С автоматом в руках - Вацлав Янечек

Пачес сделался серьезным.

- Они повышения не получат. Мне приказано вручить им предписание о переводе с заставы. Что-то у них не в порядке... Может, репрессированы их родители или кто-нибудь из родных... Такое уже бывало. С заставы уедут шесть человек, службу нести нам будет тяжелей...

Бог мой! Ведь с ними сейчас не было Гулы! Такой замечательный парень! Ведь за то, чтобы служить на границе, и за товарищей он отдал бы все...

- Господа вахмистры, - сказал Пачес, - выпьем за здоровье, за дальнейшее продвижение по службе за успехи в Лесове! Пьем до дна!

Прибежал Ярда, принес еще что-то из закуски и хрен.

- Жалко все же, - заметил Хлоупек, - расставаться с такими ребятами, как Вацлав Гула.

- Я знаю только, - ответил штабной вахмистр, - что у отца Гулы были, какие-то неприятности из-за леса, браконьерствовал, что ли. Ну и получил за это сколько положено.

Они затянули песню. Адольф, выйдя из своего чулана, играл на гармошке и каждого титуловал "герр вахтмайстер". Вашек Гула немало удивился, увидев, как его товарищи пришли домой только утром и забрались под одеяла. Он еще не заметил звездочек на куртках, брошенных на стулья.

В девять часов утра Пачес вызвал тех, кто не получил повышения. Он поблагодарил их за службу и сказал, куда они должны обратиться за назначением. Они сдали обмундирование и оружие и еще до обеда отправились в путь. Товарищи проводили Гулу до дома Благоутов. Там они и расстались. Вашек собирался выяснить все в суде. Обратно он, однако, не вернулся... Через некоторое время Гула написал им, что служит где-то недалеко от Домажлице тоже в чине вахмистра. Они были рады за него и надеялись как-нибудь снова с ним встретиться. Об остальных ребята больше никогда ничего не слыхали.

Сразу же после их отъезда Пачес приказал патрулировать по двенадцать часов. Патрули состояли из двух человек, но два раза в неделю каждому приходилось патрулировать в одиночестве. Скучно было ходить по лесу одному, но ничего не поделаешь: подкрепление еще не прислали, а службу надо было нести.

В Лесове между тем народу все прибывало. Переселенцы заняли все дома. Поселок Двур за лесом тоже ожил. У тамошнего лесничего Радвана была дочь лет шестнадцати. Пограничники часто заходили туда, угощались молоком, хлебом или печеньем, но больше всего их интересовала заботливо охраняемая Марушка. Мать не отпускала ее одну даже за покупками в Лесов, и девушку всегда сопровождал двенадцатилетний брат. У Киндлов Хлоупек познакомился с супругой одного генерала, проводившей в деревне отпуск. Это была дамочка лет сорока, очень моложавая и раскрашенная, как картинка. По словам Храстецкого, она буквально поедала глазами парней. Ребятам она не нравилась. Ее супруг ни разу в Лесов не приезжал, а она жила в Праге лишь несколько дней в месяц. В деревне она обосновалась прочно. У нее была восемнадцатилетняя дочь, однако Хлоупек занялся генеральшей. Многие его за это осуждали. Некрасивой эту женщину не назвали бы, но ведь она была вдвое старше Славы!.. Пачес никогда об этом со Славой не говорил: ему это казалось неудобным. Дружба Славы с товарищами от этого не страдала, и они относились к нему так же, как и прежде.

В конце мая наконец приехали два новых вахмистра, которых так долго ждали. Приезд их был как нельзя кстати, потому что число нарушений границы быстро росло. Олива по-прежнему занимал первое место по числу задержаний, но несколько вахмистров серьезно угрожали его позиции лидера. Теперь приходилось патрулировать по одному и ночами... Лишь таможенники служили по-старому, и, кажется, у них так и не было ни одного задержания.

И вдруг пришло известие, которого никто не ждал. Оно поразило всех больше, чем сообщение об их повышении. Штабной вахмистр Пачес по собственной просьбе переводился внутрь страны, в деревню недалеко от Подебради. Переводился он из-за жены, которая все время болела. Ребятам так не хотелось расставаться с Пачесом!

- Если б не жена, - сказал он им, - я служил бы здесь до самой смерти.

Прощание было трогательным и сердечным. Пришла вся деревня. У многих, махавших рукой вслед двум грузовикам, в глазах стояли слезы. Ребята помогли Пачесу перевезти имущество. Лошадей он продал кому-то из Планы.

Новый начальник заставы приехал из Тахова. Он представился лесовскому отряду: прапорщик Павелка. Это был типичный жандарм, и даже форму он носил жандармскую. Ему было, пожалуй, лет сорок пять. Раньше он служил на станции КНБ неподалеку от Праги, был женат, но решил семью в Лесов не перевозить. Всегда гладко выбритый, со строгим взглядом, он держался неестественно прямо и обожал военную выправку. Он видел, как пограничники прощались с Пачесом, и не мог не понять, как они любили своего командира.

При первом же построении прапорщик обратился к ним, будто к новичкам. Осмотрев их мундиры, Павелка остался явно неудовлетворенным: он привык, что на станции все носили одинаковую форму, а не какую-то трофейную смесь. И всех заинтересовала его фраза: в скором времени они получат новую форму цвета хаки, в больших городах уже такую носят.

- Вот чудак, - заметил Храстецкий, когда он их отпустил.

- Заведет здесь такие же порядки, как на станциях.

Павелка готовился к выполнению своих функций весьма тщательно. Прежде всего он проследовал в канцелярию, куда ребятам пришлось отнести кровать, шкаф и другое имущество. Потом он ходил вместе с патрулями к границе, зашел к председателю, к лесничим и другим должностным лицам в Лесове. Был он прямой как жердь, и Храстецкий метко окрестил его Линейкой. Это прозвище так и пристало к прапорщику. К своим подчиненным он, как правило, обращался официально: "пан вахмистр".

Первое столкновение между новым начальником и пограничниками произошло в первые же дни. Он неожиданно вошел в дом, где жил Цыган с товарищами. Даже не осмотревшись как следует, прапорщик обрушился на них:

- Это, господа, вы здесь не выставляйте! - И пока зал на портрет Ленина с красной звездой, висевший между окнами. - Я с этим не хочу иметь ничего общего. Это запрещено, и я требую, чтобы вы убрали портрет. Будет какая-нибудь проверка, и я вовсе не хочу, чтобы меня продернули в газете.

- Портрет не снимем. Мы - коммунисты! - вспыхнул Стромек.

- Ваши политические убеждения меня совершенно не интересуют, - холодно ответил Павелка.

Прапорщик осмотрел их комнату и весь домик, спросил, кто где живет, а в заключение прочитал им лекцию о гигиене. Когда он ушел, Стромек засмеялся и заботливо поправил звезду, висевшую немного криво:

- Боится этих депутатов национальных социалистов - Гору и Чижека, которые ездят по заставам.