Назидательность и призывы к нравственности никогда не имели силы. Силу имеет (кроме личного примера) только то, что может всколыхнуть, встревожить, встрепенуть нашу душу. И таким стимулом является красота, буквально в «принудительном» порядке притягивающая нас именно к тому, на что мы должны обратить внимание и чему мы должны следовать в своей жизни. Нравственный поступок под воздействием художественности его изображения становится более притягательным и прельстительным. Нравственность – это тот объект, то сущее, которому нужно каждый раз сызнова и постоянно учиться, постоянно следовать, от которого невозможно отступать. Без нравственности человечество, в силу своей природной (животной), эгоистической сущности, не способно выжить на этой Земле.
Эстетика – оправа нравственности, оправа того драгоценного камня, который мы должны не только растить, сохранять и оберегать, но и обязаны заботиться о том, чтобы он был в надлежащем виде. Проще говоря, эстетика – это привлечение нашего пристального внимания к сущности и назначению нравственности. Она – то, что способно представить что-либо в наиболее привлекательном виде. Но, как оказалось, у нас нет иного объекта «поклонения» кроме нравственности и нет иного средства, чтобы ее взращивать и сохранять кроме как с помощью эстетики (красоты).
Природа наградила человека инстинктом продолжения рода и инстинктом выживания, но она не наделила нас инстинктом сдерживания своих агрессивных наклонностей. Наоборот, при любом удобном случае они буквально расцветают в нас букетом планов отмщения и действий в соответствии с этими планами (и даже без планов, спонтанно и неожиданно для нас самих). И от этого человеческой природе некуда деться. И именно для «усмирения» наших агрессивных инстинктов и наклонностей служит нравственность и сопровождающая ее и ее подслащающая эстетика, та эстетика, которая в привлекательном виде представляет нам то, чему противится наша природная агрессивная сущность. А противится она, как нам известно, проявлению нами альтруистических наклонностей. В борьбе эгоизма нашего тела с альтруизмом нашей души эстетика на стороне последнего. А для того, чтобы нравственные поступки (как образцы) запечатлевались не столько в нашем прагматично-эгоистическом разуме – «бесчувственном» к нашим моральным «да» и «нет», – сколько в нашей душе (она – более надежный спаситель и хранитель нас самих), вот для этого и служит эстетический способ преподнесения нам нравственного смысла (идеи) художественного произведения. Спасение мира красотой (Достоевский) и обретение морального закона «во мне» (Кант) – ипостаси, между собою взаимосвязанные и друг другом обусловленные: красота способствует нравственному становлению человека и общества, нравственность делает возможным генерирование (и наличие) прекрасного.
Да, действительно, Античность имела отличный вкус и к красоте и к нравственности, если она с таким изяществом сумела соединить их в своем искусстве и в своей культуре. То есть, соединить далеко друг от друга расположенные понятия, понятия, казалось бы, и вовсе несоединимые: прекрасное и взаимоотношения в обществе себе подобных, красота и отношение к природе. Как видим, и в этом тоже греки проявили свою незаурядность. Их мудрость проявилась в том, что они своим гениальным чутьем узрели непреложность воздействия красоты и на становление нравственности и на сохранение Природы, в том числе и природы самого человека.
Приходится только сожалеть о том, что за Античностью случилось падение в духовное «варварство» Средневековья, когда нравственность стала возможной посредством принуждения к оной, причем, принуждения страхом пред загробным воздаянием, вместо того, чтобы культивировать ее посредством ненавязчивого и свободного созерцания красоты и причастности к ней. Именно потому прекрасное, трансформировавшись в «красоту» божественных деяний, выпало из обихода самого человека, оказавшегося уже (вплоть до Возрождения) непричастным к ней. А выбор в пользу красоты как духовно-нравственного руководителя человека мог бы оказаться кардинальным событием и в жизни и в духовной культуре. Как-никак, а полутора тысячелетнее «царство» Средневековья, скорее всего, не прошло даром. И «дар» этот вряд ли оказался таким уж благотворным.
Так что функция эстетики как подручного средства – склонить нас к нравственным поступкам и отвратить от безнравственных. Это одна задача искусства. Другая же состоит – на что мы уже неоднократно указывали – в тренинге нашей способности продуктивно мыслить в научной и технической сферах, то есть в тех сферах, где результат нашего мышления не только понимается на сознательном уровне, но и предполагает как внедрение в наше жизнеустроение,
