Катары - Роже Каратини

В конце концов победу одержали не воины, но бактерии, размножившиеся в воде больших замковых водоемов, о чем сообщают нам оба наши источника в различных, более или менее мудреных выражениях. Более простое изложение принадлежит перу Гильема из Туделы, одного из двух авторов «Песни о крестовом походе», благосклонного к крестоносцам:

Известно ли вам сеньоры, как был взят Терм

и как Иисус Христос показался в своей славе?

Девять месяцев истекли[76], а Терм казался

неприступным, как никогда. Однако запасы воды иссякли.

У иных осажденных было вина на три месяца,

но, думаю, никому не выжить без простой воды.

Внезапно на замок обрушился потоп.

Ушаты и бочки переполнились. Спасены — так они думали!

Стали пить воду этого ливня, наполнили кувшины,

замесили новый хлеб, принялись варить похлебку.

И тут у них страшно скрутило животы.

Они пропали. Что делать? Решили, что лучше бежать,

чем умереть без покаяния, словно крысы

в ловушке. Под покровом ночи собрали жен

внутри донжона, затем подземным ходом,

без оружия и прочего покинули крепость.

Они бросили там все, кроме кошельков со звонкой монетой.

Раймонд де Терм уходил последним. Он спохватился.

«Подождите меня!» — сказал он. И вернулся назад.

Большая ошибка: французы уже обшаривали залы.

Он был схвачен, закован в цепи, приведен к Монфору.

Тогда его каталонцы и его арагонцы

разбежались, словно волки, страх схватил их за горло.

Граф де Монфор был весьма любезен

с захваченными в плен дамами: он запретил прикасаться к их имуществу.

Зато автор «Альбигойской истории», находившийся в лагере крестоносцев, ни слова не говорит об эпидемии дизентерии, которая пришлась как нельзя более кстати и привела к поражению еретиков; он приписывает победу своих успешному обстрелу крепости из man-gonneau (метательного орудия типа катапульты) особенной силы, установленного рядом с укреплениями, под защитой скалы, в практически недоступном месте: этим орудием на редкость искусно управляли артиллеристы (триста солдат и пять рыцарей), его храбро защищали рыцари:

«На следующую ночь небо словно прорвалось водопадом, с него внезапно хлынул столь обильный ливень, что осажденные, долго страдавшие от недостатка воды и готовые по этой причине сдаться, получили ее вдоволь [...]. Набравшись сил и вновь обретя желание сопротивляться, они мгновенно сделались дерзкими [...]».

Епископ Бове и графы Дре и Пуатье, отчаявшись, покинули лагерь и вознамерились отправиться по домам. Монфор же тем временем предпринимал попытки добиться капитуляции графа Раймонда де Терма на любых условиях, только бы он отдал свой замок; чтобы вернее его уговорить, он даже отправил к нему своего окситанского соратника, епископа Каркассонского, чьи мать и брат, отъявленные еретики, находились среди осажденных. Однако ничего не помогало. Ни слова, ни мольбы, ни угрозы не действовали: Раймонд де Терм оставался непреклонным.

«Благородный граф» де Монфор, встревоженный и смущенный, уже не знал, что делать. Снять осаду? Об этом и речи быть не могло, это означало бы поражение папы. Продолжать ее? Если вспомнить о том, какими средствами защиты располагал замок и как мало солдат было в распоряжении Монфора, это означало бы стремиться навстречу собственной гибели; к тому же ледяные ноябрьские дожди и снежные бури, которые в горах всегда начинаются рано, вскоре должны были сделать дальнейшее пребывание в лагере непереносимым. Однако непредвиденный приход подкрепления (крестоносцев, пешими добравшихся из Кельна и Лотарингии) придало мужества «благородному графу» и его войскам; новоприбывшие тотчас взялись за дело, подтащили катапульты поближе к укреплениям, и их выстрелы, куда более меткие, чем у артиллеристов Монфора, «словно каждое из каменных ядер направлял сам Господь», основательно повредили крепостные стены и донжон Терма. После нескольких дней непрерывного обстрела «в праздник святой Цецилии» (АИ, 188—189), то есть 22 ноября 1210 года, Монфор приказал выкопать траншею и покрыть ее решетками, чтобы его саперы смогли через этот крытый подступ подобраться к крепостным стенам и подрыть их основание, оставаясь защищенными от стрел и дротиков врага. Затем он удалился в свой шатер для поста и молитвы, готовясь к назначенному на завтрашний день сражению.

И вот тогда, как пишет автор «Альбигойской истории», «по милосердию Божию», осажденные, охваченные страхом, предприняли отчаянную вылазку. В лагере крестоносцев тотчас пробили тревогу, осаждающие рассыпались во все стороны, стараясь окружить беглецов, немногим нападавшим удалось спастись, но большую часть убили или взяли в плен. Раймонд де Терм, владелец замка, был схвачен бедным и незнатным крестоносцем, пришедшим из Шартра, и отведен к графу де Монфору. Тот принял это как драгоценный дар Провидения, но не приговорил графа к смертной казни: он велел заточить его в башне своего каркассонского замка, где старик и умер спустя несколько лет.

После этой великой победы, отдавшей в руки крестоносцев важную крепость катаров, Монфор решил вернуться в диоцез Альби и окончательно закрепить за собой города еретиков; он вернулся в Кастр, жители которого отдали ему город и подчинились его воле, затем отправился в Момбер и несколько других мелких городков, покинутых знатными особами — все они бежали, узнав о его приближении, — и разместил там свои гарнизоны.

Начавшийся захват Церковью окситанских крепостей и городов не без оснований тревожил крупных феодалов, в особенности наиболее могущественного из сеньоров Лангедока, графа Раймонда VI Тулузского, чей конфликт с папой в 1207 году привел к войне, более феодальной, чем религиозной, которая вот уже три года как обагряла кровью землю Окситании. Представлялось необходимым устроить совещание в верхах с тем, чтобы положить конец этой войне. Едва узнав о том, что Терм пал, граф Тулузский собрал свой двор и отправился в Сен-Жиль (город неподалеку от Арля в нынешнем департаменте Гар) в сопровождении ученого правоведа. Вездесущий настоятель Сито заверил, что граф вел себя как истинный христианин, отдал свои земли и заслужил доброе к себе отношение и прощение грехов. Однако, когда члены собрания заглянули в письма, присланные им папой Иннокентием III, суровость этих посланий их смутила, а граф разгневался. «Неужели я должен себе кровь из всех жил выпустить ради того, чтобы угодить папе? — вскричал он. — Даже продав Тулузу, я не смог бы выплатить тех денег, какие он от меня требует!»

И он покинул собрание, удрученный, согнувшись, «словно раб под вязанкой хвороста с шипами», пишет поэт (ПКП, 58), и отправился в Нарбонн, где бароны решили собраться, чтобы в присутствии настоятеля Сито, епископа Узесского и арагонского короля уладить между собой феодальные разногласия, связанные с падением Терма. Результат: «изморось слюны и сплошной туман», как пишет автор «Песни о крестовом походе», несмотря на присутствие множества просвещенных людей и такого ученого законника, как мэтр Тедиз, «самый ученый и самый кроткий человек на свете». Когда в Нарбонне мэтр Тедиз протянул лист пергамента, на котором был написан приговор, чтецу и тот прочел его вслух, граф Тулузский «страшно разозлился» и воскликнул, повернувшись к Педро II Арагонскому: «Слышали ли вы, ваше величество (тут он безрадостно усмехнулся), какому странному наказанию эти проклятые легаты хотят меня подвергнуть?» Король молча прочел протянутый ему свиток, несколько минут подумал и в свою очередь заявил: «Господь не потерпит подобной нелепости» (ПКП, 59).

Граф Раймонд VI, ни слова не сказав, удалился — багровый от ярости, ни с кем не простившись, потрясая свитком пергамента, на котором был написан приговор — и, пришпорив коня, поскакал в свой славный гасконский край. Во всех городах, куда бы он ни приезжал в Муассаке, в Ажане, в Монтобане, он в бешенстве показывал всем из своих рук приговор папы, а потом заставлял своего герольда читать его во всеуслышание:

Граф и его вассалы должны, дабы угодить Господу,

жить в мире, отослать бродяг [наемников], коим они покровительствуют,

вернуть монахам их права, от чистого сердца отдать им

любую область, любое добро, какое они захотят получить,

перестать защищать проклятое жидовское отродье

и дурных верующих. Этих, всех до единого,

следует выдать католическому духовенству,

чей закон должен стоять выше всякого другого.

Граф и его люди должны поститься