Бандитский Петербург. 25 лет спустя - Андрей Константинов

A. К.: Но тогда арест Кумарина сейчас как можно объяснить? Государство опомнилось?

B. В.: Здесь много обстоятельств сошлись. Чаще бывает всё гораздо проще, чем мы предполагаем. Возвращаясь к Америке. Почему там долгое время к мафии относились терпимо? Потому что мафия открыто провозглашала: мы не трогаем обычных граждан, а если мы разбираемся, то разбираемся между собой. И власть на это смотрела так: чем больше они друг друга перестреляют, тем нам лучше. И до тех пор, пока общественность это не задевало, она не давила на власть и полицию. А потом случился День святого Валентина 1929 года. Тогда в Чикаго семерых членов группировки О’Бэниона расстреляли в гараже люди Аль Капоне, переодетые в форму полицейских. Общественность была возмущена тем, что подобное происходит средь бела дня и чуть ли не в центре города. Именно после того случая были созданы «неприкасаемые», было мобилизовано следствие в отношении Аль Капоне, в результате которого его посадили в тюрьму… за неуплату налогов. Где он и умер.

И в нашем случае, если бы это были разборки где-то далеко от глаз людских, то это одно. Но когда днем расстреливают «роллс-ройс» на Петроградской из автоматов, то это — вызов властям и общественности.

A. К.: То есть на этот период, на 2006 год, когда уже забыты разборки девяностых, и тут вдруг такой аналог Дня святого Валентина.

B. В.: Это на самом деле стрельба по авторитету губернатора.

A. К.: Рейдерские захваты, которые приписывают тамбовским, затронули интересы всей общественности. И получается так: тамбовские легализовались, но не смогли нормально себя вести в цивилизованном обществе и продолжали эпатировать.

B. В.: Не хватило самоконтроля.

A. К.: Хочу спросить тебя как ученого, который отслеживает тенденцию, в том числе и тенденцию применения силы. Ходорковский — это совсем другая история. Но многие сегодня проводят параллели. Ведь у Ходорковского тоже был момент определенного вызова государству.

B. В.: Причем довольно серьезного вызова. Он пытался определять, куда тянуть нефтепровод, а это у нас — приоритет государства. А он хотел провести его в Китай, а не в Находку. Он собирался продавать недра родины американским нефтяным компаниям, а для Кремля американские нефтяные компании все равно, что Пентагон или ЦРУ. И он еще довольно откровенно лоббировал в политике свои интересы через Комитет по налогам в Госдуме и намеревался создать свою фракцию.

A. К.: Получается, что у Ходорковского вызов был стратегическо-политический. А в нашем случае, который мы сегодня обсуждаем, вызов можно назвать «понятийным»?

B. В.: Бросить такой вызов — это поставить под сомнение приоритет власти в наведении порядка, в регулировании отношений собственности.

A. К.: Существует такой миф (и миф ли это?), что полностью наводится порядок в сфере, где есть организованная преступность и мафия, только в условиях тоталитарных государств.

B. В.: Совершенно с этим согласен. Единственный период, когда мафия на Сицилии была нейтрализована, это период правления фашистов. Когда Муссолини назначил префектом Палермо Чезаре Мори, тот начал беспощадную борьбу с мафией, всё у нее отнял, всех пересажал и провозгласил себя главным мафиози. Он так и сказал: «Если вы так уважаете мафию, то главный мафиози теперь я».

A. К.: Наши политики вряд ли сделают такой шаг…

B. В.: Ну там-то парни эксцентричнее.

A. К.: Получается, некая активность преступных групп и кланов — это плата за демократию?

B. В.: Это слишком резко. С одной стороны, да. С другой стороны, капиталистическое государство само создает анклавы, где действует мафия, когда оно запрещает азартные игры, проституцию, наркоторговлю…

A. К.: Это сознательный шаг?

B. В.: Это — неизбежность. Общество давит: это — аморально, это — неэтично, и надо это запретить. А кому-то надо зарабатывать политические очки, и провозглашается кампания за введение «сухого закона», за запрет еще чего-нибудь. Государство запретило, общественность довольна, а туда приходит мафия. Как у американцев было? В 1919 году они ввели «сухой закон», в 1929-м его отменили потому, что было понятно, что не действует: через границу алкоголь идет контрабандой грузовиками, здесь производят пиво и гонят самогон, и только мафия на этом наживается. Но за эти десять лет мафия настолько окрепла, что стала находить другие области, где можно развернуться, и ее уже было не изжить.

A. К.: А кто наиболее успешно сумел загнать мафию в ограниченные рамки?

B. В.: Япония. У них очень сильное разграничение. У членов якудзы есть визитки, где написано: Ямомото такой-то, фирма «Ямагучи Гумми» (кстати, у нас в городе есть кафе «Мистер Ямагучи»). Все фирмы, имеющие отношение к якудзе, известны, и они зарегистрированы. Это страна, где полиция знает точное количество членов мафиозных группировок.

A. К.: Как аналог легализированной проституции?

B. В.: Скажем так, аналог легализированной охранной структуры с японской спецификой. Они занимаются тем, чем обычно занимается мафия. Например, крышуют незаконные казино. А еще они выселяют жильцов. Закон Японии — на стороне жильцов, и выселить их не так-то просто. И когда возникают с этим проблемы, то подгоняют якудзу, и они всех выселяют. При банкротствах их используют, когда надо ускорить процесс, потому как с этим в Японии тоже сложно. То есть там, где закон несовершенен и его трудно применить, государство использует якудзу.

A. К.: То есть такой силовой регулятор, который выполняет особо деликатные «госзаказы».

B. В.: Да. Или там, где плохо работает закон, работает мафия. И это универсальное правило во всем мире.

A. К.: А какая перспектива ждет нас?

B. В.: Если спросить Владимира Сергеевича, как он себя определяет, то он, наверное, ответил бы: «Я занимаюсь бизнесом и благотворительностью». В принципе, они не претендовали на то, чтобы быть секретной, подпольной, страшной организацией, триадой. Наоборот. У них была тоска по интеграции в нормальное общество. Они же все противоречивы. С одной стороны, у них капитал — связи, авторитеты — теневой мир. А с другой — желание жить в нормальном обществе.

A. К.: Мне в свое время Костя Могила жаловался на то, что он, с одной стороны, не может сказать то, что думает, потому как братва не поймет, а с другой стороны, объявить себя бизнесменом тоже невозможно — «там» не поймут. Он попал меж двух огней.