Новые заветы. Самые известные люди России о своих мечтах, страхах и успехах - Коллектив авторов

Надо сказать, тогда сформировалось необычное и очень талантливое поколение – в Москве и провинции много было одаренных людей, все они друг друга знали; некоторые считали их карьеристами, но это просто была такая форма активности, а к комсомольским успехам никто не стремился. Этому поколению не дали сформироваться, его подсекли, оказались востребованы совершенно другие качества – и большая часть этих людей уехала, а некоторая попросту погибла, как, скажем, люди из нашего Совета: Леня Барон, убитый собственным водителем, или Леша Круглов, блестящий молодой актер, повесившийся в армии. (А Дрель живет в Англии, он адвокат Ходорковского, если кто не помнит.) Тогда этот эволюционный скачок по разным причинам не состоялся, но сейчас шансы есть. Такое же блистательное поколение народилось перед войной и было выбито. У меня есть догадка, что таких людей формируют эстетически цельные эпохи: беспримесный террор 1937-го, беспримесный маразм 1983-го, вот и сейчас что-то новое, странный синтез террора и маразма, но тоже совершенно беспримесное, цельное, почти беспросветное… Тут и происходит эволюционный скачок: появляются новые умные. Посмотрите, какая плеяда была тогда – от Сахарова до Солженицына, от Окуджавы до Трифонова, от Самойлова до Слуцкого! Посмотрите, что могло получиться из поколения 1962–1967: Пелевин, Тодоровский, Щербаков, Владимир Вагнер (главный педагог «Артека», любимый мой старший друг), Денис Новиков… И в восемьдесят пятом на доске стояла сложная комбинация с неочевидными продолжениями, но тут все фигуры смели с доски, и поперла новая простота. Я сам, должно быть, не осознаю уже и четверти собственных возможностей – все больше всяких умений становились ненужными, и я приспосабливался, хотя надо было, наверное, сопротивляться. Я и сопротивлялся посильно, но на полную маргинальность все же не решился и до сих пор не знаю, правильно ли это.

Но теперь-то я умный, и теперь меня уже не пугает перспектива прийти в лежачую палату с лекцией о пользе лежания для духовного роста. Я сам уже не ахти какой здоровый. Когда-то у меня было полно друзей, теперь почти со всеми я порвал, и не сказать, чтобы меня это тяготило. Да и то сказать, хороши друзья! Добро бы просто «Крымнаш», убеждения могут быть какие угодно, – нет: карьеру делают! Доносы пишут, в том числе на меня. Сам, конечно, виноват – плохо выбирал, – но, думается, вина тут не только моя. Мы вообще считаем дружбой любые приятельские отношения, минимизируем требования к себе и людям, и когда эти люди отваливаются, нам почему-то грустно. Да радоваться надо! Не будешь тратить время, которого остается все меньше, не будешь заниматься чужими делами… Истинных друзей, на которых всегда могу опереться я и которые могут рассчитывать на меня, больше пяти и быть не может (а у меня семь, спасибо, Господи!). Время сейчас такое – не надо никого собой обременять. Думать самостоятельно – потому что совпадать с большинством позорно. Писать без оглядки на вкусы – потому что все надоело, а значит, имеет смысл только абсолютная, вызывающая новизна, обреченная никому не понравиться. Вообще, сейчас стыдно быть не одному. В крайнем случае можно вдвоем – но вдвоем хорошо спать, а думать все-таки лучше в одиночестве. Сейчас время другой формы общения – таких перекличек на большие расстояния: словно карта мигает фонариками. Там город, тут город… Когда летишь над Россией в ясную ночь, видны именно мерцающие пятна городов, а между ними огромные темные пустоты. Вот так и надо перемигиваться, находя истинное счастье в редких совпадениях с далекими людьми. Сейчас у нас есть это удовольствие: умные и правильные – совпадают, их мало, им трудно, тем больше они ценят друг друга. Время радостной принадлежности к массе – это у нас позади и, боюсь, навсегда. Большинство скомпрометировало себя навеки. Новое общество будет обществом одиночек, новый прорыв – прорывом единиц. И только это чего-то стоит. Только в одиночестве можно чем-то стать – и тогда все к тебе побегут, не будешь знать, куда деваться.

А вообще, любому, кто не сидит в одиночной камере, грех жаловаться на одиночество. Надо иногда перечитывать что-нибудь такое, знаете, по истории российской юриспруденции – например, книгу Евгения Анисимова «Дыба и кнут». Одинок тот, кто сидит в каменном мешке. Еще более одинок тот, кто сидит на колу. А у вас всегда – пока, слава богу, – есть возможность выйти на улицу, потоптаться в толпе, пойти в кафе и посидеть там одиноким инопланетянином, глядя на посетителей и мысленно докладывая о них невидимому Центру. Он есть, можете мне поверить. Центр всегда есть.

Андрей Васильев. Были когда-то и мы бандюками

Медиаменеджер десятилетия Андрей Васильев продолжает демонстративно прогуливать уроки на страницах «РП», а также в жизни и в кино, о чем с присущей ему развязностью подробно информирует читателей журнала. Кто разглядит за наносным, то есть за тоном этой колонки ранимую душу медиаменеджера – тот молодец.

Короче, меня не убили. Потому что на последнюю разборку с гарантированной перестрелкой я не пошел. На фиг надо: за вшивые сорок тысяч рублей валяться в грязи и крови, когда на мне пальто от VivienneWestwood, смокинг от Comme des Garsons и штаны от нее же. «Комм де Гарсон», к сведению непродвинутой части аудитории журнала и особенно ее корректоров, во-первых, баба, во-вторых, японская. Но от этого ее шмотки дешевле не становятся.

Заработать сто двадцать тысяч рублей чистым бандитизмом мне предложил замдиректора «КАРО» Юра Обухов. В 1978 году он был директором фильма «Когда я стану великаном» – можно сказать, директором моего актерского дебюта. Одной из его почетных обязанностей было пристраивать меня в какую-нибудь негордую ялтинскую гостиницу после изгнания из предыдущей. Когда гостиницы в Ялте кончились, Юра откупился от любимого актера десятью рублями за десять последних ночей и посоветовал ночевать на пляже. Так мы и расстались – друзьями.

И вот спустя тридцать два года звонит мне бодрый Юра Обухов и предлагает тряхнуть стариной – поработать денька три холуем в банде некоего Жеки. Жеку я знал тоже с 78-го. Его в фильме Юры исполняет Миша Ефремов. Который, как выяснилось, и позаботился о моем трудоустройстве. Дело в том, что Миша с Сергеем Гармашом придумали недавно агентство «Паразит», гарантирующее за десятипроцентный откат устройство практически в любую картину любому лоху. Спросите, как? Обухов мне честно объяснил: «Миша сразу сказал: Васю не позовете – сниматься не буду». Ну я и заломил сороковку в качестве прибавки к пенсии.

Из уважения к формату рубрики один из трех дней честно прогулял. То есть пришел вовремя, но за те же деньги завалился спать в стар-вагене, где и провел часов десять с перерывами на обед и перекуры с коллегами по шайке. Аргумент представил неопровержимый: я в массовке сниматься не нанимался. В тот день роль у нашей шайки была действительно незавидная: всю толпу (общий план) как баранов винтил ОМОН. В перекурах омоновцы (реально похожие на настоящих) обсуждали больную проблему: их смотрящего по Центральному округу завалили средь бела дня прямо на улице. Причем менты, падлы, и «Скорая», падлы, зассали подходить к умирающему. Вот сейчас кончится, говорили, тогда и подойдем. Боялись, гады, что их самих замочат. Я, человек, как известно, мирный и сугубо гражданский, такие знакомства в гробу видал. Вот и спал в стар-вагене, иногда сквозь сон наблюдая за переодеваниями Вани Охлобыстина. Он хоть и тоже играл мента-отморозка, но таких стремных ассоциаций (в связи с предыдущим местом работы) давно ни у кого не вызывает.

Тем не менее считаю, что деньги свои отработал. Во-первых, снимался, как обычно, в своем, недешевом (см. выше), а Ефремову, например, на перестрелку три кашемировых пальто купили. Во-вторых, поучаствовал в названии фильма. У них ведь никакого названия не было, поэтому мой вариант – «Армагондон нау» – вначале все приняли с энтузиазмом. А что, молодежненько! И перетяжки, скажем, на Тверской, незамеченными не останутся. И все-таки огромный опыт медиаменеджера десятилетия подсказывает: найдутся-таки ретрограды… Тем более что Ефремов с Охлобыстиным уже выступили штрейкбрехерами. Придумали альтернативное название – «Зловещее проклятье кровавой усадьбы». Идиоты.

Но самый главный мой вклад в киноискусство от Юрия Обухова – соавторство в сценарии двух непрогулянных съемочных дней. Там ведь режиссер есть, Володя такой, так вот он мне сразу предложил:

– Ты приходи на часок пораньше. Мы диалоги попишем.

Невинное такое предложение. Оказалось, в эти дни ничего, кроме диалогов, снимать и не предполагалось, а их в сценарии, в сущности, не было. То есть лучше бы и не было. А сценарист был. Но мне его режиссер Володя не представил. Главное, им альтернативного сценариста тоже Ефремов предложил. Прочитав то, что ему надо было сыграть.

– Чего вы тут дурака валяете? Есть же Вася. Ну вызовете его на часок пораньше…