Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О, приветик!
Оглядываюсь.
Ру…
– А вы чего тут делаете, м-м? – щурит глаза мелочь в зеленой толстовке. Стоит, с пятки на носок перекатываясь в своих школьных кедах, и лыбится. Кулагина на минималках, ей богу!
“Оригинальная” же Кулагина рядом со мной нехило напрягается. Подбирается вся, не шевелится и не дышит, будто перед ней не детеныш, а звереныш. К тому же зубастый и неконтролируемый. Хотя по сути своей так оно и есть.
– Двери открываем, Ру. А вот ты с какой радости еще не спишь?
– Ночью? – пропустив мой вопрос мимо ушей, пристально рассматривает Тони мой рентген метр с кепкой.
Уж Ру Кулагина точно “не напрягает”, а наоборот. Эта дама, со рвением юного гения, готова любого нового рядом со мной человека препарировать, как лягушек. Выживают, кстати, не многие. Одобрения получают и того меньше. Опер Рыбкин вот не получил.
– Ночью, Ру.
– Вдвоем открываете?
– Представь себе.
– А обнимаетесь зачем?
– Неправда! – звучит возмущенный вздох. – Никто не обнимается, – скидывает со своей талии мои руки Тони, отшатываясь.
– Вот видишь, тетя сказала “неправда”. Вопросы закончились, Шерлок?
– По правде говоря, не-а.
– По правде говоря, тебе не кажется, что вот прямо сейчас тебя быть здесь не должно, маленькая госпожа?
Кулагина хмурится, наблюдая за нашей пикировкой, и даже представить боюсь, какие мысли витают в ее симпатичной головке. Сжимает в руках связку с ключами и бегает глазами с меня на Ру, выдав в конце концов:
– Мне кто-нибудь объяснит, что это?
– Не что, а кто, Кулагина. Ребенок, представь себе. Я же говорил, тут детей полная улица. Вот, одна, видать, заблудилась, но уже уходит, – пытаюсь разрядить накалившуюся обстановку, но сдается мне, что это бесполезно. По глазам Тони вижу, как ее мысли берут лихой разгон. Она уже готова выдать очередную резкость в мой адрес, но не успевает. Ее с толку сбивает “встречный поток” смело шагнувшей вперед Ру:
– Я – Руслана. А ты кто такая? Что-то я тебя не припомню у нас на районе… Новенькая, да? Только приехала? А надолго? А как тебя зовут? Где будешь жить? В доме Марты Александровны? Она классная была… А ты ее дочка?
Прорвало так прорвало.
– Тормози, Ру!
– Ну, Чип…
Тони растерялась.
– Не слишком ли ты болтлива для провинившейся, мелкая?
– Чем это я провинилась?!
– Ты почему вышла ночью одна из дома? Я тебе что говорил по этому поводу?
– Пить захотела.
– Насколько я помню, холодильник у нас на кухне.
– Двери перепутала.
– Дверь холодильника и входную? Да еще и сразу в кедах и толстовке? А если я завтра перепутаю и вместо футбола увезу тебя в музыкалку?
Мелкая потупила взгляд. Хотелось бы верить, что виновато, но где чувство вины, а где Руслана? Это как совесть и Кулагина – вещи из параллельных вселенных.
– Ладно, я тебя искала.
– Нашла? Теперь бегом в дом.
– Но, Чип…
– Быстро, Ру. Поворот на сто восемьдесят и курс на детскую. Шагом марш.
Мелочь насупилась. Щеки свои хомячьи надула. Еще бы, такой кайф обломали, “новенькую” попытать. Сдается мне, из Русланы при должном воспитании и правда вышел бы неплохой следак. Инфу она выбивать в свои десять умеет не хуже, чем мы с Германом в тридцать. Но говорить я это ей не буду.
– Ла-а-адно. Уже иду.
– И ты тоже, – оборачиваюсь к притихшей Кулагиной.
– Что тоже? К вам домой, Волков?
– Можешь к нам, можешь к себе, но на дворе ночь. Нечего торчать одной посреди пустой улицы. Все устали, всем пора отдыхать.
– Не командуй…
– Я не командую, а беспокоюсь, Нина.
Упираю руки в бока. На ее лице выражение глубокой задумчивости и растерянности. Смотрит так, будто видит впервые. Или еще чего хуже – не знает, что сказать. А это совсем не свойственное в моем обществе для Тони состояние. У нее для меня обычно припасено столько слов – на несколько томов “Войны и мир” хватит.
– Что? Почему ты на меня так смотришь, Кулагина? У меня выросли рога?
– Хуже. Походу, у меня они выросли, Волков.
– Чего?
– Кто этот ребенок, Вик?
– Ребенок как ребенок.
– Она твоя дочь? Почему ты мне не сказал, что у тебя есть дочь? – чем-то… нездоровым сквозит в тоне девушки. Претензией, как минимум.
– Ты…
– Ты женат?
И тут меня осеняет. Момент, щелчок, шоры падают, и картинка, нарисовавшаяся перед Тони, видится для меня словно со стороны. С ее стороны. Я, ребенок, “наш” дом…
– Эм, теть, я не… – слышу за спиной от, разумеется, никуда не девшейся, Ру, которая решила мне “подсобить”, вот только я ей не даю. Оборачиваюсь, зыркнув на мелкую. Та накидывает на голову капюшон и с многозначительным:
– Ю-юупс… – притихнув, отступает. Знает, что если я говорю, то со мной лучше не спорить. Штрафные санкции с недели могут вырасти до месяца. Я дядя, может, и добрый, но воспитание никто не отменял.
Смотрю снова на Кулагину, а там взгляд…
Да какой там взгляд! Его там нет, там сплошь обида. Одна огромная, надуманная и дофантазированная обида. Так вот значит, что мы слова растеряли? Подумала, что Ру – моя дочь, и… что интересно? Сделала выводы и расстроилась? Почувствовала себя преданной? Не предполагала, что за десять-то лет я мог бы вполне построить дом, семью и посадить гребаное дерево на заднем дворе? Судя по поджатым губам – да. Такого в ее голове не имело место быть.
В таком случае, хочется верить, что хотя бы на микро мгновение ей стало так же, блть, обидно, как было мне, когда, сидя в армейских застенках, не имея никакой возможности свалить со службы, я получил от любимого человека СМС. От человека, который клялся мне, что будет ждать, что я ей нужен, что жизни без меня она себе не представляет… Я. Получил. СМС.
