Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Если б Вы знали, милый друг, что за божественная погода; и как меня пробирает мороз при мысли, что я еду в Петербург, этот ненавистнейший из всех городов мира, что мне предстоит еще очутиться среди зимы после той чудесной, волшебной весны, которою я здесь наслаждаюсь.

Буду завтра думать о Вас и о всех дорогих людях, живущих в Петербурге. Но хотя душа моя тревожна, а ум говорит мне, что распространяемые о предстоящих ужасах слухи преувеличены. Здесь в газетах уверяют, что будут взорваны на воздух три улицы в Петербурге! Это уж слишком.

До свиданья, дорогой друг!

Бесконечно любящий Вас

П. Чайковский.

Радуюсь, что занятия Пахульского идут хорошо.

219. Чайковский - Мекк

Рим,

25 февраля/8 марта 1880 г.

Я ленился на письма в последнее время и даже Вам, милый и дорогой друг мой, не писал так долго! Причины тому: спешность моих работ, которые хотелось отвезти в Россию уже вполне оконченными, торопливое осматривание некоторых римских памятников, еще не виданных мной, а главное, ни с чем не сравнимая божественная погода, заставлявшая предпринимать большие прогулки, что сопряжено с большой усталостью. Мы опять провели целый день в Тиволи, в этом чудном уголке, где прелести горной природы соединяются так удачно с красотой древних развалин, водопадов и удивительным видом на Carapagna Romana. Завтра мы уезжаем, и я Вас сейчас очень удивлю, мой друг, сказавши, что я возвращаюсь в Россию через Париж. Это решение я предпринял по следующей причине. Дело в том, что я поеду один, ибо Алеша необходим для Модеста, которому невозможно одному усмотреть за Колей. Между тем я так привык путешествовать с Алешей, что на меня находил какой-то ужас при мысли о предстоявшей поездке. Кроме того, я заранее знаю, как буду тосковать от разлуки с моими милыми сожителями, и в виду этого меня пугала мрачная, тоскливая Венеция, напоминающая тяжелую эпоху моей жизни, и Вена, которую я тоже не люблю и, вероятно, по той же причине. Ну, словом, я чувствую, что поездка в Париж, где я всегда люблю бывать, а особенно после двукратного пребывания рядом с Вами, может меня развлечь от давления тоскливых ощущений, которыми я буду полон, оставшись один и имея перед собой длинное путешествие из царства весны в мрачный, ужасный Петербург! Чувствую,что это неблагоразумно, что это сопряжено с излишней тратой денег, и все-таки не могу не сделать так, как подсказывает мне чувство страха в виду далекого и одинокого путешествия.

Уезжаю из Рима с сознанием, что это город, который не вполне подходит к моим требованиям, но город, имеющий свойство привязывать к себе понемногу. Я начинаю понимать, почему многие, приехавшие сюда не надолго, остаются на всю жизнь.

Как долго я буду без известий о Вас, бесценный друг! Но зато надеюсь, что по приезде в Петербург тотчас же распечатаю письмо от Вас с известием, что Вы здоровы и покойны. Из Парижа напишу Вам. Я останусь там дня два.

Ваш безгранично Вас любящий

П. Чайковский.

Если при моем проезде через Москву Вы будете там, то я пришлю Вам посмотреть хорошенькие подарочки, купленные для сестры и племянниц. Я очень горжусь своим выбором.

220. Чайковский - Мекк

Париж.

29 февраля/12 марта 1880 г.

Три дня тому назад я расстался с братом, его воспитанником и моим Алешей. Они уехали в Неаполь, а после них я в Париж. Совершил очень благополучное путешествие, но, как и следовало ожидать, значительно страдал от разлуки с моими сожителями. Погода совсем летняя и не только в Италии, но и везде во Франции. Тем не менее разница большая между совершенно весенним видом итальянской природы и здешними еще не зеленеющими полями и оголенными деревьями. Вообще я никогда так живо не ощущал вето прелесть Италии, как теперь. Уже теперь я начинаю мечтать о поездке в Италию в будущем, году. Здесь парижский шум и блеск имеют то хорошее влияние, что они рассеивают меня от грустных мыслей. Но настроение мое все-таки невеселое. Мне жаль Италии, меня страшит наша милая и дорогая родина, где все теперь так грустно, где так тяжело и жутко жить в наше ужасное время.

Сегодня вечером буду слушать оперу “Jean de Nivelle” Leo Deslibe'a-композитора, талант которого мне очень оимпатичен. Опера имела огромный успех, и я не без труда достал место.

Уезжаю отсюда в воскресенье вечером. Проведу день в Берлине и шестого числа надеюсь быть в Петербурге, где меня с нетерпением ожидают.

Будьте здоровы, дорогой, бесконечно любимый друг. Как давно я не имел известий о Вас и как рад буду получить об Вас известия в Петербурге.

Ваш П. Чайковский

221. Мекк - Чайковскому

Москва,

1880 г. февраля 29-марта 1. Москва.

29 февраля 1880 г.

Милый, дорогой друг! Ваше последнее письмо меня очень, очень огорчило. Ваше неодобрение моим желаниям и действиям мне чрезвычайно больно. Я говорю по поводу исполнения Ваших сочинений в Париже. Я вижу, что в этом деле наши взгляды совершенно расходятся. Я, как Вам известно, обращаю внимание только на действительную, а не на кажущуюся сторону дела, поэтому для меня имеет значение только сущность дела, а внешностью его я совершенно пренебрегаю. Сущность же дела здесь такова: я, как страстная поклонница Вашей музыки, желаю искренно доставить человечеству, так сказать, разделить с ним то наслаждение, которым пользуюсь сама, слушая Ваши сочинения, но, не обладая сама ни оркестром, ни капельмейстерским даром, я нуждаюсь в исполнителе моего задушевного желания. Случай указывает мне человека, который так же горячо и искренно поклоняется Вашему таланту и к тому же владеет всеми средствами привести мою мечту в исполнение; qui se ressemble s'assemble [сходные друг с другом объединяются (фр. посл).]. Я в восторге, что встретила знатока и ценителя дорогого мне предмета и спешу воспользоваться этим, для чего и обращаюсь приблизительно с этими словами: “Cher Monsieur Colonne, je vois que vous estimez beaucoup le talent de notre eminent compositeur Monsieur Tschaikowsky [“Дорогой г. Колонн, я вижу,что вы очень цените талант нашего выдающегося композитора г. Чайковского.]. Я также его страстная поклонница и за него чувствую и к Вам большую симпатию, почему и обращаюсь к Вам с следующим предложением: сойдемтесь, внесем каждый то, что имеем, и будем доставлять публике наслаждение слушать хорошую музыку”. Monsieur Colonne, конечно, в восторге и очень благодарен за такое предложение только потому, что он сам высоко чтит Ваш талант, иначе он не взялся бы ни за какие деньги исполнять предложенного ему сочинения. Он слишком уважает свое искусство, слишком дорожит своею репутациею и слишком порядочный человек для этого и подкупить его нельзя. В этом убежден весь Париж, за то его и уважают, а публику и подавно подкупить нельзя. Следовательно, какое же значение имеют здесь деньги относительно Вас, мой милый друг? Никакого. Они служат только к тому, чтобы уплатить за переписку оркестровых партий и на оставшиеся деньги, быть может, дать поужинать бедным музыкантам оркестра, которые трудились над разучиваньем пьесы. Но ведь для достоинства сочинения это нисколько не унизительно.

Я уверена вполне, что Colonne не будет разглашать о моей солидарности с ним, а если бы каким-нибудь необыкновенным способом это и узналось, то ведь только и могли бы написать, что “у г-на Чайковского есть такие поклонники или поклонницы, которые на свой счет ставят на оркестр его сочинения”, а ведь не могут же сказать, что это сочинение имеет достоинство за деньги. Это был бы даже хронологический абсурд. Если же каким-нибудь газетным или общественным сплетникам вздумалось сказать или написать что-нибудь иное, то я могу только презирать это. И вот в этом-то мы и не сходимся, почему я прошу у Вас извинения, мой дорогой друг, за то, что я уже сделала, и больше я делать не буду того, что Вам неприятно. Я написала так много об этом предмете для того, чтобы дать Вам понять, что я, по своим понятиям, не только не роняла Вашего достоинства, но заботилась об нем больше, чем о своем собственном. Я забыла только, что бывают разные взгляды и разные отношения к одному и тому же предмету.