Рисунки Виктора Кармазова - Евгений Константинов

— Антон, через какое время ты рисунок стер? — спросил он, потирая отдающий болью локоть.

— Как ты и просил, — ровно через две минуты. А чего это ты вдруг так вскрикнул, будто молотком себе по пальцу стукнул?

— Да это я локтем — о край стола, — нашелся Виктор. — Знаешь, такое чувство, будто тебя током шибануло?

— Ну да, ну да, — улыбнулся Антон. — А так — все в порядке?

— Да, дружище. Спасибо тебе огромное! Пойдем, тяпнем самогоночки за твое здоровье!

Отправляясь на электричке из Москвы до платформы Скоротово или обратно, Виктор всегда садился в один и тот же вагон — второй головной. Сегодня, во вторник он возвращался домой в то же самое время и в том же самом вагоне, что и ровно неделю тому назад, после поездки к Никите. Тогда друзья неплохо половили на пруду карасиков, попили водки, и тогда же Виктор нарисовал на чудесной странице строящиеся на его любимой просеке дома, а над ними — грозовые тучи, готовые разразиться молниями…

Как и в прошлый вторник, Виктор хоть и выспался, но голова побаливала, — шутка ли — день рождения друга до часу ночи отмечали! И даже не в выпитом спиртном было дело, и голова у него не столько болела, сколько шла кругом от навалившихся ощущений после, если так можно сказать, «перенесения» самого себя в написанный Александром Ивановичем роман.

Виктор не просто перенесся в Истру на несколько лет назад и стал каким-то сторонним ни для кого незаметным наблюдателем, а воплотился там живым человеком, вмешался в развитие событий, кого-то разозлил, кого-то заинтересовал, заработал очередной ушиб, что, впрочем, стало уже привычным при использовании чудесной странички.

Интересно, чем бы продолжилось дело, если бы Антон вовремя не стер рисунок? Даже если Виктор убежал от Монаха и его друзей, что бы стал делать дальше? Заявился бы в одних плавках на дачу к родной бабушке и встретился с самим собой — семнадцатилетним? Интересная получилась бы ситуёвина. Или получилось бы так, что он теперешний как бы воссоединился с собой семнадцатилетним? Ох, как бы это было здорово, — вернуться в то время, но только с опытом уже прожитых лет!

Размышляя об этом, Виктор сидел с закрытыми глазами у окна в полупустом вагоне электрички, когда вдруг его похлопали по коленке. Похлопал не кто-нибудь, а Лиля.

— Вы мне снились, — сообщила она встрепенувшемуся Виктору. — Но сейчас — не сон.

— Лиличка?

Она была во все том же цветастом платьице в очках и с двумя топорщившимися косичками. Они уставились друг на друга, словно изучая. Лиля не выдержала молчания первой и потребовала:

— Молодой человек, покажите мне свою спину!

— Покажу. Но сначала ты покажешь мне свою грудь.

— Свихнулся?! — она вскочила и замахнулась на Виктора довольно объемистой книгой.

— Диккенс, — Виктор поднял руки, словно сдавался в плен врагу. — «Барнеби Радж», второй том. Ворон по кличке Грип орет на весь дом: «Полли, подай чайник! Мы все будем пить чай!»

Лиля плюхнулась обратно на сидение и сняла очки, словно без них могла разглядеть его гораздо лучше.

— Хотела видеть — полюбуйся! — Виктор повернулся к ней спиной и на секундочку, чтобы малочисленные пассажиры не успели заострить внимание, задрал до плеч футболку.

— Догадываешься, чьи когтищи меня так разукрасили?

Лиля медленно водрузила очки себе на нос. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и осталась сидеть с открытым ртом, глядя на поправляющего футболку Виктора.

— А теперь, давай-ка ты оголи свою левую грудь, — убедительно попросил он. — Прямо над сосочком должна быть очень симпатичная родинка.

Словно завороженная Лиличка расстегнула три верхние пуговицы своего цветастого платья и так же медленно приспустила чашечку бюстгальтера, предоставив на обозрение Виктору симпатичную родинку и розовый сосок, набухший от возбуждения.

Он тут же впился в него жадными губами и… получил книгой по голове. Правда, не сразу, прежде прошло несколько сладострастных мгновений, ему даже послышалось, что в эти мгновения Лиличка издала томный стон. Тем не менее, за первым ударом по голове, последовал второй, более ощутимый, от которого у него искры посыпались из глаз. А когда искры перестали сыпаться, Виктор увидел перед собой пустое сидение. Девушка убежала. И хотя до платформы Одинцово, где она должна была выходить, оставалось еще несколько остановок, искать ее по вагонам он не стал. Голова раскалывалась…

С не прекращающей болеть головой он вышел на вечерний маршрут — сборщиком. Старшим был Михалыч, водителем — Володя по прозвищу Хохлик. Почему-то Виктор никак не мог запомнить его фамилию — какая-то типично украинская, а вот какая именно — не помнил.

Этот Хохлик был тоже в своем роде уникален, впрочем, как и большинство водителей инкассаторских маршрутов, про каждого из которых можно было много чего порассказать. Однако про Хохлика, не обижавшегося на прозвище, хотя и был в возрасте, можно было книги писать. Водителем он считался классным, в аварии не попадал ни разу в жизни, на работу не опаздывал, все маршруты знал наизусть… Одна беда — любил выпить, бывало и за рулем, правда, за рулем не государственного автомобиля, а личного.

Ходили легенды, как однажды Хохлик занимался извозом на своем «Москвиче», и его тормознули гаишники на краю какого-то поля. Он как раз возвращался домой, но прежде, чтобы не пить на глазах у жены, махнул стакан водки и бутылкой пива запил. Вступать в конфликт с гаишниками не было смысла, поэтому Хохлик послушно остановил машину, но как ошпаренный из нее выскочил и, хлопнув дверью, умчался через вспаханное поле в близлежащий лесок — только его и видели. Растерявшиеся гаишники номер машины записали, куда надо доложили. Хохлик же на следующее утро, как ни в чем ни бывало, вернулся к месту своего бегства, сел за руль «Москвича» и уехал домой. А когда его вызвали куда надо, пришел и с невинным видом объяснил, что испугался «оборотней в погонах», при этом, конечно же, был ни в одном глазу.

В другой раз его, пьяного в стельку, доставили в отделение милиции, но Хохлик, попросившись в туалет, умудрился сбежать, при этом, потеряв один ботинок. И так далее, и тому подобное. Самое интересное, что все такие экстремальные приключения сходили Хохлику с рук — по слухам, он был родственником кому-то из начальства, к тому же никогда не скупился вовремя дать нужному человеку на лапу некую толику денежек…

А так — мужик был не вредный и не занудный, что Виктору и требовалось. По просьбе водителя он купил полкило кильки пряного посола — жирненькой, и до такой степени аппетитной, что Хохлик сразу же схомячил одну за другой штук пять, вытер руки о какую-то тряпку и только после этого взялся за руль. Михалыч, как всегда, попросил притащить пузырь, что Виктор и сделал, предупредив, что вечером пить не будет — сил уж больше нет.

В продуктовый магазин, где Александр Иванович работал старшим кассиром, Виктор шел с некой опаской. С этим пятнично-рублевым, магазином был какой-то перебор — здесь Виктору и чудесный блокнот подарили, здесь он и с Верочкой познакомился, здесь и бутылкой по голове получил.

Верочку за кассой он не увидел, не было ее и в кабинете Александра Ивановича. Сам старший кассир сидел за столом и пломбировал до отказа набитую деньгами инкассаторскую сумку.

— Привет, писатель! — поздоровался Виктор, беря со стола две накладные, чтобы сравнить их на идентичность записей.

— Привет, художник! Как жизнь?

— Голова болит — сил нет.

— Ага. Прилично мы с тобой намешали, я даже вчера с работы отпросился. Хорошо хоть на рыбалочке в себя пришел.

— Где ловил-то? — Виктор взял из его рук сумку, чтобы проверить, правильно ли зажата пломба. Дело было не в соблюдении инструкции, просто во время сдачи этой сумки в родное отделение банка, кассирши тоже очень внимательно осматривали пломбу и могли придраться, если что-то не так.

— На Сходне, где же еще, — сказал Александр Иванович. — На нашем месте.

— И как успехи? — пломба оказалась в порядке. Виктор поставил печать и расписался в накладных.

— Уклейка, плотвичка, один подлещик на полкилишко. Но не это самое интересное… — Александр Иванович взял одну накладную у Виктора, другую инкассатор убрал в «колодку» и, не выпуская сумку из рук, присел на стул, послушать, что там произошло такого интересного.

— Представляешь, в самый разгар клева подходит ко мне мужичок, и говорит, мол, не соизволите ли, милсдарь, мне одну их ваших удочек в руках подержать?

Виктор закашлялся, Александр Иванович перегнулся, было, через стол, чтобы похлопать по спине, но инкассатор отмахнулся.

— А что за мужичок-то?

— Допотопный какой-то, в пенсне веревочкой перевязанном, но типичный такой рыболов старой закваски…

— Ну и…

— Так вот, соизволил я дать ему удочку, он долго осматривал поплавок, крючок, потом попросил у меня кусок хлеба для насадки. Я-то на мотыля ловил, а хлеб держал так, на всякий случай. Дал я ему кусок белого, он чего-то из кармана достал, добавил в хлеб, размял его хорошенько, насадил на крючок катышек и, представляешь, с первого заброса поймал хорошего подлещика! Я просто офигел! Подумал, случайность. А рыболов этот допотопный как начал ворочать то подлещика, то плотву, то подлещика, то плотву, да все мерные, побольше ладони. Я вообще офигел. А потом у него что-то крупное село, водило-водило, в итоге — обырвалг, причем, вместе с поплавком. Мужик чуть ли не в слезы, прости, мол, милсдарь Христа ради. Да чего там прощать, я сам виноват, давно надо было леску поменять…