Хардкор - Миша Бастер

Такими для многих начинались девяностые. А для нас открывались новые двери, двери Театра. Вернее- полного цирка… Один из плеяды открывшихся экспериментальных театров, Театр на Трифоновской, – это было нечто, начиная от коммерческого директора с варежками на резинках, и заканчивая посещением нашей мастерской полтергейста. В результате чего я нашла у себя на столе листок бумаги с рисунком, на котором был изображен человек в костюме, но без головы, на фоне системы координат. Прямо какой-то мистический триллер, к счастью, не многосерийный. Но в этой серии худрук театра тут же заказал себе фрак, а после этого таинственным образом умер. Помимо потустороннего хватало и смешного; вся работа проходила под лозунгом: «Вы шейте, а нитки мы вам потом купим!» Старались, конечно, изо всех сил, придумывали из воздуха костюмы, пришивая разобранный металлофон на костюм царя в спектакле «Медея». Но за капроном для спецформы фотографам Арбата ехать все же пришлось. Зато этих фотографов в наших фартуках всех цветов радуги и с кучей карманов по всему Арбату было видно издалека. И все это сопровождалось постоянным пошивом одежды. Для музыкантов и тусовщиков, между гастролями и концертами, в любое время суток.

Мы с Миледи проучаствовали в одном из первых фестивалей альтернативной моды в Риге, познакомившись тогда с Бартеневым и с совсем молодыми тогда еще Цигаль и Шаровым, разгуливающими в качестве объектов по берегу в Юрмале. И многими другими, с кем мы впоследствии еще долгое время пересекались на «Тишке» и перфомансах у Петлюры, у Бори, в «Третьем пути», на выставках на Крымском, рэйвах в «Птюче» и т. п. За это время я успела открыть свое ателье, несмотря на ужасы становления малого бизнеса и кризисы в экономике.

А впереди нас еще ожидало десятилетие бесконечных приключений на фоне общего беспредела в стране, бандитских разборок в ходе становления шоу-бизнеса в России, гибели друзей и знакомых, лавины наркоты, хлынувшей на наши головы и души вместе со свободой слова и самовыражения, расцвет панк и гранж-движухи, тотального рэйва с модными показами на опен-эйрах. Нас еще ждали первые байк-шоу и расцвет клубной жизни, встречи с любимыми группами и личные знакомства с монстрами рока, новые музыкальные течения и неожиданные сюрпризы, странные совпадения и незабываемые путешествия, новые движения субкультур и необъятный поток музыкальной инфы, фильмов, концертов и тусовок, о которых, быть может я, когда-нибудь напишу воспоминания, используя уже современные средства коммуникаций. А, может быть и по старинке- в старой доброй книжке с картинками…

Леха Кот

Фото 4. Новокузнецкая, 1988 год. Из архива Димы Саббата

Л. К. Не знаю, кому это может быть интересно, что творилось в головах советских подростков, но мое личное восприятие формировалось неоднозначно. Обычное представление о качественном времяпровождении в Солнцево, да и вообще во всех крупных урбанистических центрах, было таким: улица, магнитофон у подъезда, картишки, конечно же, со старшими ребятами. Ну и меломанские пристрастия были по возможности модными. Почему по возможности? Солнцево в семидесятых было отдаленным загородным районом, и только отдельная часть молодого населения училась в различных заведениях, типа ПТУ. А остальным было не так-то просто сесть и поехать в Москву, потому как ходило до Солнцево лишь несколько автобусных маршрутов. Поэтому вся субкультура формировалась отдельным очагом, где все друг друга знали и я всех знал, потому как со школьных лет начал проявлять активность всевозможную. При этом даже в Солнцево фигурировали нестандартные персонажи, одним из которых был волосатый человек с позывными Индеец.

М. Б. Иппи.

Л. К. Иппи или хиппи, история того не ведает, но для меня он был типичным представителем хипповской системы, опутавшей к тому времени все крупные урбанистические центры СССР. Опять же, в школе я стал узнавать именно о движениях, связанных с рок-культурой.

Были какие-то фотографии, переснятые с западных журналов, стандартно популярного набора: The Beatles, Smokie, Deep Purple. Потом появилась пластинка Pink Floyd, которая всеми подростками считалась фашисткой, потому как припев, несшийся из «Электроник 320-х», со всеми тресками и шумами, сопровождавшими записи того периода, реинтерпретировался подростками не иначе как «Хайль Гитлер»… Из тех же часто переносимых по улицам магнитофонов разливалась по совковым солнцевским реалиям Kraftwerk, про роботов, и «Стена», записываемые на кассеты типа МК-60.

Я, конечно же, пытался запоминать хотя бы названия групп, и представления о многочисленных музыкальных направлениях уже начинали формироваться отчетливо. Самая тяжелая вещь, доступная на кассетных носителях в Солнцево того периода, была все же We are the robots. Позже более старшие товарищи стали ездить за якобы нужными профтехническими знаниями в Москву, и информация музыкального характера расширилась. Мне же, в силу активности и информированности, было интереснее с более старшим поколением; ну, и желание уже появлялось приобщиться к чему-то большему, настоящему, к какой-то идее. Никто тогда не знал про заграницу ничего, кроме как из телевизионных новостей и всяческого кино; они пытались выявить какие-то абстрактные пороки буржуазного общества, противопоставляя этим порокам героический дебилизм советских разведчиков и работников быта. Всячески это высмеивалось, но информация из журнальчиков вносила в этот поток диссонанс. При этом как и всем детям хотелось пожевать жвачки, которую периодически удавалось жевать…

Вот к чему я, а… Приехал тогда из Америки подросток стильного вида и с длинными волосами. Жил он четыре года в Вашингтоне, и приехал настоящим, по солнцевским меркам, иностранцем. Конечно же, вместе с ним на родину прибыла всяческая литература, музыка и аппаратура, доступ к которой был ограничен узким кругом знакомых. Я же слышал об этом человеке достаточно долго, пока не пересекся с ним в виде наезда: мол, раз ты американец, то давай неси. И предъявил список желаемого. А в советской действительности не было ничего привлекательного, поэтому список был велик и обширен. В итоге все эти запредельно дефицитные товары приравнивались к неким археологическим артефактам. То есть ты предполагаешь, что и где могло быть и, используя некую методу, копаешь и в итоге получаешь. Занятие это было интересное и увлекательное, и метода поисковая формировалась быстро.

При этом семья у нас была не рабочая, и ущербность ощущалась несколько в другой, нежели у тружеников города и села, области. Нужна была информация и все, что ей сопутствовало, а не деликатесы, которые, кстати, можно было купить в столах заказов московских ресторанов. В «Праге», например, можно было спокойно купить сто грамм икры за пять рублей, так же как и в специализированных наборах, которые выдавали ветеранам и ответственным работникам. Был я тогда еще недорослем, и вся система общественного нагибалова была мне непонятна. Когда позже папа, царствие ему небесное, ходил к директору продуктового магазина и набирал у него каких-то дефицитных продуктов, система блата раскрылась мне во всей красе. Но это было позже. А тогда я жил на всю подростковую катушку, и единственной информационной отдушиной был некий ди-джей Вован, который, в свою очередь, был знаком с культовой фигурой местного значения с позывными Волос. Вел этот Вован дискотеки в трудовых лагерях, куда ссылали беспечных подростков, чтобы они не создавали сложности родителям. Чем занимался Волос, я не знал, но он был связан с музыкальным миром и обладал аппаратурой, а Вован Александров с ним контачил и постоянно переписывал модную музыку. То есть был уже филофонистом. У него на дискотеке в трудовом лагере я услышал впервые песню AC/DC Go Down, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Можно сказать, я сразу понял, что мне нужно. Тогда в модно-молодежных коллективах числились представители итальянской эстрады а-ля Пупо, Челентано и прочие, но все это меня не устраивало. А эта песня меня вставила и подкосила. Я понял, что это было идеальным шумовым сопровождениям к моим полуартистическим выходкам.

В Солнцево была реальная шпана, сидевшая на блатняке, которая по своему вдохновляла на подвиги, но желания увязнуть в этих хулиганских выходках не было никакого. Поэтому были некие поведенческие перекосы в клоунаду, которая перла во все стороны, но «берега», к которому хотелось прибиться, не хватало. Позже я интересовался источником информации, но он был от меня скрыт. И тогда моя исследовательская деятельность переключилась на «американца», у которого я пытался выуживать всякие кассеты Kiss и AC/DC. В Солнцево же никакого фанатства я лично не обнаружил, про хеви-метал никто ничего не знал, а «американец» подгонял мне Plasmatics и Van Halen.

М. Б.Удивительный набор для начала восьмидесятых.