Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

Хорнблауэр сделал вид, будто советуется с женой, и ответил от имени их обоих:

– Моя супруга и я глубоко ценим оказанную нам честь.

– Нам чрезвычайно приятно видеть вас у себя в гостях, – сказал его превосходительство тоном, означавшим, что разговор окончен. Хорнблауэр вновь поклонился дважды, Барбара сделала еще два реверанса, и оба двинулись наискосок, чтобы не поворачиваться к их превосходительствам спиной. Мендес-Кастильо тут же подскочил, чтобы представить их остальным гостям, однако Хорнблауэр должен был прежде излить Барбаре свое изумление.

– Ты видела трубача, дорогая? – спросил он.

– Да, – ответила Барбара без всякого выражения. – Это Хаднатт.

– Поразительно, – продолжал Хорнблауэр. – Невероятно. Я бы никогда не подумал, что он на такое способен. Разобрать крышу тюрьмы, перелезть через частокол, добраться от Ямайки до Пуэрто-Рико… удивительно.

– Да, – сказала Барбара.

Хорнблауэр повернулся к Мендесу-Кастильо:

– Ваш… ваш тромпетеро… – Он не был уверен, что правильно вспомнил слово, поэтому поднес руку ко рту, изображая, что играет на трубе.

– Вам понравилось его исполнение? – спросил Мендес-Кастильо.

– Чрезвычайно. Кто он?

– Лучший трубач в оркестре его превосходительства.

Хорнблауэр пристально взглянул на испанца, но тот хранил дипломатическую невозмутимость.

– Ваш соотечественник, сударь? – настаивал Хорнблауэр.

Мендес-Кастильо развел руками и поднял плечи:

– Зачем мне занимать им свои мысли? Да и в любом случае музыка не знает границ.

– Да, наверное, – ответил Хорнблауэр. – Границы в наше время зыбки. Например, сеньор, я не припомню, существует ли между нашими государствами соглашение о выдаче дезертиров?

– Удивительное совпадение! – воскликнул Мендес-Кастильо. – Всего несколько дней назад я изучил этот самый вопрос – из праздного любопытства, уверяю вас, милорд. И я обнаружил, что такого соглашения нет. Было много случаев, когда дезертиров возвращали в качестве жеста доброй воли. Но увы, милорд, его превосходительство изменил свой взгляд на данный вопрос после того, как некое судно – «Эстрелья дель Сур», которое вы, возможно, помните, – было захвачено на выходе из этой самой гавани при обстоятельствах, которые его превосходительство нашел крайне досадными.

Это было произнесено без тени злорадства, словно замечание о погоде.

– Теперь я еще больше ценю доброту и гостеприимство его превосходительства, – сказал Хорнблауэр, стараясь не выдать чувств человека, который только что подорвался на собственной петарде.

– Я передам ваши слова его превосходительству, – ответил Мендес-Кастильо. – А сейчас многие гости желали бы познакомиться с милордом и ее милостью.

Ближе к концу вечера тот же Мендес-Кастильо подошел с сообщением от ее превосходительства: маркиза просит сказать, что понимает, насколько Барбара устала (учитывая, что она не до конца оправилась от пережитого в море), а посему, если милорд и ее милость решат удалиться неофициально, их превосходительства их поймут. Хорнблауэр и Барбара поблагодарили, и Мендес-Кастильо провел их через незаметную дверь в дальнем конце зала на лестницу, ведущую в гостевые покои. Тут ждала приставленная к Барбаре служанка.

– Попроси горничную выйти, – сказала Барбара. – Я обойдусь без нее.

Это было произнесено без всякого выражения, и Хорнблауэр испугался, что утомление сегодняшнего вечера оказалось для нее чрезмерным. Однако просьбу выполнил.

– Я могу помочь тебе, дорогая? – спросил он, когда горничная вышла.

– Ты можешь остаться и поговорить со мной, если хочешь.

– Конечно, с радостью, – ответил Хорнблауэр. Все было немного странно, и он попытался найти тему для разговора, чтобы немного разрядить напряжение. – Я до сих пор не могу поверить насчет Хаднатта.

– Насчет Хаднатта я и собиралась поговорить. – Голос Барбары звучал почти резко. Она стояла даже прямее обычного и смотрела на Хорнблауэра взглядом солдата, застывшего по стойке смирно в ожидании смертного приговора.

– В чем дело, дорогая?

– Ты меня возненавидишь.

– Нет! Никогда!

– Ты еще не знаешь, что я тебе скажу.

– Что бы ты ни сказала…

– Не говори так! Прежде выслушай. Хаднатта освободила я. Я устроила ему побег.

Ее слова были как внезапная раздвоенная молния. Или как если бы в полный штиль грот-марса-рей внезапно сорвался с мачты.

– Дорогая, – сказал Хорнблауэр, не веря своим ушам. – Ты устала. Может, тебе лучше…

– Ты думаешь, я сошла с ума? – Она по-прежнему говорила таким голосом, какого Хорнблауэр прежде от нее не слышал; вместе с последними словами вырвался горький смешок. – Могла бы сойти за сумасшедшую, потому что это конец моего счастья.

– Милая… – начал Хорнблауэр.

– Ой! – выдохнула Барбара. Этот единственный звук был переполнен нежностью. Она на миг опустила плечи, но тут же выпрямилась снова и отдернула руки, которые уже протянула было к нему. – Пожалуйста, выслушай. Я же тебе сказала. Это я освободила Хаднатта!

Она явно говорила с полной уверенностью в своих словах, и перед Хорнблауэром, который стоял как в столбняке, постепенно забрезжило: все так и есть. Осознание просачивалось в щели его неверия, и каждая новая догадка была как следующая метка уровня воды в прилив.

– Та последняя ночь в Адмиралтейском доме!

– Да.

– Ты вывела его через калитку в сад!

– Да.

– Значит, тебе помогал Эванс. У него есть ключ.

– Да.

– А этот контрабандист… Боннер… тебе помог.

– Ты сказал, что он сомнительная личность. По крайней мере, он согласился на авантюру.