Сочинения - Валерий Брюсов

Даль – словно в вечность тропы.

Здесь, на вечернем асфальте,

Дух мой упорный возрос.

Что я? – лишь отзвук случайный

Древней, мучительной тайны.

Мысли священные, жальте

Жалами медленных ос!

25 июня 1910

«Снова, с тайной благодарностью…»

Что устоит перед дыханьем

И первой встречею весны!

Ф. Тютчев

Снова, с тайной благодарностью,

Глубоко дышу коварностью

В сердце льющейся весны,

Счастье тихое предчувствую,

И живой душой сопутствую

Птицам в далях вышины.

Снова будут сны и радости!

Разольются в поле сладости

Красных кашек, свежих трав.

Слух занежу в вешней прелести,

В шуме мошек, в легком шелесте

Вновь проснувшихся дубрав.

Снова ночи обнаженные

Заглядятся в воды сонные,

Чтоб зардеться на заре.

Тучка тонкая привесится

К золотому рогу месяца,

Будет таять в серебре.

Эти веянья и таянья,

Эти млеянья и чаянья,

Этот милый майский шум, —

Увлекая к беспредельности,

Возвращают тайну цельности

Снов и мира, слов и дум…

1911

«Идут года. Но с прежней страстью…»

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить хочу, я жизнь люблю!

А. Пушкин

Идут года. Но с прежней страстью,

Как мальчик, я дышать готов

Любви неотвратимой властью

И властью огненной стихов.

Как прежде, детски, верю счастью

И правде переменных снов!

Бывал я, с нежностью, обманут

И, с лаской, дружбой оскорблен, —

Но строфы славить не устанут

Мечты и страсти сладкий сон.

Я говорю: пусть розы вянут,

Май будет ими напоен!

Всё прошлое – мне только снилось,

Разгадка жизни – впереди!

Душа искать не утомилась,

И сердце – дрожью жить в груди.

Пусть все свершится, – что б ни сбылось! —

Грядущий миг, – скорей приди!

Вновь, с рыбаком, надежды полный,

Тая восторженную дрожь,

В ладье гнилой, бросаюсь в волны.

Гроза бушует вкруг. Так что ж!

Не бойся, друг! пусть гибнут челны:

Ты счастье Цезаря везешь!

1911

Объятия снов

Земная жизнь кругом объята снами.

Ф. Тютчев

Сон

Ты вновь меня ведешь, и в отдаленья, робко,

Иду я за тобой, —

Сквозь сумеречный лес, среди трясины топкой,

Чуть видимой тропой.

Меж соснами темно; над лугом тенью бледной

Туман вечерний встал;

Закатный свет померк на выси заповедной

Даль оградивших скал.

Мне смутно ведомо, куда ведет дорога,

Что будет впереди…

Но если шаг порой я замедляю, – строго

Ты шепчешь мне: иди!

И снова мы пройдем по кручам гор, по краю

Опасной крутизны.

Мир отойдет от нас, и снова я узнаю

Все счастье вышины.

На горном пастбище, меж сосен оголенных,

Сквозь голубую тень,

Мне явится, с крестом среди рогов склоненных,

Таинственный олень.

Ты вскрикнешь радостно; в свои надежды веря,

Ты сделаешь мне знак;

И будет озарен крестом лесного зверя

Вдруг отступивший мрак.

Расслышу с грустью я, как ты, клонясь всем телом,

Прошепчешь мне: молись!

Я руку подыму с привычным самострелом…

Стрела взовьется ввысь…

Вдруг пропадет олень; со стоном безнадежным

Исчезнешь ты; а я

Останусь, как всегда, спокойным и мятежным,

Ответный вздох тая.

7 января 1910

Кошмар

Эту женщину я раз единый видел.

Мне всегда казалось: было то во сне.

Я ее любил; потом возненавидел;

Вновь ее увидеть не придется мне.

С ней вдвоем мы были где-то на концерте,

Сближенные странно радостной мечтой.

Звуки ясно пели о блаженстве смерти,

О стране, где сумрак, тайна и покой.

Кончилась соната. Мы перебежали

Яркий блеск фойе и залы тихой мглы.

Промелькнули лестниц темные спирали,

Нижних переходов своды и углы.

Наконец, пред дверью, почернелой, низкой,

Словно сговорившись, стали мы вдвоем.

Кто-то мне твердил, что цель исканий близко.

Задыхаясь, тихо, я сказал: «умрем!»

Женщина поспешно дверь открыла. Смутно

Озарились глуби сумрачных углов.

Комната была пустой и неприютной,

У стены направо высился альков.

И движеньем быстрым, – делая мне знаки

Следовать за нею, – женщина вошла,

Распустила косы, хохоча во мраке,

На постель припав, любовника ждала.

Раненное больно, сердце вдруг упало.

Помню вновь проходы, отблеск на стене…

Я вернулся к людям, к свету, к шуму зала.

Мне всегда казалось; было то во сне.

Январь 1910

Бессонница

Луна стоит над призрачной горой;

Неверным светом залита окрестность^

Ряд кипарисов вытянулся в строй;

Их тени побежали в неизвестность.

Она проснулась и глядит в окно…

Ах, в полночь всё странней и идеальней!

Как давит бедра это полотно,

Как мало воздуха в знакомой спальне!

Она молчит, и всё молчит вокруг,

Портьеры, дверь, раздвинутые ставни.

И рядом спит ее привычный друг,

Знакомый, преданный, любовник давний.

Он рядом спит. Чернеет борода

И круг кудрей на наволочке белой.

Он равномерно дышит, как всегда;

Под простыней простерто прямо тело.

Луна стоит. Луна ее зовет

В холодные, в свободные пространства.

В окно струится свет, и свет поет

О тайной радости непостоянства…

Встать и бежать… Бежать в лучах луны,

По зелени, росистой, изумрудной,

На выси гор, чтоб сесть в тени сосны,

И плакать, плакать в тишине безлюдной!

Под простыней тревожно дышит грудь,

Мечты влекутся в даль и в неизвестность…

Луна плывет и льет живую ртуть

На сонную, безмолвную окрестность.

10 января 1910

Радостный миг

…тот радостный миг,

Как тебя умолил я, несчастный палач!

А. Фет

Когда, счастливый, я уснул, она, —

Я знаю, – молча села на постели.

От ласк недавних у нее горели

Лицо, и грудь, и шея. Тишина

Еще таила отзвук наших вскриков,

И терпкий запах двух усталых тел

Дразнил дыханье. Лунных, легких бликов

Лежали пятна на полу, и бел

Был дорассветный сумрак узкой спальной.

И женщина, во тьме лицо клоня,

Усмешкой искаженное страдальной,

Смотрела долго, долго на меня,

Припоминая наш восторг минутный…

И чуждо было ей мое лицо,

И мысли были спутаны и смутны.

Но вдруг, с руки венчальное кольцо

Сорвав, швырнула прочь, упала рядом,

Сжимая зубы, подавляя плач,

Рыдая глухо… Но, с закрытым взглядом,

Я был простерт во сне, немой палач.

И снилось мне, что мы еще сжимаем

В объятиях друг друга, что постель

Нам кажется вновь сотворенным раем,

Что мы летим, летим, и близко цель…

И в свете утреннем, когда все краски

Бесстыдно явственны, ее лица

Не понял я: печати слез иль ласки

Вкруг глаз ее два сумрачных кольца?

1910–1911

Неизъяснимы наслажденья

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья.

А. Пушкин,

Демон самоубийства

И кто, в избытке ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений,

Самоубийство и любовь!

Ф. Тютчев

Своей улыбкой, странно-длительной,

Глубокой тенью черных глаз

Он часто, юноша пленительный,

Обворожает, скорбных, нас.

В ночном кафе, где электрический

Свет обличает и томит,

Он речью, дьявольски-логической,

Вскрывает в жизни нашей стыд.

Он в вечер одинокий – вспомните, —

Когда глухие сны томят,

Как врач искусный в нашей комнате,

Нам подает в стакане яд.

Он в темный час, когда, как оводы,

Жужжат мечты про боль и ложь,

Нам шепчет роковые доводы

И в руку всовывает нож.

Он на мосту, где воды сонные

Бьют утомленно о быки,

Вздувает мысли потаенные

Мехами злобы и тоски.

В лесу, когда мы пьяны шорохом

Листвы и запахом полян,

Шесть тонких гильз с бездымным порохом

Кладет он, молча, в барабан.

Он верный друг, он – принца датского

Твердит бессмертный монолог,

С упорностью участья братского,

Спокойно-нежен, тих и строг.

В его улыбке, странно-длительной,

В глубокой тени черных глаз

Есть омут тайны соблазнительной,

Властительно влекущей нас…

Ночь 15/16 мая 1910

На пляже

Я видел их. Они вдвоем на пляже

Бродили. Был он грустен и красив;

И не сходила с уст одна и та же

Улыбка. Взгляд ресницами закрыв,

Она шла рядом. Лик ее овальный

Прозрачен был и тонок, но не жив.

Качалось солнце, в яркости прощальной,

Над далью моря. Волны на песке

Чредой стихали, с жалобой печальной.

Играл оркестр веселый вдалеке,

Нарядов дамских пестрота мелькала…

И не было приюта их тоске!

Когда ж заката пышность отблистала,

Замолк оркестр, и берег стал пустым,

Как широта покинутого зала, —

Коснулся их лобзанием святым

Вечерний ветер. С жалобным укором,