Сентябрьские розы - Андре Моруа

– Вы не пожалеете, господин Фонтен. Это очень быстро, на самолете. Вы выступите перед молодыми людьми, которые страстно любят французские книги, театр, фильмы. Это будет очень полезно для вас и вашей страны… Единственное неудобство: придется очень рано вставать. Мы заедем за вами в отель в пять утра.

И после небольшой паузы добавил:

– Мы попросили Долорес Гарсиа полететь с нами. Она очень популярна у студентов.

Мануэль Лопес был весьма тактичен.

Было еще совсем темно, когда мужчины и Тереза Лопес спустились в холл «Гранады». Кастильо много путешествовал, как и большинство колумбийских писателей. Не хватало только Долорес. Ночной портье сказал, что видел, как она около часа назад уходила из гостиницы пешком.

– Ничего не понимаю, – тревожился Кастильо. – Мы же договорились, что я отвезу ее в аэропорт.

Лопес посмотрел на часы и решительно заявил, что пора отправляться. Фонтен выглядел весьма обеспокоенным, но Тереза уверила его, что накануне Долорес говорила с ней об этой поездке и непременно будет в аэропорту. Но как? Это была загадка. Лолита любила загадки. В самом деле, когда все три машины прибыли на летное поле, она уже находилась там и гордо встречала их. Кастильо, который с некоторым раздражением спросил у нее, в чем дело, она ответила что-то невразумительное, потом, уведя Фонтена за колонну, прошептала:

– Не говори больше, что я кокетка, любовь моя… Я на многое готова ради тех, кого люблю… Слушай! Вчера вечером Педро Мария сказал мне об этой поездке в Медельин и предложил заехать за мной утром, потому что в министерской машине места для меня не было. Я согласилась, это и в самом деле было удобно. Но потом я подумала, что тебе это было бы неприятно, ведь ты способен ревновать из-за совершенно невинных вещей. И вот я встала в четыре утра и пришла сюда пешком… Мило, no?..

Фонтен был смущен и чувствовал себя виноватым. Как он был несправедлив, сомневаясь в этой девушке, такой гордой и независимой! Он едва успел сказать ей об этом, как их окликнули, пора было садиться в самолет. Долорес и Фонтен по молчаливому согласию выбрали места далеко друг от друга. Соседями Фонтена оказались один весьма забавный поэт, который шутил всю дорогу, и грустный, ироничный философ, которого представил ему Лопес. Пассажиры в салоне перебрасывались из ряда в ряд стихотворными строчками, сонетами, рондо. Небо было очень чистым, светло-фиолетовым, а горы на его фоне выделялись резко и четко, как в Греции. Пилот лавировал между горными вершинами с такой дерзостью, будто выполнял фигуры высшего пилотажа, а не управлял пассажирским самолетом. Внизу струилась голубая лента Магдалены.

– Большие корабли, – сказал Лопес, – перевозят пассажиров до порта Баранкилья. Это многодневный, весьма живописный спуск по реке. В каждом городе судно останавливается, чтобы погрузить на борт почту и взять новых пассажиров; капитан приносит новости. Совсем как пароходы на Миссисипи времен Марка Твена.

В Медельине самолет встречали ректор университета и префект. Здесь было теплее, чем в Боготе, и воздух казался необыкновенно легким. Вокруг расстилались поля цветов.

– Здесь, – пояснил префект, – выращивают самые красивые орхидеи в мире.

Перед лекцией в университете администрация организовала официальный прием, с шампанским и приветственными речами. В глубине зала Фонтен увидел Долорес, стоящую между Кастильо и Лопесом. Он пошел прямо к ней и негромко сказал:

– Или ты сморщишь носик, или я вообще не стану разговаривать.

Она засмеялась и смешно наморщилась. Чуть позднее она даже поблагодарила его за эти слова:

– Мне нравится, когда ты такой: молодой, дерзкий и несешь вздор… Знаешь, мне польстило, что ты бросил этих важных особ и подошел ко мне.

Между лекцией и обедом оставалось еще время, и Долорес решила поплавать в бассейне гостиницы. У супругов Лопес и Кастильо тоже имелись с собой купальные костюмы. Сидя в полотняном шезлонге, Фонтен смотрел, как они плавают. Успокоенный поступком Лолиты нынешним утром, он уже больше не ревновал и просто наслаждался грацией и изяществом русалок. После очередного заплыва Долорес, еще влажная, выходила из бассейна и растягивалась на траве у его ног. Одеваться она отправилась в пристройку при бассейне. Вернувшись, она улыбалась.

– Знаешь, – сказала она Гийому, – в этом заведении перегородки между женской и мужской раздевалкой такие тонкие. Когда мы с Терезой переодевались, то все время болтали, и в какой-то момент Кастильо крикнул: «Я слышу обнаженные голоса…» Es bonito, no?

– А по-моему, пошлая шутка, – возразил он.

До обеда оставалось еще полчаса, и Лолита, «чтобы взбодриться», решила вместе с Гийомом и Лопесом посмотреть на поля орхидей. На обратном пути их настигла гроза, и платье Лолиты превратилось в бесформенную тряпку. Вернувшись в гостиницу, она попросила у инструктора по плаванию полотняные брюки и морскую тельняшку с горизонтальными синими и белыми полосами. В таком виде она и явилась на обед, высоко, выше колена, закатав брюки. Каких-нибудь важных персон это могло бы шокировать, но здесь все присутствующие, и поэты, и чиновники, были очарованы. Ведь дело происходило в Колумбии, где все чиновники – тоже поэты.

Лолита была в ударе, как никогда. За столом она всячески демонстрировала свою близость с Фонтеном, улыбаясь ему и обмениваясь с ним репликами. Сидящий напротив Кастильо сказал Лолите по-испански:

– Я присутствую на великолепно разыгранной комедии.

– Какой комедии? – возмутилась она. – Я никогда еще не была так искренна.

Кастильо скептически усмехнулся, а Фонтен на мгновение усомнился, не было ли ее возмущение напускным. Что могла рассказать она тогда этому человеку? Он был покорен ее актерским мастерством, в котором все могли убедиться после обеда. Лопес велел зажечь огонь в камине. Она стала танцевать в его отсветах, попросила гитару и запела, затем прочла несколько стихотворений Кастильо, очень красивых, усмирив таким образом единственного критика из их компании. Потом, упав к ногам Фонтена, она стала бормотать колдовские заклятия.

– Да ты и в самом деле колдунья, – сказал ей Кастильо. – Ты превратишь нас в свиней?

– Нет, – ответила она, – я превращу вас в людей.

Сегодня и впрямь казалось, что в нее вселился бес, но бес этот был хитрым и умным. Фонтен не мог скрыть восхищение. «Я никогда больше этого не увижу», – думал он.

Лететь обратно оказалось очень опасно. Разразилась гроза, и огромные градины гулко стучали по корпусу самолета, который мотало из стороны в сторону между горными вершинами. Большие черные тучи наплывали на серые, словно закопченные, горы. Время от времени среди туч проглядывал яркий лоскут ультрамарина. Самолет вибрировал, падал камнем, затем резко останавливался, как будто натыкаясь на слои более твердого воздуха. Долорес подошла к Фонтену и села рядом.

– Тебе не страшно? – спросил он.

– Мне никогда не бывает страшно, – ответила она. – Все равно нам предстоит умереть, и если свою жизнь мы отдадим Господу прямо сейчас, то будем квиты… А ты, tesero, ты думаешь о смерти?

– Никогда, – ответил он. – О смерти думать нельзя.

Она стала возражать, но в этот момент внизу, словно рисунок Гюстава Доре, появился город, преклонивший колени перед Альпами, белый на чернильном фоне. Вспыхнуло солнце. Гроза кончилась.

– Это климат Боготы, – сказал Лопес. – Нрав изменчивый, но прекрасный.

XIII

На часах торжественно пробило девять. Загудел колокол монастыря. Гийом Фонтен сказал в телефонную трубку: «Diecinueve»,[44] и с волнением услышал сонный голос:

– Здравствуй, любовь моя… У меня к тебе есть прекрасное предложение. Вчера ты сказал министру, что хотел бы пообедать в каком-нибудь индейском ресторанчике. Есть один, очень известный, неподалеку от Боготы, в Торке, в самом сердце саванны… Слушай, Гийом: Мануэль даст нам машину, сам он поехать не может, у него дела в министерстве, а Тереза поедет… Что ты на это скажешь?

– Скажу, что двое – это компания, а трое – уже толпа.

– Какой ты капризный! С тобой поедут две молодые женщины, две для тебя одного, я ты ворчишь.

– Я не ворчу, – ответил он, – Тереза очень мила, но все-таки…

Когда он оказался между двумя очаровательными девушками в машине, которая катилась по ровной прямой дороге саванны, жаловаться ему не пришлось. По обеим сторонам широкой равнины из высокой травы выглядывали камыши. Бледная зелень эвкалиптов гармонировала с нежной зеленью ив. То там, то здесь в редких оазисах экваториальных зарослей пальм, алоэ, лиан прятались небольшие фермы. Лолита и Тереза не стали изменять своей милой привычке и всю дорогу пели и оживленно болтали. Они договорились беседовать по-французски, но то и дело поневоле сбивались на испанский. Тереза объясняла, что Кастильо собирается писать «Дон Жуана».