Мужчина в пробирке - Елена Арсеньева

– Какая пошлость! Вон те толстые стаканы достань. И штопор, где штопор?

Она была какая-то немыслимо проворная. Володька еще голову в ее сторону поворачивал, а она уже и штопор нашла, и открыла бутылку «Одесского десертного», и налила им обоим по полстакана, и, критически оглядев стол, начала было садиться, но спохватилась:

– Слушай, а дверь-то мы не закрыли. А там же мой чемодан. Не дай бог, сунется кто-то и стащит! Второй раз его потеряю – ну, я этого просто не переживу!

И она расхохоталась. У Володьки от этого смеха мурашки по коже пошли. Он покорно бросился в прихожую, чувствуя, как дрожат его руки. Мыслей не было ни одной.

Запер дверь, вернулся. Она сидела, вновь красиво переплетя свои немыслимые ноги, и Володька аж споткнулся в дверях, но все же смог дойти до своей табуретки, и сел, и взял стакан, и заглянул искательно в ее зеленые глаза, и спросил наконец-то:

– А вас как зовут?

– Меня? – Она вскинула брови, как бы задумавшись, потом ответила: – Ама.

– Амалия, что ли? – восхищенно вздохнул Володька.

– Тоже можно, – махнула она рукой. – Вообще-то, Ама – по-испански «госпожа».

– Красивое имя… Никогда не слышал, чтобы кого-то так звали.

– А вот меня – зовут. Потому что я – госпожа и хозяйка своей жизни. А теперь, когда я нашла чемодан, – и не только своей!

Володька непонимающе оглянулся в прихожую, где стоял ее чемодан. Что за тайны?.. Интересно, откроет ли ему свои тайны эта Ама, которая называет его Чико, что значит – мальчик. А Чика, выходит, – девочка? Ишь ты… по-испански говорит, и сама вся такая… истинная госпожа! А он… правильно, мальчишка он для нее, всего-навсего мальчишка…

– Ну давай, – нетерпеливо сказала Ама. – За знакомство. – Отпила большой глоток. – Ну, пей! Ой, какая колбаска симпатичная, есть хочется – сил нет!

Володька выпил вино залпом и накинулся на еду. Ама тоже ела, да с таким аппетитом, что, даже если бы Володька и не был голоден, ему захотелось бы есть. Очень быстро они смолотили сначала все, что лежало на блюде, и осушили бутылку. «Одесское десертное» под брынзу и колбасу летело мелкой птахою, вкуснющее оно было до умопомрачения и вовсе не такое уж приторное, каким запомнилось Володьке по Одессе: теперь в нем появился некий приятнейший кисловатый оттенок. «Наверное, это в разлив оно казалось таким приторным», – подумал Володька и потянулся налить еще по стакану, но вино, оказывается, кончилось.

– Это было классно, – сказала Ама, облизываясь и проводя губами по краю бокала. – Правда?

– Может, вторую бутылку откроем? – пробормотал Володька.

– Нет, – резко качнула она головой. – Это будет уже пьяный разгул, а не пиршество. Выпили мы достаточно, и я наелась.

Володькины руки задрожали так, что пустой стакан запрыгал по столу.

И что? Она сейчас уйдет? Заберет в прихожей свой дурацкий чемодан с дурацкими бумагами – и исчезнет из Володькиной жизни?! И ее зеленые глаза, и эти ноги… ноги! – и палец с толстым медным кольцом, и медный браслет на загорелом запястье…

У него вдруг сильно закружилась голова. Пришлось даже схватиться за стол, чтобы не упасть со стула. Он слабо ойкнул, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

– Спокойно, – послышался резкий голос. – Сейчас все пройдет.

Володька открыл глаза и какое-то время смотрел на странно плывущее перед ним зеленоглазое лицо.

– Ой… – тихо сказал он и сильно прижал руки к груди. – Кто вы? Как сюда попали? Я одна дома… Чего вам нужно?! Уходите!

– Что, серьезно хочешь, чтобы я ушел? – хохотнул тот, кто сидел напротив.

Длинные загорелые пальцы легко провели по Володькиному подбородку, губам… дыхание перехватило… руки скользнули к его груди, поцарапали мигом напрягшиеся соски, потом раздвинули ноги и стали медленно гладить. Стон сорвался с губ…

– Ну что, Чика? – спросил глубокий, волнующий голос. – Трахнуть тебя?

Желание скрутило тело.

– Да! Трахни меня! Скорей!

– Потерпи еще немного, Чика. Не на полу же мы будем валяться? Пошли в кровать. Да не смотри ты на меня так умоляюще, все будет! Так отделаю, что мало не покажется.

Конечно, это не его дело, сердито думал Артем. Конечно, это было дело ми… то есть, пардон, полиции. И, очень может быть, они уже навели справки о бригаде «Скорой помощи», которая посетила выбросившегося с балкона муж-чину незадолго до того, как он принял свое последнее в жизни решение. И нашли эту бригаду. И разобрались, в чем там было дело. И оставили людей в покое, потому что все оказалось в полном порядке: врачи перепутали адрес, приехали не к тому человеку, а он их выгнал в сердцах. Всякое бывает. Но Артему об этом, само собой, никто не сообщил. А почему ему должны были сообщить-то? И почему ему так хотелось узнать, как выглядели те двое – врач и фельдшер, – приезжавшие на Оранжерейную улицу? Почему его так мучило явное сходство этих двух случаев?

Ну почему так много «почему»? Потому, что кончается на «у»!

– Нам к какому подъезду? – спросил Валера, когда они въехали во двор.

– Погоди… – Артем вспомнил: вон там лежало тело. Значит, он упал оттуда… – Ага, вон туда, к тому подъезду.

Выбрался наружу, посмотрел на список квартир.

Тот несчастный выбросился с девятого этажа. Это третий подъезд. На этаже по четыре квартиры. Значит, Артема интересуют номера сто пять, сто шесть, сто семь, сто восемь. Нет, точнее – или сто пять, или сто восемь. С балкона одной из этих квартир и выбросился бедолага. А напротив этой квартиры живет та самая тетка с линялом халате и песцовой шубе… как бишь ее? Любовь Павловна? Нет, по потолку Любови Павловны «бегал» тот мужчина. Как же соседку-то в шубе зовут?.. Нина Михайловна, что ли? Точно!

«А вы, Нина Михайловна, невесткину шубу надели – ну и молчите…»

Артем подавил невольный смешок.

Нумерация квартир обычно идет слева направо. Значит, вот тот роковой балкон принадлежит квартире сто пять. А Нина Михайловна живет в сто восьмой.

Он нажал на кнопки один, ноль, восемь – и не ошибся: через минуту услышал женский голос:

– Кто там?

Артем вновь усмехнулся украдкой: вспомнил, как однажды, давно – он еще в школе учился, классе в девятом, а может, даже в восьмом, – мама заболела и вызвала участкового врача. В дверь позвонили, и, когда она спросила: «Кто там?» – прозвучал ответ: «Сто грамм». И она не открыла дверь! Отчехвостила этого парня – потом выяснилось, что это был студент-медик, подрабатывавший в поликлинике на вызовах, – так что он чуть не на коленях прощения просил и умолял открыть ему, клялся, что больше никогда-никогда… Сильно она его тогда проняла своими речами о неискоренимом плебействе, по речевым признакам которого можно сразу угадать, подлинный ли интеллигент с тобою говорит или так, приблудный пес… Она так и сказала – приблудный пес. Мама умела сказануть, что да, то да!

Ну, парня она того все же впустила, пожалела его. Да и зря. Он оказался на редкость бестолковым и криворуким, шпателем умудрился поранить маме горло – шпатель выскользнул, – потом долго маялся с тонометром, пытаясь надеть манжетку на руку вверх ногами, а когда выписывал больничный, перепутал имя и отчество, написал не Валерия Валентиновна, а Валентина Валерьевна. Впрочем, на это мама внимания почти не обратила: в ее бесполом, как она это называла, имени-отчестве многие путались.

Ну, тут она еще добавила парню «комплиментов»… Например, сказала, что российская медицина должна благодаря молодежи возрождаться, а она вырождается… а ведь медицина вообще и врач в частности – это порою последняя надежда тысяч людей!

Разумеется, мама в тот же день по телефону нажаловалась главврачу поликлиники – студиозуса из участковых турнули, – но фразочка про сто грамм прилипла к памяти Артема, и тот случай вспоминался ему всегда, когда он слышал сакраментальный вопрос: «Кто там?» А поскольку слышал он его часто, то часто и вспоминал ту старинную историю. Кстати, еще и потому, что после того дурацкого случая он окончательно решил идти в медицинский. И стать действительно хорошим врачом. Чтобы «последняя надежда тысяч людей» не вырождалась, а возрождалась-таки. А работать он всегда хотел только на «Скорой».

– Кто там, я спрашиваю?

Что-то не по делу он отвлекся на воспоминания!

– Извините, Нина Михайловна, это… Артем Васильев, врач со «Скорой помощи», реаниматорской, может, вы помните меня, я вчера приезжал к самоубийце? Мне надо вам пару вопросов задать, можно?

– Ну, задавайте, – буркнула она.

– Что, прямо здесь? – растерялся Артем.

– А что? Я вас не впущу: почем я знаю, врач вы или грабитель какой-нибудь, они сейчас ушлые, кем только не представляются! А к вам я не спущусь: у нас лифт не работает, это ж помереть – по лестнице ходить, у меня ноги больные!

– Понятно. Ну хорошо, давайте так поговорим, – покладисто согласился Артем. – Вчера вы обмолвились, что у вашего соседа были врачи со «Скорой» – ну, те, которых он выгнал. Я так понял, что вы их видели? Если да, не запомнили ли вы их внешность?