Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

Разумеется, я разревелась (осторожно, чтобы и впрямь не потекли слезы, не смыли мою намалеванную красоту). Потом истово закивала — мол, усвоила урок.

Худгару пощупал мой изумруд, ловко отцепил брошку от волос и, не глядя, сунул за пазуху. После чего, бросив парочку неразборчивых слов своим головорезам, ушел вперед.

Очень хорошо. Знакомство состоялось, теперь можно и узел из сена вынимать. Разбойнички боле не полезут, усвоили, что я — чужая добыча.

Щека болела зверски. Интересно, удастся ли мне там согреть воды, чтобы соорудить примочку из горюн-травы?

Глава восьмая

Оказалось, и впрямь неплохи мои дела. Проявил мерзавец Худгару уважение, не с прочими пленниками разместил, а отдельно. Видать, ране это погребом было, судя по пивному духу, коим тут все стены провоняли. Стены те из толстых бревен сложены, почти как мой домашний пень. На земляном полу охапка соломы брошена, постель, стало быть, моя. Окошка нет — откуда оно в погребе? — да зато факел в стенное кольцо воткнут. И ярко светит, все видно — и сизый мох на потолке, и крысиную норку возле дальней стены, и низкую дверь. Серьезная дверь, плотная, медными листами окованная. Да только какой-никакой слух у меня еще имеется. Приложила ухо к холодной меди, затаила дыхание. Так и есть — сидит под дверью охранник, сопит. Нехорошо сопит, простыл, наверное. Ему бы заварить сбор из медун-корня с листьями прибрежного лавра...

Самое главное — никто не покусился на мой узел. Даже странно — на месте разбойников я бы обязательно перетряхнула. А вдруг там и покраше камушки найдутся? Нет, побрезговали. Видать, сами по себе подручные Худгару не решились, а предводитель о такой мелочи и позабыл. Еще бы, столько хлопот. Мало взять караван, его же и в логово разбойное загнать надо, и учет произвести, и каждому его долю отделить.

Оказалось, совсем рядом с тем местом, где напали на нас, проложена у разбойников широкая дорога прямиком к их крепости. Только кустами от глаз скрыта, кусты где-то вырыты, а здесь в землю вкопаны. Отвалили душегубы переднее дерево, повыдергали быстренько кустики — и повели быков. Те и рады, почуяли конец пути, питье да кормежку.

О людях тоже не забыли, во всяком случае — обо мне. В углу глиняная плошка стояла, в ней пара лепешек из тертого зерна и вареная брюква. Унизить, значит, Худгару восхотел. Ну, высокородной Гайомах-ри такая пища, может, и в позор, а по мне так в самый раз. Подкрепилась я — и задумалась.

Первое — это хоть и мельком, а видела я крепость разбойничью. Луна ярко светила, и не укрылись от меня стены в три сажени высотой — из вертикальных, глубоко, видать, вкопанных в землю бревен, кончавшихся заостренными кольями. И ворота не укрылись, железом окованные, и внутри при них стража с копьями, и снаружи. Наверное, непросто штурмом такое логово брать. Ну да я не государев воевода, не требуется мне того. Двор обширный, колодец есть, может, и не один. Сараи для скота, сараи для припасов, для пленников и, понятно, главный дом. Успела я на все это посмотреть, пока внутрь заводили быков, выпрягали из возов, сгоняли людей в барак. Меня-то в последнюю очередь потащили.

Второе — это я жива-здорова, рубец между губой и глазом не в счет.

И не связали меня, оков не наложили. Зачем? Не воин ведь, не бунташный раб, всего лишь вздорная бабенка из высокородных. Ну и, главное, узел при мне и гибкое мое “средство”...

Третье — это что под запором я, и никак мне его не открыть. Я же не “синие плащи”, не разломаю заклятьем засов.

Да и не надо. Вот будь я Худгару, что бы сейчас сделала? Ярмарка скоро, значит, успеть бы. Пошлет людей своих в Ноллагар с возами да вереницей горемык, в рабы угодивших. Сам вряд ли пойдет: как бы ни был он дружен с начальником уезда, а в большом городе ему светиться не след, к тому же сразу после ограбления каравана. Да и откуда товар его, только дурак не поймет. Значит, здесь отсидится, если не потянет его на какие иные подвиги...

А если здесь останется, то уж мною займется. В Гменниройи он, судя по всему, человека своего послал. Неясно только, пешего или конного. Ежели конного, да еще если гнать во весь опор, то день выходит. День туда, день обратно — с известием, что госпожа Гайомах-ри преспокойно себе обретается в доме мужа своего и знать не знает, что разбойниками похищена.

Значит, как раз через два дня, не позже, должна высокородная Гайомах-ри отсюда убежать — да так, чтобы всполошились, чтобы погоню во все концы выслали. Пускай лес прочесывают. Лишь бы милый мой дружок Худгару здесь остался, поисками руководить. Вот тогда-то мы и побеседуем.

Оставалась малость — сообразить, как же именно удрать из этого сырого, вредного для моих старых костей погреба. Пока ничего толкового в голову не лезло.

Вот как бы на моем месте господин Алан поступил? Уж непременно к Богу своему воззвал бы. И глядишь, что-нибудь полезное случилось бы. То ли жратву принесут и после дверь запереть забудут, то ли теплыми чувствами к узнику воспылают и из затвора выведут... Знаю я таких людей, везет им попросту, а они это милостью богов считают. Наверное, так им проще. Уж куда приятнее думать, что это какому-то всесильному богу только и делать нечего, как тебе, червяку, помогать. Но везение — штука страшная. Потому что коли долго-долго везет, значит, когда-нибудь это счастье кончится и потянется темная полоса...

Я, конечно, взывать к богам не стала, да и на удачу не понадеялась. Попросту легла на солому, велела себе спать — и погрузилась в мягкий, обволакивающий сон. Оно сейчас полезнее.

И видать, что-то хорошее мне снилось, доброе. То ли как впервые мы с наставником Гирханом встретились, на Большой восточной дороге, в самое полуденное пекло. То ли уже позднее, когда стал он учить меня своей науке, “искусству жизни”, как он это называл. По-меннарски — “аоро-гинзай”. И постигла я тогда, что не все для меня обрезано в жизни земной, не закрыты для меня двери в радость и не исчезла с лица земли красота, которая сама и есть — счастье...

Да только вот пришлось проснуться. Шумная какая-то возня, суета в углу, писк яростный. Факел еще светит, но уже больше чадит. Скоро совсем догорит, и будет здесь тьма, какая, по словам жрецов, до сотворения мира была.

Но пока что были крысы. Две здоровенные черные твари выясняли, кому достанутся объедки моей недавней трапезы. Схватились отчаянно. Шикнуть на них, прогнать? Да вот послушают ли? Это они здесь у себя дома, а я в гостях...

Неприятное соседство, что говорить. Крыса — зверь не то чтобы злобный, но вредный, а главное — умный. Или мне еду свою с ними делить придется, или не спать. А то еще без носа проснешься или без ушей. Жалко, что я не ведьма. Люди-то верят: истинная колдунья и крыс может вывести, и клопов, и жуков, что зерно портят. Слово, мол, знает заветное.

Мне до сих пор везло — не часто обращались ко мне с такими просьбами, а коли и обращались, гнала я их к Хигурри и Миахисе, двум моим неудачливым соперницам. Мол, мелочами не занимаюсь, не отнимайте у тетушки драгоценного времени.

Их бы сейчас сюда, мастериц по живности...

А не потребовалось колдуний. Снова зашуршало что-то в крысиной дыре — и будто черная молния оттуда выметнулась. Гибкая молния, с острыми зубками. Раз-два — и обе крысы валяются задушенные, а ящерок мой Гхири головкой мне в ладонь тычется, ласки просит.

Откуда?! Ведь ему дома положено быть, в Огхойе! Это ж сколько бедной животинке бежать пришлось, если и конному тут более седмицы гнать...

А пальцы мои между тем нащупали у него на шее ленточку ткани, узелком завязанную. Сняла, ближе к догорающему факелу поднесла. И захолонуло сердце, перед глазами прозрачные червяки поплыли.

Навязаны были узелки на ленточке, знаю я такое письмо, с древних времен еще пошло, да и посейчас иногда случается, когда простые люди, буквам не обученные и закона боящиеся, друг другу срочную весть передать хотят. Вот два простых узла и дальше — накрест завернутый. Значит это — большая беда. Потом промежуток — и подряд два обратных узла, что значит — “срочно возвращайся”.

Что случилось дома?!

Привалилась я к холодной стене, в голове точно молот кузнечный бухает, и кончики пальцев покалывает от нервной дрожи. Какая беда, с кем?

Тут и ведьмой быть не надо, чтобы догадаться — с Аланом что-то приключилось. Письмо узловое, ясное дело, от Гармая — никому другому Гхири мой ни за что бы не дался, а мальчишку еще с первого дня за своего признал. И узловой грамоте тот, понятно, еще в стае Рыжего Волка обучился...