Хардкор - Миша Бастер

В Солнцево была реальная шпана, сидевшая на блатняке, которая по своему вдохновляла на подвиги, но желания увязнуть в этих хулиганских выходках не было никакого. Поэтому были некие поведенческие перекосы в клоунаду, которая перла во все стороны, но «берега», к которому хотелось прибиться, не хватало. Позже я интересовался источником информации, но он был от меня скрыт. И тогда моя исследовательская деятельность переключилась на «американца», у которого я пытался выуживать всякие кассеты Kiss и AC/DC. В Солнцево же никакого фанатства я лично не обнаружил, про хеви-метал никто ничего не знал, а «американец» подгонял мне Plasmatics и Van Halen.

М. Б.Удивительный набор для начала восьмидесятых.

Л. К. Все это меня вставляло, и я хватался за новую информацию, отдавая себе отчет в том, что люди, поглощающие классическую музыку, нуждались в гармонии, а мне тогда нужен был только четкий ритм и драйв. Подростком я был чрезмерно подвижным и диким, и в оправдание своей дикости искал себе подобных. Поэтому каждый новый добытый культурологический артефакт вселял надежду, что таких людей должно быть много; возможно, они живут, разбросанные по всей планете, и мне непременно надо их обнаружить. А там, где я произрастал, не было каких-то явных конфликтов, негров мы не видели, антисемитизм тоже как-то не фигурировал. Все это было в Москве, где-то за прилавками магазинов и в дипломатических вузах. Хотя нет, самым ближайшим к Солнцеву негром оказался африканский представитель, который покупал нам всякую всячину в «Березке», что находилась в Центральном Доме Туриста. Мы тогда любили набирать всякой мелочи по домашним коллекциям и ездили туда. Вот, и дяденька чернокожий покупал нам сигареты, потому как курить-то особо никто не курил, но пачки иностранные коллекционировали многие.

М. Б.Такой подростковый фетишизм, который выражался в коллекционировании пивных банок, экзотических бутылок и сигаретных пачек.

Л. К. Да, при этом вина было много, а сигарет мало. Но никто особо не курил, и я окучивал бывшего американского товарища, став уже закоренелым фанатом «ДиСи». У него тогда были почти все альбомы и даже винил, но страсть к винилу была к тому времени отбита чрезмерным прослушиванием всяческих сказок и произведений Дербенева…

Позже у меня появился кассетный магнитофон, и я перешел исключительно на кассетные записи. Тогда я, прослушав Plasmatics, как-то не врубился из-за того, что уже отделял американскую музыку от более ритмичной и строгой британской. AC/DC я относил к британской музыке, которой очень не хватало на ход ноги. Начались какие-то замуты, обмены, у меня появился журнал Circles, в котором была обширная публикация про фестиваль рок-музыки, со всеми новыми на тот период именами. Там были вся новая волна хеви-металла в своем самом шикарном виде, но моих кумиров как-то не наблюдалось, поэтому журнал ушел по знакомым. Мне уже нужна была серьезная британская музыка…

И выглядел я уже тогда необычно для солнцевских реалий: наделал всяческих значков из газет и журнальных вырезок. Была у меня майка AC/DC – в общем, качественно выделялся на фоне одноклассников. Тогда же проявилась страсть к неографитизму. И я, как честный урел, метил иностранными надписями стены и заборы. Давал отчаянного хулигана, мог язвить, хамить, и делал это демонстративно. А окружение гасило свое недовольство на турниках и в футбольных коробках, а потом стали побухивать и кадрить девушек. Причем безысходность была налицо, и никто не планировал с детства стать Гагариным. Поэтому противостояние суровой советской действительности было для меня наиболее предпочтительным. Что любопытно, советские граждане всегда были готовы терпеть хулиганов, которые били стекла в школах, но всю мощь нетерпимости с готовностью обрушивали на головы инакомыслящих. Штамп антисоветизма вешалось на все и без разбору.

В 83-84-х годах произошло резкое взросление. Тогда же в Солнцево открылась студия звукозаписи, где были оперативно добраны Judas Priest, Ozzy Osbourne и Iron Maiden. Владельцем студии был толстый грузин, который ездил на немыслимой по тем временам «Волге» и все время менял белокурых спутниц. Появились утюги, собиравшиеся в «Молоке», и первые меломаны. Жизнь оживилась и продвинутость определялась познаниями в музыкальной области. Тогда же всплыл некогда ушедший от меня журнал, который стал предметом активного дербана. Разбиралось все и продавалось постранично за немыслимые для подростков деньги. Как-то стали мы уже перемещаться в Москву и тогда узнали, что в районе станции проживает некто Виктор, который ходил в напульсниках, майке Accept и военных камуфляжных штанах. То есть он был настоящим металлистом, у которого были пластинки, и он занимался этим делом профессионально.

Тогда же на фоне безоблачного советского неба велась вся эта коммуникативная возня с вещами, музыкой и новыми людьми, и тема рок-музыки объединяла разнородные элементы от хиппи до гопоты. Парадоксально, но не было даже мысли о каких-то наркотиках, а алкоголь если и присутствовал, то не выше градуса портвейна. Водка тогда считалась исключительно взрослым напитком. «Яблочко» и иные «плодово выгодные» дешевые напитки скрашивали культурологические поиски.

Я тогда начал процесс возврата своего журнала и узнал, что из него уже уходит плакат за двадцать пять рублей. Это были нереальные деньги в руках подростка, на которые можно было купить несколько ящиков пива, а быть может, посидеть в крупной компании с шашлыками или приобрести модное венгерское пальто.

М. Б.Тогда же была сленговая классификация советского нала. «Рябчик», «рваный» – рубль, «трифан» или «треха» – три рубля, «пятерик», «петрофан» – пять рублей, «угол», «четверной» – двадцать пять рублей. Полтинники зеленого цвета как-то были не в ходу, а сотня именовалась «катей», и наличие такой купюры подразумевало, что владелец ее – крупный бизнесмен.

Л. К. Да, но подростковый бизнес был гораздо мельче, и о каких-то гигантских суммах не мечтали. Просто бюджет на развлечения и передвижение. Кстати, это было взаимосвязано накрепко, поскольку маршруты пролегали по достаточно злачным местам, и там, где подросткам быть воспрещалось. И вот тут как раз о пиве. Именно в этот период начали постепенно исчезать развозимые по городу желтые баки с надписью «Пиво» и пошла волна массовой бутилизации этого напитка. С чем это связано, трудно предположить, но вполне возможно, что произошло разделение на пиво для отдыхающих и пиво для тех, кому уже все равно… Для них вместо развозных бочек вырастали районные ларьки, к которым приростали грибницы очередей переминающихся мужчин, ожидавших исчезновения апокалиптической таблички «Пива нет, а квас заказан».

Конец ознакомительного фрагмента.