Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И часики.
На том конфликт был улажен. Следующие несколько часов мне пришлось наблюдать, как древний индейский демон, воплощающий в себе гибельную пустошь, засуху и мор, носился по всей деревне в красной бейсболке на рогах, хвалясь сувениром каждому встречному. Гён светилась от счастья, а мы с Коулом – от долгожданного покоя. Вместе с ковеном Завтра мы всю ночь напролет праздновали наступивший Ламмас. Год явно выдался урожайным: праздничный стол ломился от ячменного хлеба, телячьей вырезки и мисок с черничной кашей, а вся поляна была украшена подсолнухами и желтыми розами. Дети вязали войлочных грифонов, а меж расставленными шатрами бродили влюбленные парочки, держась за руки. Те были связаны зелеными лентами: тем самым они нарекли себя братьями и сестрами Ламмас. Посмотрев на это, Коул тоже связал наши руки, что не ускользнуло от внимания Гён.
– К слову, делить ложе братьям и сестрам Ламмас не считается зазорным, – протянула она с ехидной улыбкой, поправляя на голове красную бейсболку, из которой, уже порванной, бесстыже выглядывал один рог. – Даже наоборот! Это восстанавливает плодородие нашей земли после сбора урожая. А малыши, зачатые в Ламмас, всегда особенные…
– Да у вас что ни праздник, то повод «уплодородить землю», – буркнул Коул. Его уши горели красным, освещая поляну похлеще расставленных факелов. – Или детей заделать.
Гён пожала плечами, забрасывая себе в рот несколько ягодок черники.
– У нас нет телевизоров и этих ваших маленьких говорящих штучек, которые вы обычно таскаете в карманах. Чем нам еще заниматься, как не любовью?
Коул крепко задумался. Я нашла взглядом Морган, вовсю отплясывающую в кругу молодых охотников под ритм барабанов. Очевидно, Диего все-таки дал ей попробовать стопку местной брусничной настойки. Уже через пятнадцать минут она потеряла где-то свои башмаки, а еще через пять свалилась замертво. К концу вечера Диего валялся рядом с ней, наевшись песка, который принял за тростниковый сахар. Да, настойку в Завтра и впрямь делали убойную!
После этого зрелища Коул предпочел обойтись молоком с медом и корицей. За каждым его глотком следовал поцелуй, дарящий мне вкус топленых сливок и ту гордость, которую он испытывал за еще одну белую жемчужину в декольте моего платья. В этом году Ламмас был не только торжеством лета, но и моим собственным праздником. А после того как Ворожея вознесла мне прилюдную похвалу, и даже Луна расщедрилась на сухое «Недурно», я окончательно вошла в кураж.
– На бис, бард! – раздался в толпе мужской смех, когда я прыгала со скрипкой наперевес по деревянной скамье. Пальцы ныли от струн, голова кружилась, но ковен, насытившийся медовухой, теперь хотел насытиться и музыкой.
– Вот вам еще, – ухмыльнулась я и, подмигнув Коулу в толпе, приложила скрипку к плечу и заиграла старую кельтскую песню:
Колокольчик звенит на шее серого зайца,
Динь-дон, динь-дон!
Он не знает, что должен бояться,
Черного волка, который ночью придет
И велит ему с жизнью расстаться.
Тук-тук! Динь-дон!
Голодные сумерки стучатся в двери,
То пришли пугливые лесные звери
С зайцем в кости на спор играть,
Проигравший пойдет волку дверь отворять.
Динь-дон! Бам-бам!
Заяц проиграл семерым воробьям,
Но серая шкурка вдруг сделалась белой,
Волк съел их, его не заметил.
Заяц по правде – шулер-лиса,
Лови подлеца, волк и зима!
Но, как и в истории про зайца, все хорошее имеет свойство заканчиваться – освоив седьмой дар, мне предстояло постичь и восьмой.
XII
Ведьмина башня
– Время на исходе.
И ничего снова не получалось.
– Еще только тридцатое сентября, Одри…
– Нет, Коул, уже тридцатое!
Я откупорила зубами фломастер и зачеркнула еще один день в календаре. Красных крестиков прибавлялось, а моих способностей – нет. Никаких намеков на сотворение я не выказывала и в помине: ни с проницательной и тактичной Ворожеей, ни с беспощадной и прямолинейной Луной, ни с тихой и сосредоточенной Шайей, которой хватило лишь на два дня молчаливых практик над дымящимся котлом, после чего она снова слегла. Недаром мама говорила, что дар сотворения стоит над всеми прочими – ничто прежде не давалось мне с таким трудом, как написание собственных заклятий. Талант этот требовал львиной доли фантазии и колдовского мастерства, а ни тем ни другим похвастаться я не могла.
– Зато у тебя получаются красивые стихи, – попытался приободрить меня Коул, перелистывая мой ежедневник, где я, как учила Шайя, рифмовала все свои мысли и переживания. Именно так, по ее мнению, и заводился новый магический порядок: «Заклинания – не что иное, как пение души Верховной, которое просто нужно услышать».
Я застонала и упала спиной на кровать.
– Мы обречены.
Коул сдавленно хохотнул, будто мой крах в качестве Верховной ведьмы забавлял его. Дни бежали, как река Мохаве, и иногда я просыпалась в майке, насквозь промокшей от пота. Во снах мне являлся Джулиан, держа в руках тыквенный фонарь, а затем он присваивал себе и мой ковен, и меня саму. Ожидание этого судьбоносного дня, закрепленного ритуальным порезом на ладони, угнетало, заставляя жить с ощущением спешки. Но, как бы старательно я ни перебирала ногами, я продолжала стоять на месте – моя жизнь напоминала иллюзорную пустыню, где любые усилия тщетны. Даже тот факт, что Джулиан наверняка уготовил Ферн страшную месть, ничуть не обнадеживал: мне все равно предстояла битва. Неважно, с кем – с Джулианом, с Ферн или с ними обоими.
– Полгода, Одри! Ты потратила на Завтра и свое обучение пять месяцев, – подбрасывала дрова в огонь моего самоедства Тюльпана. – Вчера в Бёрлингтоне объявились фейри. С Гражданской войны их не видела!
– Благой двор или Неблагой?
– Неблагой.
– Вот черт, – поморщилась я, вспоминая их пираньи челюсти и страсть рвать на части заблудившихся путников.
– Я выгнала эту зубастую мелкоту за черту Нью-Йорка, пусть Аврора с ними разбирается, – горделиво сообщила Тюльпана. – Но они вернутся, если не вернешься ты. Сколько ты еще там пробудешь?
– Пока не освою сотворение. Остался последний дар, Тюльпана! Я обещала Джулиану сделать его Верховным…
– Но ты же хотела убить его раньше, чем ваша клятва заставит тебя это сделать…
– Да, именно. Я придумаю такое заклинание, которое сделает переход к нему верховенства смертельным.
– Оу, – Тюльпана расплылась в лощеной улыбке. – Я заинтригована! Главное,
