Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль

– Можно?

– Проходи, Виктор.

Прохожу. Замком щелкаю, посреди кабинета торможу.

– Что-то ты сегодня угрюмый и тихий. Обычно дверь с ноги в мой кабинет вышибаешь, Волков.

– Так какое веселье на службе, товарищ полковник? – кидаю с намеком.

Полкан не дурак, понимает. Отмахивается:

– Ой. На оперативке это было так, не обращай внимание. Знаешь же, что у нас тут вон, командировочный. Лишние кривотолки не нужны. А тут только свистни, там сразу доложат.

– Знаю, Василий Геннадич.

– Садись давай, – кивает начальство. – Случилось чего?

Отодвигаю стул, сажусь. Я сегодня охереть послушный. Аж самому тошно.

– Случилось. Армагеддон.

– По службе или как?

– Исключительно личного характера.

– Что б его, – поджимает губы полкан, – этот “личный характер”. Кроче, Вить, я чего тебя позвал, – роется в верхнем ящике стола. – Вот, – приземляет передо мной папку. – Знаю, что у тебя знакомых и осведомителей в городе, как мух, Волков. Надо отработать этих ребят. Что, где, когда, что по ним слышно, в чем засветились. Ну, ты и сам не дурак, понимаешь.

Бросаю заинтересованный взгляд на начальство.

– Отработать как? Официально или… судя по всему, не очень?

– Тихо. Такой ответ удовлетворит?

Киваю. Придвигаю к себе папку, открываю. Бегло просматриваю с два десятка личных дел. Судя по “биографии”, тут какая-то сборная солянка из бизнесменов и мелких сошек. Половина вообще не местные. Чую, что знаю, с какой стороны ветер дует. Неожиданно взгляд цепляется за одну из фотокарточек. Ба, знакомые все лица. Этот-то как сюда попал? Фотка явно с одного из приводов, которых у этого “персонажа” было до хера и больше. Помятый весь и заросший, со шрамом, рассекающим бровь. Кулагинский брат. То ли двоюродный, то ли троюродный – не вникал. Пренеприятный тип, который от меня не раз по морде получал за свои “пристрастия” и попытку к ним же сестричку свою мелкую, зеленую “пристрастить”. Честно, думал, что Игнат либо уже чалится на зоне, либо свалил из Сочи. Давно на глаза не попадался. Но, судя по адресу прописки, нет. Все еще здесь. Интересно. Тони в курсе?

И еще более интересно, в какое очередное дерьмо он умудрился вляпаться и связано ли с этим как-то возвращение Кулагиной?

– Это по какому делу фейсы? – поднимаю взгляд на полкана.

Бычится. Не нравится ему, когда лишние вопросы задают.

– По особо важному, Волков. Не суть.

– Что значит “не суть”, товарищ полковник? Я пальцем в небо тыкать должен? Так не делается.

– Я тебя просто прошу пока только поспрашать, Волков. Собрать информацию и ничего более.

Просто собрать информацию. Все-то у них “просто”. Только в случае чего, задницу я подставляю свою. Поэтому вписываться в темные дела, где нет никакой конкретики, будь это “по дружбе” или “по службе” – не мое. Табу. По сему – захлопываю папку и двигаю к Шумилову со словами:

– Так не пойдет.

Смотрю на полковника. Тот на глазах свирепеет. Предупреждая спич на тему, у тебя есть приказ, будь добр его выполнить, поднимаюсь и говорю:

– Подставляться не буду. Осведомители ребята добрые до поры до времени. Мне с ними отношения портить ни к чему за просто так. Я должен, как минимум знать, чья, – тычу пальцем в документы, – папочка. Не хотите говорить сами, товарищ полковник, могу спросить, а вы просто кивнете. Собственно, вариант один. Ларин?

Шумилов с минуту молчит. Высверливает дыру у меня в башке. Одергивает галстук и в конце концов кивает. Прохаживается вдоль окна, заложив руки в брюки, и чеканит раздраженно:

– Что расследует, не скажу. Сам не в курсе. Вчера вот, документы деликатно в руки сунул, сказал, надо проверить. Все. На кой черт и какого черта он вообще прилетел – ни слова не сказал. На все один ответ. Командировка. Удовлетворил я твое любопытство, майор?

Херово ублажали, товарищ полковник. Хочется ляпнуть, но прикусываю язык и киваю. Первое впечатление оказалось как никогда верным. Тихушник этот Леонид. Прилетел и уже по-тихому какую-то шляпу мутит в отделе. Но ничего, и не таких кололи.

– Другое дело, Василий Геннадич.

Забираю папку с досье, клятвенно пообещав, что сделаю все возможное и невозможное в ближайшее время и покидаю кабинет начальника УВД. Вот на кой эти недомолвки и танцы с бубнами? Нет, чтобы открыто и прозрачно? Прилетел, сказал, мол, так и так. Как итог, никаких тебе перешептываний за спиной и работа делается оперативней. А то развели тут… балаган.

– Виктор Денисыч!

Торможу посреди коридора, оборачиваюсь.

Рыбкин.

– Доброе утро. С днем варенья! Счастья, здоровья и долгих лет службы, товарищ майор, – чеканит “честь отдав”, руку протягивая.

Я в растерянности пожимаю, кося взгляд на черную животину под мышкой у нашего молодого опера. Киваю:

– Про поисковых собак я слышал, но про котов… новое направление открываешь, Рыбкин? Кого еще в отряд берем? Мух, крыс, попугаев?

– А? – перекосило парня. – А-а-а, так нет! Это же Петр Митрофанович собственной персоной.

Эта собственная персона, в подтверждение слов Рыбкина, выдаёт звучное “мяу”. Тьфу ты. Я про него уже и забыл. Не обманула бабка. Брюнет с зелеными глазами и усами, как антенны. Взгляд тупой, выражение морды крайней степени ленивости. Бесполезное черное существо. Где тут порода?

– Быстро ты, однако, Рыбкин. Так держать.

Может, зря мы его гоняем? Людей, конечно, искать – не котов выслеживать, там мозгов поболее надо будет, но сработал оперативно. Надо Ивану отдать должное. Шоколадную медальку ему купить, что ли?

– А то. Вот только куда мне его?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Ну, так…

– Жди. Сейчас бабка наверняка явится. Или вон, в дежурку сдай Лехе. Тебя ждут свидетели по вчерашнему угону. Вместе с Герычем поедете на допрос.

– Будет сделано. А вы это, подпись черканете, Виктор Денисыч? Дело надо закрыть.

– А ты его успел открыть, что ли? Рыбкин, блть, плюс сотня к карме тебе за бдительность и рвение помогать обездоленным, конечно, но мне реально в делах еще только кота этого не хватало!

– Так