Наемный убийца - Грэм Грин

Рэвен смотрел на него затуманенными глазами. Это был нетрудный выстрел, но ему уже не хотелось убивать. Он чувствовал только боль и отчаяние, которые превращались в полнейшую усталость и безразличие. И когда он в конце концов поднял руку, Сондерс, вбежавший в растворившуюся дверь, выстрелил ему в спину. Смерть пришла к нему немыслимой болью. Он стонал и захлебывался в муках. Наконец боль вышла из него, и он провалился в необъятную пустоту.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сондерс мыл руки и думал: «Кончили работу». Работа оказалась не такой уж и хорошей. Началось с простого воровства, а кончилось двумя убийствами и смертью убийцы. В этом деле была какая-то тайна. Наверху Матер и начальник политуправления Ярда разбирали бумаги сэра Маркуса. Шло к тому, что рассказ девушки мог оказаться правдой.

Девушка волновала Сондерса больше всего. Он не мог не восхищаться ее храбростью и дерзостью и в то же время ненавидел ее за то, что она заставила Матера страдать. Он был готов возненавидеть всякого, кто нанесет боль Матеру.

— Ее отвезут в Ярд, — сказал Матер. — Против нее могут быть выдвинуты обвинения. Посади ее на поезд в три пять. Я не хочу ее видеть, пока все не выяснится.

Единственным просветом во всей этой истории было то, что констебль, раненный Рэвеном, был вне опасности.

Сондерс вышел из Миддленд Стил с ощущением, что ему ровным счетом нечего делать. Он зашел в пивную, выпил полпинты пива и съел две холодные сосиски. Жизнь вошла в свои берега, и он снова мирно плыл между ними. Ему в глаза попалось объявление, висевшее в баре.

«Новое средство от заикания. Мистер Монтэгю Фелпс, магистр, проводит публичную лекцию в Масонском Холле для разъяснения своего метода. Вход свободный. Начало в два часа дня».

Сондерс испробовал множество средств от заикания, он мог попытать еще одно.

Это был большой зал. На стенах висели фотографии масонских знаменитостей. На них были ленты и знаки непонятного назначения. Фотографии являли мир благополучия и успешной бакалейной торговли. Знаменитости висели, откормленные, преуспевающие, самоуверенные, над небольшой кучкой неудачников в старых макинтошах и потрепанных фетровых шляпах.

Сондерс сознавал, что даже если он не будет заикаться, вряд ли ему будет легче выражать свое восхищение или привязанность. Возможность говорить еще не одаривает словами.

Мистер Монтэгю Фелпс, магистр, взошел на кафедру. Он был во фраке, темные волосы напомажены, синеватый подбородок слегка припудрен. На вид ему было лет сорок пять. Он умел жить и явно не отказывался от личной жизни. В его присутствии думалось об удобных постелях, обильных обедах и отелях Брайтона. На секунду он напомнил Сондерсу мистера Дейвиса, который так важно вошел в контору Миддленд Стил утром и так неожиданно умер через полчаса после этого. Ему казалось, что поступок Рэвена ни к чему не привел, что убийство было таким же нереальным, как сон. Вот снова стоит мистер Дейвис: их отливают в формах и вам не разбить форму. Неожиданно над плечом мистера Монтэгю Фелпса Сондерс увидел фотографию Великого Мастера Масонской Ложи: старческое лицо, орлиный нос и мочалка бороды — сэр Маркус.

Майор Калкин был бледен. Впервые в жизни он увидел следы насильственной смерти. Это была война. Он добрался до полицейского участка и был рад застать там суперинтенданта. Он весьма скромно попросил глоточек виски.

— Это встряхивает. Только вчера вечером он ужинал у меня в доме, — сказал он. — Он хотел, чтобы я приказал стрелять в этого парня без предупреждения. Я ему сказал, что не могу. Послушайся я, и мы спасли бы две жизни.

— Не беспокойтесь, сэр, — ответил суперинтендант, — мы таких приказов не можем выполнять. Даже если нам министр внутренних дел прикажет.

— Странный он был человек, — сказал майор Калкин. — Он думал, что я наверняка могу кое-кем из вас распоряжаться. Чего он мне только не обещал. — Он налил себе еще виски. — Как раз в такое время, когда нам нужны люди вроде него… Война. — Майор Калкин замолчал.

Он глядел в виски и видел учебный лагерь, мундир в шкафу… Нет, не быть ему полковником, но, с другой стороны… сэр Маркус не сможет помешать… Он уже не чувствовал радости от мысли, что он снова будет председательствовать в трибунале… Учебная тревога прошла неплохо. Но стоило ли так много позволять студентам.

— Да, они заходят слишком далеко, — сказал суперинтендант. — Мне звонил Хиггинботам, кассир из Вестминстера. Его дочка нашла в гараже одного из студентов без штанов.

Жизнь возвращалась к майору Калкину.

— Это Роза Хиггинботам. Верьте ей больше. И что она сделала?

— Она говорит, что дала ему халат.

— Халат — это неплохо, — сказал майор Калкин. Он повернул рюмку и выпил виски. — Так что вы на это ответили?

— Я сказал, что его дочке повезло, раз она не нашла в гараже трупа. Наверно, тут-то Рэвен достал халат и противогаз.

— Все равно, что делал парень у Хиггинботамов? — спросил майор Калкин. — Узнаю у старого Хиггинботама об этом.

Он засмеялся. Воздух был снова чист, жизнь продолжалась как прежде. Небольшой скандальчик, выпивка с супером — есть о чем рассказать старине Пайкеру.

Энн осторожно нажала на ручку двери купе. Дверь была заперта, как она и предполагала. Она с отвращением смотрела на замызганный вокзал. Ей казалось, что все, ради чего стоило жить, потеряно: она даже потеряла работу. Поезд тронулся, миновал зал ожидания, туалеты, бетон платформы…

«Какой я была дурой, — думала она, — когда воображала, что могу спасти людей от войны. Умерло три человека. Вот и все». Теперь, когда она сама была ответственна за смерть этих людей, она уже не могла чувствовать отвращения к Рэвену.

Она потеряла единственного человека, который был ей дорог. «Страдание всегда считалось искуплением, — думала она, — но потерять его ни за что…» Она не могла предотвратить войну. В газете, оставленной Сондерсом, она прочла, что в четырех странах уже завершена мобилизация, что в полночь истекает срок ультиматума.

Она прижала лицо к окну, чтобы сдержать слезы.

Поезд набирал скорость, проносясь мимо маленькой неоготической церкви, ряда вилл, мимо полей, мимо коров, бредущих к открытым воротам, мимо извилистой дороги, мимо велосипедиста, зажегшего фару. Она принялась напевать, чтобы подбодриться, но не могла вспомнить ни одной мелодии, кроме «Аладдина» и «Это только Кай». Она думала о долгой дороге к дому, о том, как она не смогла пробиться к вагонному окну, чтобы помахать ему, как Дейвис стоял там, загородив спиной окно. Даже тогда мистер Дейвис все разрушил.

Она глядела на бледные, замерзшие поля, и ей пришло в голову, что даже если бы и удалось спасти страну от войны, страна не стоила того, чтобы ее спасать. Она подумала о мистере Дейвисе, об Эки и его жене, о режиссере и мисс Мейдью, о своей квартирной хозяйке с каплей на носу. Что заставило ее играть эту абсурдную роль? Если бы она не пошла обедать с Дейвисом, Рэвен был бы в тюрьме, а остальные живы. Она постаралась вспомнить взволнованные лица, обращенные к светящимся новостям на Хай-стрит в Ноттвиче, но не смогла представить их себе с прежней яркостью.

Дверь открылась, и она подумала, продолжая глядеть в окно на серый, тускнеющий зимний день: «Снова допрос… Неужели им не надоело ко мне приставать?» Вслух она сказала:

— Я уже все написала, разве не так?

— Стоит еще кое о чем поговорить, — ответил голос Матера.

— Зачем ты пришел? — обернулась она.

— Я отвечаю за это дело, — ответил Матер, глядя на пейзаж, уплывающий за ее плечо.

— Мы проверяли то, что ты рассказала. Это очень странная история.

— Это правда, — сказала она.

— Мы связались по телефону с половиной посольств в Лондоне. Не говоря уж о Лиге Наций в Женеве.

Ее напускное равнодушие было разрушено его присутствием, его большими, неуклюжими, когда-то дружескими руками.

— Но что еще я могу добавить?.. Я говорю «извини», когда пролью твой кофе, и вынуждена говорить то же слово, когда убиты все эти люди. Все вышло не так, как я думала. Я ошиблась. Я не хотела сделать тебе больно…

Она заплакала без слез.

— Я получаю повышение. Не знаю, почему-то мне кажется, что я потерпел неудачу, — сказал он и добавил просяще, наклоняясь к ней: — Мы могли бы пожениться. Хотя я понимаю, если не захочешь теперь, то будешь права. Они, наверное, тебя наградят…

Это было так, как будто ты входишь в кабинет к директору, думая, что тебя уволят, а вместо этого получаешь повышение или роль со словами, но ведь такого никогда не случалось… Она молча смотрела на него.

— Конечно, — сказал он мрачно, — тебе теперь проходу не будет. Остановила войну. Я тебе не поверил. Я думал, что всегда и во всем буду тебе верить. Теперь мы уже нашли достаточно доказательств тому, что ты была права. Они теперь вынуждены взять обратно ультиматум. У них нет выбора. — И он добавил со всей ненавистью к шумихе: — Это будет сенсация века.