Снежная почта - Александр Житинский

«Полк, в котором я служил…»

Полк, в котором я служил,Был лихой гвардейской частью.В нем полковник был, но, к счастью,Нам до Бога далеко.

В молодецких сапогахМы ходили по болотам.Часовой кричал нам: «Кто там?!»Отвечали мы: «Свои!..»

В смысле атомной войныБыло тоже очень мирно.Но зато команду «Смирно!»Мы умеем исполнять.

Там свои и здесь свои,Смирные, какой мы части?Господи, в Твоей мы власти!Все мы смертники Твои.

«Когда подлетает к границе…»

Когда подлетает к границеВоенный чужой самолет,И в душных кабинах струитсяПо лицам внимательным пот,

Когда на экране обзораМигает возможная цель,В помехах скрываясь от взора,Точь-в-точь зарываясь в метель,

Когда в говорящей коробкеВзрывается краткий приказ,И палец, лежащий на кнопке,Дрожит незаметно для глаз,

Когда на часах полшестогоИ кажется – мир не спасти,Да будет услышано словоПоследнее наше «Прости!..»

«Прости, я думал о тебе…»

Прости, я думал о тебеЗа проволочным загражденьем.Вращалась в стереотрубеЗемля обманчивым виденьем.

Вращалась близкая земля,Был каждый камень на примете,Леса, озера и поляИ в общем, все, что есть на свете.

Простой оптический обманПозволил мне увидеть разомДорогу, утренний туман,Солдатика с противогазом.

Просвечивался каждый куст.В трех километрах шел ребенок.Был воздух невесом и пуст,А взгляд внимателен и тонок.

Я видел зрением своим,Усиленным десятикратно,Ту часть Земли, где состоимПриписанными безвозвратно.

Она была невеликаВ кружке холодного металла,И смерти черная рукаЕще стекла не закрывала.

«Неужели так будет…»

Неужели так будет,Что в назначенный часВой сирены разбудитПерепуганных нас?

Нас, военных и штатских,Не видавших войны,Смерть окликнет по-братскиБезо всякой вины:

«Если жил на планетеГолубь ты голубой,Значит, будешь в ответеИ пойдешь на убой.

С Богом или без Бога,С чертом иль без души —Всем одна вам дорога,Смерти все хороши».

«И все-таки, когда моя душа…»

И все-таки, когда моя душа,Как говорят, покинет это тело,Спасительной свободою дыша,Она не будет знать предела.

Неправда, что всему один конец.Душа моя – фонарик путеводныйСреди теней, которыми ТворецНе дорожит во тьме холодной.

Неотличим от прочих только тут,Незримый свет храню я под секретом.Но если все ослепнут и уйдут,Кто уследит за этим светом?

«В военном городке…»

В военном городкеПроходит смотр дождей.Бетонный плац покрытГорошинами града.А где-то вдалекеОт суетных страстейСуровый Бог сидитИ с нас не сводит взгляда.

С невидимым врагомНеслышимые мыВедем наш разговорНа радиочастотах,Но спорят о другомДалекие громы,И слышен этот спорНа всех земных широтах.

Величествен раскатНебесного огня.Я бледен от стыдаПеред лицом Природы.Прислушайся, мой брат,И не убий меняВ день Страшного суда,Постигшего народы.

Романс о зайце

Был он пойман на пятой позиции,Где лежал абсолютно без сил.Наш майор, как сотрудник милиции,Мигом за уши зайца схватил.

В маскировочной сети запутанный,Что скрывала ракету от глаз,Заяц был молодой и запуганный,Чем-то очень похожий на нас.

С выражением дикого ужасаЗаяц криком отпугивал смерть,А майор, багровея и тужася,Постепенно распутывал сеть.

Он кричал, вероятно, о разуме,Этот заяц, поднявший губу,А майор равнодушными фразамиПредрекал ему злую судьбу.

Он взывал к человеческой жалостиИли к совести нашей взывал,Но майор лишь бранил его шалости,А ушей его не выпускал.

О мыслитель, вопящий о бренности!О философ, застрявший в сети!Жалки наши духовные ценностиИ бессильны кого-то спасти.

Полковник

Стареющий полковник не успелПовоевать. Теперь уже недолгоДо пенсии. Я славлю чувство долга,Но мне обидно за его удел.

Вот вам деталь: когда он говорит,Он раскрывает рот, как для приказа,Но мирная обыденная фразаЗаметно портит общий колорит.

Всю жизнь он терпеливо ждал войны,В то время как вокруг другие лицаМогли спокойно жить и веселиться,Не ощущая перед ним вины.

Средь прочих я, писатель этих строк,Мог ворошить свой дедовский рифмовникЛишь потому, что где-то жил полковник,Не спал, служил, был к подчиненным строг.

Теперь представьте: где-то в глубинеАмерики, у черта на куличках,Жил некто в соответствующих лычках,Не спал, служил, готовился к войне.

Он тоже, к счастью, не успел убить,И тоже будет вскорости уволен.Не правда ли, наш мир немного болен?Иначе это трудно объяснить.

«Мужчины играют в войну…»

Мужчины играют в войну.Один, побелевший от ярости,Стреляет в другого без жалости,Укрывшись от пуль за сосну.

Солдат девятнадцати лет,Приученных службой к усердию,Вовек не склонял к милосердиюПолит – извините! – просвет.

Чего же ты хочешь от них,Твоих молодых современников?Ужель превратить их в изменниковПосредством читания книг?

Ты сам опоясан ремнем,Одет в гимнастерку с погонами,И теми же замкнут законами,И тем же сгораешь огнем.

Брат

Мой брат, капитан третьего ранга,На взгляд чуть поменьше среднего танка,Служил в районе Белого моряИ жил, как мне кажется, там без горя.

Ему полагались оклад и форма.В Крыму отдыхал он, устав от шторма.Теперь в Академии Вэ эМ Флота,Как зверь, он секретное учит что-то.

– Ну что? – говорит он. – Как в мире слова?Пальто, – говорит, – у тебя не ново.– Ну да, – говорю донельзя нежнее. —Куда нам, писателям! Вы нужнее.

– Угу, – отвечает, косясь в тетрадку. —Могу, – говорит, – одолжить десятку.– Нет-нет, это лишнее. Что я, нищий?Поэт, – говорю, – сыт духовной пищей.

– Ха-ха! – он смеется. – А кроме шуток?Стиха не сложить на пустой желудок.– Ну да! – отвечаю, тетрадь листая. —Беда – это если душа пустая.

«Кукушка с утра завела…»

Кукушка с утра завелаВ лесу звуковые повторы.Работы, заботы, дела,Мечты, суеты, разговоры.

А ну, погадай мне! Ку-ку…Мой срок отсчитай мне, сестрица.И жить дальше так не могу,И некогда остановиться.

Ку-ку… Жил да был индивид.Ку-ку… Делал, вроде бы, дело.Ку-ку?.. Может быть, делал вид?Ку-ку да ку-ку! Надоело…

«Вот ведь какая петрушка!…»

Вот ведь какая петрушка!Накуковала кукушка,Наговорила тоска,Лампа дрожит у виска.

Вот ведь какая задача!Так ничего и не знача,Прожил один гражданин.Впрочем, он был не один.

Разве была она пыткой,Жизнь его? Нет, лишь попыткой,Чтоб оправдаться с трудомПеред неясным судом.

Он был подопытной мошкой,Занятый вечной зубрежкойС тихим восторгом лицаПод микроскопом Творца.

Элегия

Я за окно глядел, и хитрый взгляд луны,Сообщницы моей, которой не даныПять наших чувств, чтоб мучаться, томясь,Напоминал, что существует связьМеж нами. О холодное светило!Я знаю, в глубине твоей таится сила,Душевный жар, покрытый мертвым слоемПеска и камня, но, гордясь покоем,Холудностью своей, которой все низки,Ты не заботишься, пробьются ль сквозь пескиДа камни на тебя направленные взгляды,И от аструномов своих не ждешь награды.А я, постыдный раб хвалы или хулы,Желал, но не достиг бесстрастия скалыИ не зажег волшебного огня,Которым светишь ты надменно на меня.

«Давайте говорить о главном…»

Давайте говорить о главном.Нет времени на пустяки.Родившись с именем державным,Мы от величья далеки.

Мы, покорители пространства,Забыли, что на бытииЛежит печать непостоянства,И хладны Стиксовы струи.

Казалось бы, наш дерзкий разумПочти с Божественным сравним,И повинуются приказамИ твердь, и топь, и огнь, и дым.

Но мы, вращаясь в высших сферах,Как бы в приемной божества,По-прежнему живем в пещерахИ катакомбах естества.

Темны пустые переходы,И звук шагов пугает нас.И дальний светлячок свободыУж поколеблен и угас.

«Какая там птичка щебечет, звеня?…»