Горячие руки для Ледяного принца - Рита Морозова

Он наконец отодвинулся, ровно настолько, чтобы посмотреть мне в лицо. Его руки остались на моей спине. Его серебристые глаза были влажными. Не от слез. От той самой влаги, что выступила на льду стен. От таяния. В них не было ни тени прежней пустоты или гнева. Только смятение. Только нежность. Только страх перед силой того, что он чувствовал. И надежда. Огромная, хрупкая, как первый весенний ледок.

— Аннализа… — мое имя на его устах звучало как молитва. Как открытие. — Я… — Он запнулся. Губы его дрожали. — Я не хочу терять это тепло.

Прошептал он, его пальцы сжали ткань моего платья на спине.

— Твое тепло. Твое присутствие. Даже если это… безумие. Даже если это… конец. Я боюсь. Боже, как я боюсь. Но… я больше боюсь вернуться туда. В ту пустоту. Без тебя.

Слезы наконец выступили у меня на глазах. Горячие, соленые. Они катились по щекам, не замерзая. Потому что вокруг нас было тепло. Наше тепло.

— Я тоже боюсь, Кайлен, — призналась я, мои пальцы сами нашли его руку, сжатую на моей спине, и сомкнулись вокруг нее. — Боюсь раствориться здесь. Боюсь этого проклятия. Боюсь будущего. Но… — Я подняла на него глаза, сквозь слезы. — … я больше боюсь потерять этот островок. Этот свет. Тебя.

Он не сказал ничего. Он просто притянул меня снова к себе, крепко, почти до боли, прижал мою голову к своей груди. Его сердце билось учащенно, но уже не в панике. В ритме жизни. Нашей жизни. Такой хрупкой. Такой невозможной. Такая реальной.

Мы стояли в объятиях посреди его ледяных покоев, в сиянии нашего странного, чудесного тепла, пока за окном бушевала вьюга. Лед на стенах плакал тихими каплями. Искра, промелькнувшая в сумерках откровения, разгорелась в пламя. Нежное. Опасное. Прекрасное. Мы не говорили о любви. Мы просто держались друг за друга, как за единственное спасение в тонущем мире, признавая без слов то, что было сильнее страха, сильнее льда, сильнее самой смерти. Мы признали нашу связь. Нашу необходимость друг в друге. Нашу первую, робкую надежду.

И в этой тишине, под вой ветра и тихий плач тающего льда, было больше правды и больше обещаний, чем в любых громких клятвах.

11 глава

Утро после объятия наступило не с ясностью, а с тревожной, липкой тишиной. Солнца не было — лишь сплошная серая пелена, из которой сыпался мелкий, назойливый снег, словно замок пытались засыпать пеплом. Я проснулась не от стука стражи, а от собственного сердцебиения, гулкого и неровного, как барабанная дробь перед казнью.

В груди все еще горело тепло — смутное, сладкое и пугающее воспоминание о его руках, о его сердцебиении под щекой, о том, как лед плакал тихими каплями вокруг нас. Но с первым же вдохом ледяного воздуха реальность впилась когтями. Что мы наделали?

Роскошь моей комнаты-тюрьмы внезапно показалась не убежищем, а гладиаторской клеткой перед выходом на арену. Каждый звук за дверью — шаги стражи, скрип половиц где-то вдалеке — заставлял вздрагивать. Двор. Король. Дерн. Они не могли не почувствовать перемену. Не могли не заметить. В этом ледяном муравейнике любое тепло — сигнальный костер.

Когда привычный стражник пришел, его каменное лицо показалось мне особенно внимательным. Его взгляд, обычно скользящий мимо, сегодня задержался на моем лице дольше обычного. Искал следы слез? Смущение? Или просто проверял, не сбежала ли южная диковинка?

— Идем, — бросил он, как всегда. Но в его интонации мне почудилось что-то… оценивающее.

Дорога к покоям Кайлена была пыткой. Каждый шаг отдавался вопросом: Как он посмотрит на меня? Что скажет? Отринет ли вчерашнее, как ошибку, вызванную болью и слабостью? Страх, что волшебство ночи растает быстрее, чем иней на стенах, сжимал горло.

Дверь открылась. Холод ударил, но уже не тот, всепоглощающий ужас первых дней. Он был… сдержанным. Присутствующим, но не нападающим. Как стражник у дверей.

Кайлен стоял у окна, спиной ко входу. Его фигура была напряжена, плечи неестественно прямыми. Он не обернулся сразу на скрип двери. Я замерла на пороге, сердце колотилось где-то в горле.

— Закрой дверь, — прозвучал его голос. Тихо. Ровно. Но без прежней ледяной отстраненности. В нем была… усталость? Или напряжение?

Стражник за мной повиновался. Дверь захлопнулась с мягким, но окончательным стуком. Мы остались одни. В той же комнате, где вчера лед плакал, а сердца бились в унисон.

Он медленно повернулся.

Наши глаза встретились. И мир на миг остановился.

В его серебристых глазах не было ни отрицания, ни сожаления. Было смятение. Глубокая, почти детская растерянность человека, столкнувшегося с чем-то невероятно огромным и незнакомым. И страх. Но не страх передо мной. Страх перед этим . Перед силой того, что вспыхнуло между нами. Перед последствиями. Но сквозь смятение и страх пробивался луч — теплый, неуверенный, но настоящий. Тот самый, что зажегся вчера.

— Аннализа, — он произнес мое имя. Не как вчера — молитву, открытие. А как якорь. Точку опоры в бушующем море чувств. Он сделал шаг вперед, потом остановился, как будто не решаясь приблизиться. Его руки сжались в кулаки, потом разжались. — Я… — Он сглотнул. Слова, очевидно, путались, не находя выхода. — Вчера…

— Я помню, — прошептала я, не в силах выдержать его мучительную нерешительность. Я сделала шаг навстречу. Мой собственный страх начал отступать перед его явной беспомощностью. — Кайлен, это… это было реально. Что бы ни случилось сейчас.

Он кивнул. Резко. Коротко. Его взгляд упал на мои руки.

— Сеанс, — сказал он, словно цепляясь за знакомый ритуал. Он протянул руку.

Я положила свои ладони поверх его. Контакт. Шок холода, волна эха его боли — сегодня она была приглушенной, как далекий гром после бури. Но за ней… за ней я почувствовала нечто новое. Вибрацию. Теплую, смутную пульсацию там, где раньше была только вечная мерзлота. Как будто глубоко подо льдом забился крошечный, но живой родничок. Мой дар отозвался не борьбой, а мягким, радостным потоком, который легко слился с этой новой, слабой пульсацией внутри него. Тепло разлилось между нашими руками ровным, спокойным сиянием. Эффект был мгновенным и стабильным. Холод отступил легко, как утренний туман под солнцем.

— Ты… чувствуешь? — прошептала я, глядя на наши соединенные руки, на золотистый свет, окутывающий их.

— Да, — его ответ был выдохом облегчения. Не только от физического