Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

На заре нацизма членство в патриотической организации было всего лишь желательным, но в 1933 году, после того как партия пришла к власти, оно стало обязательным для всех, кому больше десяти и меньше двадцати лет. Из девочек, родившихся несколькими годами позже Евы, Лига с раннего отрочества вылепляла нацистскую модель идеальной женщины — здоровой, трудолюбивой, покорной и, самое главное, плодовитой. Эти юные создания заплетали волосы в две косички, иногда закрученные вокруг ушей в так называемые «улитки». Выглядели они как большие наушники — не слишком лестная прическа для расцветающих школьниц. Они излучали невинность, а отнюдь не сексуальность, энергию, но не ум, цветущее здоровье, но не интеллект. Деятельность Лиги была во многом сродни скаутской и имела целью привить работоспособность, смекалку и готовность к самопожертвованию — отличительные качества Новой Немецкой Женщины. Членов Лиги учили, что их предназначение — выйти замуж, служить супругу и рожать детей для фатерланда. И ничего более. Достигнув восемнадцатилетия, они могли перейти в организацию для девушек постарше, название которой переводится как «Вера и Красота». Как вспоминала одна женщина шестьдесят лет спустя, к тому времени им уже успевали внушить, что: «Мы самые лучшие, самые умные и самые красивые люди мира, а евреи — ровно наоборот». Другая настаивала: «Мы ни о чем не знали… ни о чем! Мы считали то, в чем нас убеждали, правдой». Но еще одна женщина сухо ответила: «Мы знали».

Неуклонно набирая силу, партия начала контролировать каждую свободную минуту молодежи, посягая даже на родительскую власть. Она брала на себя все больше полномочий в воспитании у подростков чувства долга перед отечеством. Состоящие в молодежной организации школьники регулярно занимались спортом, физкультурой, синхронной гимнастикой, а также вместе ездили в турпоходы на выходные и на каникулы. Кто отказывался принимать участие, попадал под подозрение — аутсайдер? индивидуалист? — так что в конце концов почти все без исключения присоединялись. Была доля правды в популярной в то время шутке: члены семьи, где отец состоит в SA (штурмовики, «коричневые рубашки»), мать в NSF (Национал-социалистическая женская организация), сын в гитлерюгенде, а дочь в BDM, встречаются только на нюрнбергских партийных съездах. К середине тридцатых половина молодежи страны состояла в управляемых партией организациях, превращающих следующее поколение немцев в единый отлаженный инструмент, готовый выполнять волю Гитлера, нацистская пропаганда незаметно и в высшей степени эффективно обрабатывала молодые умы, юноши и девушки учились «расовой сознательности». (Нечего и говорить, что евреи и дети других презираемых меньшинств не допускались ни в одну организацию.) В таких обстоятельствах взрослели Ева и Дита. Это не оправдывает их безразличия к судьбе евреев, но может в какой-то мере объяснить его.

Отлично продуманная структура гитлерюгенда обеспечивала воспитание «настоящих» мужчин-нацистов и — согласно долгосрочному плану Гитлера и руководителя молодежного движения Бальдура фон Шираха — готовила мальчишек к кровавой бане, которую устроили им союзники и Советская армия. В 1938 году все мальчики от четырнадцати до восемнадцати лет обязаны были состоять в гитлерюгенде. Организация набирала бойцов для военизированных формирований Национал-социалистической партии, среди которых на особом положении находились «охранные отряды» (СС). Несколько корпусов гитлерюгенда занимались обучением будущих офицеров вермахта (немецкой армии). Члены организации носили полувоенную униформу, подчинялись строгой иерархии и проходили строевую подготовку. Ребят учили слепой агрессии. «Вы избраны, — говорил им Гитлер, — паладинами Великой Германии». Мало кто догадывался, насколько буквально он выражался. К концу 1936 года численность организации достигла пяти с половиной миллионов: тренированные, дисциплинированные молодые люди готовы были сражаться и умирать — и убивать — за Гитлера.

Каждый год все подразделения съезжались на огромные парады, на которых с криками Sieg Heil! и патриотическими песнями маршировали тысячные отряды, разжигая почти истерическое поклонение Гитлеру и фон Шираху. «Он [Гитлер] был нашим идолом. Полубогом. Я с радостью отдал бы за него жизнь», — сказал один старик, воскрешая в памяти те бурные дни. Их песни кажутся сегодня абсурдными, но тогда они звучали смертельно серьезно:

Мы счастливая гитлеровская молодежь,Мы не нуждаемся в церковных добродетелях,Ибо наш фюрер Адольф Гитлер — с нами.

«Эти песни… — признается писатель и карикатурист Томи Унгерер, взрослевший в годы национал-социализма, — эти песни действуют как наркотик. <…> Если вас воспитали нацисты, их песни продолжают звучать в мозгу двадцать, тридцать лет спустя». Он добавил, что, невзирая на все, что было, песни, которые он выучил мальчишкой, по сей день помогают ему бороться с унынием, пусть их слова и банальны и нелепы.

А вот Ева и моя мать Дита пели, должно быть, популярные песенки, шлягеры с лирическими текстами о настоящей любви и вероломстве. Мама больше всего любила Schau mich bitte nicht so an — «Не смотри на меня так, прошу» — на мотив La vie еп rose («Жизнь в розовом цвете»). Обе обожали кино и были поклонницами кинозвезд. Имена тех, кем восхищалась Ева, я часто слышала и от матери: знаменитый «печальный клоун» Грок; певицы Зара Леандер (шведка по рождению, принявшая немецкое гражданство), Сари Барабас и другие, кого уже не припомню; Лотте Ленья (ее скрипучий голос идеально подходил для песен на стихи Бертольта Брехта) и ее муж композитор Курт Вайль. И конечно же Марлен Дитрих, чье потрясающее исполнение сделало «Лили Марлен» культовой песней Второй мировой войны как для немцев, так и для британцев, — божественная Дитрих, которая, когда не изображала светскую даму, в элегантном смокинге и брюках могла выглядеть сексуальнее любого мужчины. Эти звезды сформировали представления Евы о привлекательности и обаянии, моя мать же отдавала предпочтение более «естественным» красавицам вроде Ингрид Бергман и Магды Шнайдер. Зара Леандер говорила: «Девяносто процентов моих песен — о любви. Потому что девяносто процентов людей считают, что любовь важнее политики…» Это высказывание отражает неизменные убеждения Евы. Как ни странно, Ева любила и творчество Курта Вайля, особенно «Солдатскую песню» про пушки: «От Гибралтара/До Пешавара/Пушки — подушки нам»[10].

Во многих отношениях Ева Браун и Дита Шрёдер походили на всех молодых женщин своего времени: полные и энергии и уныния; бунтующие против старшего поколения, ограничивающего их свободу выбора, и все же привязанные к нему. Да, привязанные, потому что, несмотря на случающиеся порой ссоры и обиды, девушки жили в уютном семейном кругу. Спортивные мероприятия по выходным и совместные каникулы доставляли им удовольствие. Но гораздо важнее для них было общение с друзьями: походы в кино, обсуждение звезд экрана, киножурналов, актрис и певцов. Поклонение определенной знаменитости называлось Schwärmerei — детская влюбленность, о которой наши школьницы говорят «втюрилась» или «втрескалась». Ева была помешана на плакатах и открытках с Джоном Гилбертом, партнером Греты Гарбо в немых фильмах, недосягаемым идолом, чье бескровное лицо казалось высеченным из слоновой кости. Светская жизнь немецких девушек тридцатых годов не слишком отличалась от развлечений активных молодых женщин в современных «девчачьих» сериалах, разве что потребление алкоголя ограничивалось двумя стаканами пива, о наркотиках никто не знал, и очень немногие спали с любимыми мужчинами. Девственность была приманкой, замужество — целью, которой подружки помогали друг другу достичь, не скупясь на советы.