Вещий Андрей. На цепи - Эд Качалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если я правильно, рассуждаю, то тогда надо хоть какую-то, правду сказать. Или что-то, что было бы похоже на правду. И речь не про историю с моим попаданием сюда из другого мира. Этого как раз светить нельзя. Да в этих раскладах и не поверит князь. Подумает, что за дурака держу. Я бы не поверил. Но в моем мире и магии нет. И все равно, нет не буду про это.
Может попробовать считать его мысли, также как с Опанасенко получилось. Правда тогда это случайно вышло, а сейчас надо специально сделать.
Только собрался попытаться заглянуть в мысли князя, как меня словно громом поразила собственная здравая мысль. Если не получится, а еще Репнин поймает меня на этом, то тогда точно пиши пропало. Выкрутиться будет сложно. Ладно, будем врать близко к правде.
— Ваше Сиятельство, видите ли, я не помню, как оказался в Риге. За последнее время я очень часто получал по голове и, по-видимому, случилась контузия, а с нею амнезия.
— И что совсем ничего не помнишь?
— Ну почему, кое-что потихоньку вспоминаю. Род вот свой вспомнил, отца помню. Помню, что умер батюшка мой. Помню, что бежали мы от кого-то с дядькой Федором. Помню, что отец сказал, что если кто после его смерти придет меня искать, даже если скажет, что по государственному делу, то бежать сразу и прятаться. А вот почему не помню, а дядька Федор не знает.
А тут понимаешь эти из Тайной Канцелярии.
— А что значит на экспедиторов Тайной Канцелярии убивать у тебя в порядке вещей? — ехидно улыбнулся князь. — Тайная Канцелярия так просто людишек не разыскивает? Наверняка в чем-нибудь серьезном замешаны. Заговоре каком-нибудь, а дражайший Андрей Борисович?
— Ну Ваше Сиятельство, не помню я ничего и вины за собой не чувствую.
— Ну допустим, я тебе поверил. Но не дай бог, что-нибудь скрыл от меня! За все заплатишь! И в первую очередь за нападение на экспедитора!
— Так Ваше Сиятельство, вы сами видели, что они первыми напали. Если бы он не душил, я разве б отвечал. Я бы сам пошел. Но ведь они явно же убить меня хотели. И если бы не Ваше Сиятельное вмешательство, я бы наверняка уже на том свете отдыхал.
Услышав такую трактовку своей роли в недавних событиях, князь знатно подзавис. Ну, а что он думал? В стороне остаться? Помогал биться? Помогал! Значит надумает меня под монастырь подводить, пусть знает, что и его подельником возьму. А то слишком уж простые нравы у здешних стражей порядка: если не понравился, то можно и шлепнуть. Нет уж увольте. У нас, конечно, тоже всякое бывало, но так дешево человеческую жизнь не ценили.
Видимо какая-то внутренняя работа в голове князя все же произошла. Потому как поразмышляв еще немного Никита Иванович выдал:
— И все же, Андрей Борисович, хотелось бы мне узнать, кто ты такой и почему вокруг тебя так много суеты? И знаешь, почему мне вновь и вновь хочется задавать этот вопрос?
— Почему, Ваше Сиятельство? — без особого интереса спросил я.
— Потому что Опанасенко не был экспедитором Тайной Канцелярии или точнее, тот, кого ты только что убил — не был экспедитором Тайной Канцелярии Петром Алексеевичем Опанасенко.
Глава 8
— Да, интересно, девки пляшут по четыре штуки в ряд! — почесал я затылок.
— Как, как вы сказали, Андрей Борисович? — князь подался вперед со своего кресла. Кресло под его немаленькой массой натужно скрипнуло.
— Да не обращайте внимание, Ваше Сиятельство, присказка у меня такая, — я продолжал размышлять над словами князя. Не то, чтобы он сильно меня удивил. Что-то такое я подозревал.
Уж больно странно вел себя этот лжеэкспедитор. Нервно как-то. Представители карающих органов так себя не ведут. Они чувствуют за собой всю мощь государства, мощь системы. А этот постоянно нервничал, хотя тщательно это скрывал. И всячески пытался меня убить. При любом удобном или неудобном случае. А я этого, знаете ли, не люблю. И потому огорчаюсь. А один я огорчаться тоже не люблю. И поэтому стараюсь огорчить, тех, кто меня огорчает. До невозможности.
Так что Опанасенко или кто он там получил по заслугам.
— Интересный вы человек, Андрей Борисович, правду о вас прапорщик Шереметьев рассказывал…
— Знаю, Ваше Сиятельство. Мне об этом сегодня уже неоднократно говорили. Вы лучше скажите, если это был не Опанасенко, то кто это был? И на основании чего вы сделали такой вывод? — невежливо перебил я.
Репнин недовольно посмотрел на меня и бросил:
— На основании того, что это был лицедей?
— Актер, что ли?
— Актером он тоже может быть. Но прежде всего он лицедей, — опять недовольно поморщился князь Репнин.
— А в чем разница?
— Эх, молодо, зелено. Не знают ничего, а туда же в политику лезут, — Никита Иванович встал, недовольно походил туда обратно. Слышно было, как под его немалым весом тихо поскрипывают, в общем то, добротно пригнанные половицы.
Подошел к неплотно прикрытой двери, ведущей в другую комнату. Резко открыл дверь, внимательно окинул комнату взглядом. Но там только Федор Иванович тихо стонал в забытьи. И больше никого. Мне это хорошо было видно даже с топчана, на котором я сидел.
Репнин подошел к Федору Ивановичу, приложил руку к его лбу. Затем снял со лба почти высохший компресс, смочил его в уксусе и снова положил дядьке на лоб. Что-то прошептал ему ободряющее.
Да, князь Репнин приятно удивил. Уверен, что нечасто здесь князья лично ухаживают за больными. Тем более за простыми… Кстати, интересно, к какому сословию относится Федор Иванович? Или роду? Пока не успел выяснить. К сожалению, многое еще не успел. Даже определиться, что делать в это мире, как жить. А время, судя по всему, поджимает! Или нет? Черт его знает. Посмотрим. Пока главное — выжить!
С момента попадания и по сию пору оно неслось как сумасшедшее. Сколько там прошло, сутки — двое, а уже столько событий. Но разве не об этом я мечтал, ни этого хотел в прежнем мире, тихо доживая на пенсии, после того как всю жизнь отдавал долг Родине. Ну вот сбылось. Как говорится — получите, распишитесь.
