Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Париже.
А-а, но теперь ему не придется просить эту женщину отдать своего сына его дочери! Нет, скорее придется просить ее отнять его.
– До свидания.
– Сомс, – заговорила вдруг Джун, – не давайте Флер… это все она…
– Не желаю слышать о ней ничего дурного.
Джун прижала стиснутые ручки к плоской груди:
– Люблю вас за это, и простите…
– Ничего, ничего, – буркнул Сомс.
– До свидания, – сказала Джун. – Дайте руку!
Сомс протянул руку, она судорожно ее сжала, потом разом выпустила.
– В Доркинг, – сказал он Ригзу, садясь в машину.
Лицо Флер, каким он видел его на балу в Нетлфолде и каким никогда не видел раньше, неотступно преследовало его, пока он ехал по Хаммерсмитскому мосту. Ох и своевольное создание! Вдруг она на все решилась? Вдруг случилось самое страшное? Боже правый! Что же нужно, что же можно тогда предпринять? Какая расчетливая, цепкая страсть ею владела, как она скрывала ее ото всех, от него… или пыталась скрыть! Было в этом что-то страшное и что-то близкое ему, всколыхнувшее память о том, как сам он преследовал мать этого юноши, – память о страсти, которая не хотела, не могла отпустить, которая взяла свое и, взяв, потерпела крушение. Он часто думал, что Флер нелогична, что, как все теперешние «ветрогонки», она просто мечется без цели и направления. И как насмешку воспринял он теперь открытие, что она, когда знает, чего хочет, способна на такое же упорство, как он сам и его поколение.
Нельзя, видно, судить по наружности! Под спокойной поверхностью страсти те же, что были, и когда они просыпаются и душат, та же знойная тишина застывает в пронизанных ветром пространствах…
Ригз свернул на Кингстон. Скоро они проедут Робин-Хилл. Как изменились эти края с того дня, когда он привез сюда Босини выбирать место для постройки! Сорок лет, не больше – но сколько перемен! «Plus çà change, – сказала бы Аннет, – plus c’est la même chose!»[49] Любовь и ненависть – они-то не кончаются! Пульс жизни продолжает биться за шумом автомобильных колес, за музыкой джаз-бандов. Что это, судьба бьет в барабан или просто бьется человеческое сердце? Бог знает! Бог? Удобное слово. Что понимают под ним? Он не знает, никогда не узнает. Утром в соборе ему показалось было… а потом – этот служитель! Вот мелькнули тополя, и башня с часами, и крыша дома, который он построил и в котором так и не жил. Знай он заранее, какой поток автомобилей день за днем будет течь в четверти мили от дома, он не стал бы его строить и, может быть, не было бы всей этой трагедии. А впрочем – не все ли равно, что делать? Так или иначе, жизнь возьмет тебя за шиворот и швырнет куда ей вздумается. Он нагнулся вперед и тронул шофера за плечо.
– Вы какой дорогой едете?
– Через Ишер, сэр, а потом налево.
– Ну хорошо, – сказал Сомс, – как знаете.
Время завтрака прошло, но он не был голоден. Он не проголодается, пока не узнает худшего. А вот Ригз, наверно, другое дело.
– Вы где-нибудь остановитесь, – сказал он, – да перекусите и выкурите папиросу.
– Хорошо, сэр.
Остановился он скоро. Сомс остался сидеть в машине, лениво разглядывая вывеску «Красный лев». «Красные львы», «Ангелы» и «Белые кони», – ничто их не берет. Чего доброго, в Англии скоро попытаются ввести «сухой закон», но этот номер не пройдет – экстравагантная выдумка! Нельзя заставить людей повзрослеть, обращаясь с ними как с детьми: они и так слишком ребячливы. Взять хоть стачку горняков, которая все тянется и тянется, – чистое ребячество, всем во вред, а пользы никому! Дурачье! Размышлять о глупости своих сограждан было отдыхом для Сомса перед лицом будущего, грозившего катастрофой. Ибо разве не катастрофа, что в таком состоянии Флер катает этого молодого человека в своем автомобиле? Чего мешкает этот Ригз? Он вышел из машины и стал ходить взад и вперед. Впрочем, и доехав до места, он вряд ли что сможет сделать. Сколько ни люби человека, как ни тревожься о нем – ты бессилен: может быть, тем бессильнее, чем сильнее любовь. Но мнение свое он должен высказать, если только представится случай. Нельзя дать ей скатиться в пропасть и не протянуть руку.
Солнце светило ему прямо в лицо, он поднял голову, прищурившись, словно благодарный за тепло. Близкий конец света, конечно, вздор, но лучше бы уж он настал, пока его самого горе не свело в могилу. Ему были до отвращения ясны размеры надвинувшегося несчастья. Если Флер сбежит, у него не останется ничего на свете: ведь Кита заберут Монты. Придется доживать жизнь среди картин и коров, теперь абсолютно ненужных. «Не допущу, – подумал он. – Если еще не поздно, не допущу». Да, но как помешать? И, ясно видя никчемность своего решения, он пошел назад к машине. Ригз был на месте, курил папиросу.
– Едем, – сказал Сомс, – поживее!
Он приехал в три часа и узнал, что Флер уехала на машине в десять. Уже то, что она здесь ночевала, было огромным облегчением. И он сейчас же стал звонить по междугородному телефону. Тревога вспыхнула снова. Дома ее не было, у Джун тоже. Где же она, если не с этим молодым человеком? Но она ничего не взяла с собой – это он установил, и это придало ему сил выпить чаю и ждать. Он уже в четвертый раз вышел на дорогу, когда наконец увидел, что она идет к нему.
Выражение ее лица – голодное, жесткое, лихорадочное – произвело на Сомса смешанное впечатление: сердце его заныло и тут же подпрыгнуло от радости. Не торжествующую страсть выражало это лицо! Оно было трагически несчастно, иссушено, искажено. Словно все черты обострились с тех пор, как он в последний раз ее видел. И, повинуясь инстинкту, он ничего не сказал и подставил ей лицо для поцелуя. Губы ее были сухие и жесткие.
– Так ты приехал, – сказала она.
– Да, и хочу, чтобы ты поехала со мной прямо в «Шелтер», как только выпьешь чаю. Ригз уберет твою машину.
Она пожала плечами и прошла мимо него в дом. Ему показалось, что ей все равно, что он в ней видит, что думает о ней. Это было так несвойственно ей, что он растерялся. Что же она, попыталась и обожглась? Это было бы слишком хорошо. Он стал рыться в памяти, вызвал ее образ, каким видел его шесть лет назад, когда привез ей весть о поражении. Да! Но в то время она была так молода, такое круглое у нее было лицо – непохожее на это жесткое, заострившееся,
