Пленница медведя (СИ) - Владимирова Анна

— Если бы я от тебя бежала, то гораздо дальше! — отказала мне выдержка. — Сезар меня спас! Если бы не он, я бы пожалела, что не сдохла на месте аварии!

— Почему тогда ты не вернулась домой?! — потребовал он сурово.

— Задай вопрос зеркалу! — зло выпалила я. — Когда жизнь дает второй шанс, начинаешь ценить каждую минуту! Я не собираюсь выходить замуж по твоей указке и делать только то, что ты одобришь. Стыдишься меня? Так дай свободу, и забудем друг о друге!

— Дома поговорим, — отвернулся он, а я сжала кулаки и отвернулась в окно. Меня душили злые слезы — какая я все таки наивная дура!

Когда мы перестали с ним общаться? Когда у него стало много работы. Первые годы после смерти мамы он был моим лучшим другом, брал везде с собой, интересовался моей жизнью. А потом его компания поперла, как на дрожжах, работы стало невпроворот, и мы почти перестали видеться. Когда он притащил в дом «новую маму», я потеряла всякую надежду на то, чтобы вернуть себе то время.

Элеонора в общем была неплохой женщиной, но слишком активно пыталась заменить мне мать и взять все под контроль. Я ходила в две школы, занималась единоборствами, носила тонны крахмала на шмотках и всем улыбалась… до пятнадцати лет. А потом меня понесло. Начались психологи, психотерапевты, даже медикаменты. Вот тогда отец вернулся в мою жизнь, но в образе плохо знакомого мужчины — успешного известного в высшем обществе человека, который дорожил репутацией. Все наше общение сводилось к требованиям и угрозам. Я активно с ним воевала до того момента, как оказалась на операционном столе и с противозачаточным имплантом.

37

Тогда он немного изменился. Мне так казалось. Начал разговаривать со мной немного больше, вроде бы давал свободу, забил на свое требование общаться со сверстниками только его круга и позволял пропадать с друзьями в гетто. Казалось, жизнь даже немного наладилась. Пока он не приехал за мной в участок, в котором меня задержали после демонстрации.

В этом месте мне бы хорошо подумать, нужна ли я такая Сезару. У меня же поперек лба написано, что приношу мужчинам несчастья и делаю их жизнь адом. Если отец уже привык, то Сезар — последний мужчина, которого я хотела разочаровать. Только, вспоминая его черты, усмешку, взгляд… спокойствие в каждом движении, мне хотелось выть. В нем было все, что мне нужно, в невероятной концентрации — понимание и полное приятие такой, какая есть. Пусть мы совсем немного знакомы, а у меня нет опыта, на его тепло хочется лететь — и будь что будет.

Когда мы подъехали к воротам Дефореста, нас даже не досматривали. Вояки отделились от нас на ближайшем повороте, а меня повезли прямиков в даун-таун, домой.

Я безучастно следила за сменой картинок за окном и еле дышала от тянущей тоски. Мне даже не нужно было думать о Медведе. Он просто стоял фоном за любыми эмоциями. И все больше казался глюком. Потому что раньше мне не нужно было стыковать мой мир и тот — за воротами. А теперь едва ли могла поверить, что эти два мира существуют вот так — в нескольких часах гонки по трассе.

Все казалось чужим. Забитые центральные улицы в час пик ударили по ушам такой лавиной шума, что, казалось, я оглохну даже с шумоизоляцией автомобиля. Суета людей выглядела такой искусственной, надуманной, никому не нужной. А нос раздражала городская вонь, которую я раньше не замечала.

Но вскоре все осталось позади, и мы въехали в район аккуратных вилл и стриженых газонов, водителей в костюмах, стоимость которых равна годовой зарплате Алексы в ее цветочном магазине. Интересно, это я устроила себе встречу с папочкой, попросив Сезара отправить Алексе сообщение? Да уже и неважно.

Когда машина подъехала к воротам, они уже были открыты, а во дворе толпились обитатели дома во главе с мачехой. Мне открыли двери и подали руку, которую я проигнорировала. Как же тут безвкусно пахло…

— Боже мой, девочка!.. — ахнула мачеха, кидаясь мне на шею. Я перетерпела ее приступ, глубоко вздохнув. — Бедная…

Элеонора обхватила ладонями лицо, и тут ее взгляд зацепился за шею.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Какой кошмар, — попыталась дотронуться до кожи, но я передернула плечами:

— Не трогай, пожалуйста.

— Руперт, вызови врача! — как обычно, не слушала она меня, схватившись за края ворота футболки.

Пришлось дать ей по рукам.

— Я сказала, — не трогай, — процедила угрюмо и направилась босиком по ступенькам. — И врача не надо.

Персонал дома учтиво кивал мне, и я со всеми здоровалась. Особенно тронули слезы в глазах уборщиц. Ну откуда им было знать, что за меня нужно шампанское открывать, а не оплакивать? И ведь не поверят, даже если попробовать объяснить.

Дом казался непривычно огромным. Меня тут будто год не было. Зачем людям такие дома? И снова в груди невыносимо заныло. Я обернулась к отцу:

— Когда ты будешь готов меня выслушать?

— Когда тебя осмотрит семейный врач, — следовал он за мной.

— Не нужно — я в порядке даже большем, чем обычно.

— В последнее время ты — последний человек, мнению которого я буду доверять, — будто пощечину зарядил.

Я тяжело сглотнула, замирая.

— Я не буду терпеть такое обращение со мной. Не хочешь по-хорошему, давай по-плохому, — уставилась в его глаза. Он постарел за эти дни. Лицо совсем опало и сморщилось, глаза выцвели. Может, все же имел право вести себя так? А имел ли право мне не верить? — Я уже извинилась за то, что осталась жива. Не заставляй меня жалеть о большем. Либо ты начинаешь считать меня за человека, либо нам вообще больше не о чем говорить. И я ухожу.

— К этому зверю? — усмехнулся он. — Забудь.

— Что? — презрительно усмехнулась. — Дальше что, на цепь посадишь?

— Если понадобится, — недобро сверкнули его глаза. — Пока ума не прибавится.

— Тебе уже вряд ли что-то поможет — не дождемся, — презрительно цедила я, обмирая внутри. Он что, серьезно?

— Тебе, Дана. Ты будешь делать то, что скажу.

38

— А не то что? — скрестила я руки на груди.

— Ничего, — склонился он к моему лицу. — Выбора у тебя нет.

— Очень интересно. Будешь плетью хлестать? Загонять гвозди под ногти? — презрительно усмехалась я.

— Пошла в свою комнату, — неприязненно скривился он.

— Никуда я не пойду! Я собираю шмотки и валю отсюда!

— Никуда ты не валишь! — гаркнул он. — Единственное направления для тебя из этого дома — замуж. Куда ты, прими к сведению, скоро собираешься.

— Да пошел ты! — зашипела я, на что он сцапал меня под локоть и потащил в свой кабинет на второй этаж, не делая более наш разговор достоянием всех в доме.

Когда за нами хлопнули тяжелые двери, я уже паниковала не на шутку, только мне это никогда не мешало.

— Если будешь мне перечить, я твоего зверька с землей сравняю! — понизил он голос, проходя к столу.

— Ты совсем из ума выжил? — застыла я посреди его кабинета, оглушенная.

— Ты сводишь меня с ума! — вскричал он. — Я терпел последние годы, давал тебе свободу, и куда тебя это завело?! В полицейский участок!

— Я ничего не украла и никого не убила! — вскричала я. — Я просто защищала свободу тех, кто ее достоин! Нормальные родители бы гордились тем, что у их ребенка есть позвоночник со стержнем!

— Хватит! Твой стержень мне поперек горла стоит! Поэтому я решителен как никогда, Дана! Либо по моему, либо не только твоему леснику достанется, но и всей его ораве! Я сравняю бизнес этого его главного подельника с землей, а всю их родню пущу по миру! — брызгал он слюной, входя в раж. — Наши связи слишком тесно пересекаются, и поверь, сотрудничать будут со мной, а не с ними! Как скажу — так и будет!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я смотрела на него потухшим взглядом и не могла поверить, что этот человек когда-то был мне дорог.

— Я знать тебя не хочу, — заявила глухо, глядя с ненавистью в его глаза. — Если ты считаешь, что делаешь мне лучше — тебе лечиться надо.

— В комнату пошла, — процедил он.