Весь Хайнлайн. Угроза с Земли (сборник) - Роберт Хайнлайн

Глисон обдумал этот пункт, решил подписать контракт и сделал как решил.

Даже после этого Харкнесс попытался выдвинуть претензию, мол, Уолдо — служащий НАПЭ. Мол, ранее сам подписал контракт на исполнение особого поручения за обусловленный гонорар. Претензия была явно высосана из пальца; даже Глисон согласился с этим.

В обмен на все права на ДШДК, на который Уолдо согласился представить чертежи — ждите, пока Стивенс увидит эти эскизы и разберется в них! — ему был обещана учредительская доля акций НАПЭ без права голоса, но полностью оплаченная и не подлежащая налогообложению. Неучастие в делах компании — это была его собственная идея. В торговле энергией предстояли головоломные трудности, причем в изобилии. Можно было предвидеть, что начнется: браконьерские приспособления, хитрости для обхода счетчиков, да мало ли что еще. Близилась эра свободного энергопотребления, и усилия остановить ее в перспективе бесплодны, Уолдо был в этом убежден.

Он так хохотал, что перепугал Бальдура — пес забеспокоился и громко залаял.

Теперь можно позволить себе забыть про патенты Хатауэя.

Однако в его торжестве над НАПЭ оставалась одна задоринка, чреватая последствиями: он заверил Глисона, что декальбы, «обработанные по Шнайдеру», впредь будут работать безотказно. А сам верил, что так и будет, просто потому, что полагался на Грэмпса Шнайдера. Однако доказать не смог бы. И сам понимал, что слишком мало знает о явлениях, связанных с Иномиром, чтобы ясно различать, что может, а чего не может случиться. Это все еще требовало обширного и трудного исследования.

Но Иномир — это было дьявольски трудное место для изысканий!

Предположим, рассуждал он, что человеческая порода слепа, что зрение у нее так и не развилось. Оставим в стороне вопрос, насколько слепые могли бы цивилизоваться, просветиться и усвоить научные представления, но трудно себе представить, чтобы они хоть когда-нибудь сумели в принципе развить у себя астрономию. Они могли бы говорить о Солнце, как об источнике энергии, действующем по сложной циклической схеме, и оценивать направление на него, поскольку Солнце так могуче, что его можно «видеть» кожей. Они могли бы указывать его местонахождение, могли бы изобрести приборы, которые улавливают солнечный свет, могли бы изучать Солнце.

Но разве они в силах были бы заметить бледные звезды? Очень на то непохоже. Само существование небесной вселенной, ее безмолвные бездны и осиянное величие были бы для них непредставимы. И даже если бы кто-то из их ученых каким-то образом оказался вынужден принять наличие вселенной, причем не как фантастическое, невероятное допущение, а как факт, как бы он мог исследовать этот факт в подробностях?

Уолдо попытался вообразить себе фототелескоп, изобретенный и сконструированный слепцом, задуманный так, чтобы слепец мог им управлять и мог бы накапливать сведения, в которых могли бы разобраться другие слепцы. Не получилось: слишком много ловушек оказывалось на пути. Чтобы решить такую проблему, никуда было не деться от мучительных трудов по увязыванию в цепь внутренних рассуждений, а для этого была нужна изощренность куда более могучего гения, чем его собственный. Неимоверное напряжение требовалось, чтобы ему, зрячему, изобрести телескоп для слепого; способа самому слепому без посторонней помощи преодолеть возникающие трудности Уолдо вообще не видел.

В данном случае такую помощь оказал ему Шнайдер; в одиночку он безнадежно застрял бы в самом начале пути.

Но даже с подсказками Шнайдера проблема исследования Иномира мало чем отличалась от задачи самостоятельного постижения слепцом начал, ведущих к зарождению астрономии. Постичь Иномир Уолдо не мог; он мог только прикоснуться к нему, применяя «обработку по Шнайдеру». Будь оно проклято, куда уж тут до конструирования приборов, с помощью которых возможно изучение иновселенной.

Напрашивалось, что в конце концов придется еще раз побывать у Шнайдера в поисках наставлений, но эта уловка представлялась такой гадкой, что Уолдо отбросил саму мысль о ней. Опять же Грэмпс Шнайдер вряд ли сможет научить его большему; они говорят на разных языках.

Инопространство существует и оказывается достижимо при определенной направленности разума: либо сознательной, чему учил Шнайдер, либо подсознательной, жертвами которой оказались Маклеод и ему подобные, — это все, что дано знать.

То, что мысль и только мысль сама по себе способна воздействовать на физические явления, противоречило всей материалистической философии, в которой он вырос. В этом представлении было что-то крайне неприятное. Оказывалось, что убеждение в незыблемости физических законов и миропорядка — предрассудок, и он, Уолдо, находится у такового в плену. Люди, предопределившие его мировоззрение, натурфилософы, создавшие мир науки и сопутствующих технологий: Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Штейнмец, Джинс и мириад их коллег, рассматривали Вселенную как механизм, действующий по жестким правилам. Очевидные неудачи в следовании этим правилам, следовательно, рассматривались либо как ошибки в наблюдениях, либо как неудовлетворительность построенных гипотез, либо как следствие недостаточности имеющихся сведений.

Даже кратковременное возвышение неопределенности по Гейзенбергу не изменило фундаментального ориентирования на упорядоченный космос; сама эта неопределенность рассматривалась как нечто определенное! Ее можно было выразить, описать с помощью формулы, на ней оказалось возможно построить строгую статистическую механику. А в 1958 году, когда Горовитц переформулировал волновую механику, неопределенность эту самую вообще удалось исключить. Порядок и причинность были восстановлены в правах.

И вдруг такое дело, будь оно неладно! Ведь с тем же успехом теперь можно молиться о ниспослании дождя, загадывать желания в полнолуние, ходить к «исцелителям верой» и в конце концов капитулировать перед прелестным солипсизмом епископа Беркли: «Не бытует сей клен в отсутствие взглядов зевак».

Уолдо не был так всецело предан Абсолютному Порядку, как Рэмбо; ему не угрожало умственное расстройство по случаю краха основополагающих принципов; и тем не менее, так-его-распро-так, это большое удобство, когда все на свете происходит так, как тебе преподано. Из порядка и закона природы выводится предсказуемость; без предсказуемости жить невозможно. Часы должны идти мерно; если воду греть, она закипает; пища — не в погубление, а во здравие; приемники де-Кальба должны работать, причем так, как полагал их конструктор; хаос несносен и жить в нем никак нельзя.