Мужчина в пробирке - Елена Арсеньева

– А почему мне тебя Лизой нельзя называть? – спросил он, лишь бы хоть что-то сказать, чтобы не рассмеяться – счастливым смехом, торжествующе, с надеждой…

– Потому что это бабье имя, а я не баба, – огрызнулась она.

– А кто ты?

– Видимо, мужчина, ну что ты дураком притворяешься? – у нее голос дрожал.

– Но я – тоже мужчина. И если ты, мужчина, ревнуешь меня, мужчину… то кто вообще тут гомик и кто к кому клеится?

Артем думал, что она разозлится, а она растерялась – до того, что даже рот приоткрыла:

– А… как же тогда?!

– Тебя зовут Лиза, – настойчиво сказал он. – Ты – женщина! И я рад до чертиков, что ты меня ревнуешь. Я разберусь в том, что случилось. Я разберусь! Потому что… потому что я так хочу, чтобы ты снова почувствовала себя женщиной!

Ему стало страшно собственной смелости. Стало страшно, что сейчас опять польется матерщина, или она ударит его, или поднимет на смех…

Но Лиза молчала. Слушала. Хмурила сосредоточенно лоб и слушала, опустив глаза.

– Ну, деточки, – вошла Ирина Филимоновна, – я устала до невозможности. Пойду, спать бабушке пора.

– Всем пора спать, – кивнул Артем. – Ирина Филимоновна, большая к вам просьба. Можно Лиза у вас переночует? Она возьмет с собой и постельное белье, и еду, которая осталась, вы и позавтракаете вместе.

– А вы разве тут не останетесь? – удивилась Ирина Филимоновна, которая, очевидно, многое уже успела про них двоих насочинять, пока посуду мыла.

– Нет, я не останусь. Но утром приеду обязательно. Пожалуйста, Ирина Филимоновна, это важно…

– Да, конечно, конечно, только вы сами все ко мне принесите, ладно, а я пойду дверь открою. Лиза, ты на раскладушке поспишь, да? Она на лоджии стоит, ее достать надо, Артем, вы слышите?

– Сейчас приду и достану, – кивнул он.

– Ты чего-то боишься? – прямо спросила его Лиза, когда бабулька ушла.

– Боюсь, – кивнул Артем. – Сам не знаю чего, но у меня такое ощущение, что я теперь обречен всегда за тебя бояться.

Она покачала головой:

– Вообще ничего не понимаю.

– Я тоже. Но надо разобраться.

– Неохота мне, чтобы ты уезжал.

– Мне еще больше неохота. Но – надо. Может, я в чем-то и разберусь.

Лиза посмотрела на него внимательно, быстро опустила глаза:

– А ты не мог бы здесь переночевать? Я уйду к Ирине Филимоновне, а ты – здесь? А?

– Никак не получится. Надо ехать. Но я утром вернусь, слово даю. В девять, десять… Честно, я вернусь.

– Как жаль, – ожесточенно сказала Лиза, – что я тех врачей того… матом… Надо было послушать, что они про целительницу говорили! Надо к ней было бы поехать все же. А у меня и адрес, и телефон – все мимо ушей. Помню только, что зовут ее Оксаной.

– Попытайся вспомнить, – настойчиво сказал Артем. – Сейчас ляжешь спать – и думай об этом. Хоть что-то… улицу, цифры… Понимаешь?

– Почему-то у меня такое ощущение, что ночью я не про целительницу Оксану эту долбаную буду думать, – ожесточенно буркнула Лиза. – Ладно, надо собираться. А тебе… правда неохота уезжать?

– До невозможности.

До невозможности хотелось ему с ней целоваться, но – нельзя было, никак нельзя!

Где-то с полчаса они еще занимались «эвакуацией», как это назвала Лиза, а потом Артем наконец ушел.

– Я… – наконец-то выдавил Мокрушин – от неожиданности он онемел было. – Да, я… говорю… мне нужна целительница, целительница Оксана. Мне вы нужны!

– Что случилось? – спросила женщина спокойно. – С вами что-то произошло?

– Да, да! – простонал Мокрушин. – Я… понимаете, я схожу с ума, со мной беда… мне нужна помощь! Я внезапно ощутил себя женщиной! Женщиной! Я всю жизнь был мужчиной, а теперь я – женщина! Я смотрю в свой шкаф, но мне нечего надеть! Там какие-то ужасные костюмы, мужская обувь… я не могу… не могу…

Он задохнулся от приступа смеха, вспомнив, как визжал Жданков, – мол, ему надеть нечего. При этом Мокрушин очень надеялся, что целительница Оксана решит, будто он задохнулся от слез. От с трудом сдерживаемых слез, как пишут в дамских романах, которых он начитался по самое не могу и не хочу, потому что в зоновской библиотеке почему-то была чертова уйма всяких «барбаров картлендов» и «викториев холтов», и кроме них, – ну хоть ты тресни! – нечего было читать, а время как-то же надо было проводить! Вот мужики и начитывались до мозгового треска про нежных и невинных английских «миссок», которые периодически теряли невинность в объятиях развратных лордов, а потом тайно и явно дрочили ночами на этих «миссок», воображая себя лордами.

– Успокойтесь, – властно сказала Оксана. – Успокойтесь! Скажите, вы какие-то меры принимали для излечения? Лекарства принимали? Транквилизаторы? Врача вызывали?

– Нет, нет, что вы, я ничего не принимал, никого не вызывал, в больницу не ходил, я боюсь… мне стыдно… – забормотал Мокрушин. – Хотя «Скорая» у меня была… они перепутали адрес, зашли ко мне, я им рассказал… от них я узнал ваш телефон и понял, что вы – моя последняя надежда!

– Где вы живете? – спросила целительница. – В каком районе?

– В Советском.

– Адрес ваш скажите, пожалуйста.

Мокрушин насторожился.

Зачем ей его адрес?

– А вы что, посещаете больных на дому? Может быть, лучше я сам к вам приеду?

– Конечно, вы приедете ко мне, – ласково отозвалась Оксана. – У меня огромная очередь, я не могу, к сожалению, посещать больных на дому. А адрес я спрашиваю, чтобы знать, как скоро вы смогли бы ко мне приехать: иногда у меня бывают «окна» в расписании приема, так что, если вы близко, я могла бы вас туда вписать.

– А вы сами где живете? – вкрадчиво спросил Мокрушин, чувствуя, что желанная цель приближается. – На какой улице?

– В верхней части города, – уклончиво ответила она. – Итак, ваш адрес?

Мокрушин напрягся. Какой же у него адрес-то? Квартира пятнадцать, точно, а номер дома вылетел из головы, но хорошо, хоть помнит, что это где-то во дворах за улицей Ванеева, между улицами Республиканской и Бориса Панина, в старой хрущевке с красным цоколем, внизу – продуктовый магазин. Так объяснил ему парень, сдававший квартиру, по этим приметам Мокрушин дом и нашел, но вот номер – забыл.

– На улице Ванеева я живу, между Республиканской и Бориса Панина.

– Ага, понятно, – сказала Оксана. – Очень хорошо.

И в трубке раздались гудки.

– Твою мать! – взвыл Мокрушин. – Да что за непруха?! Связь без брака, мля, мля, мля!

Поспешно он набрал номер вновь. Долго слушал длинные гудки, потом услышал женский голос, но говорила не целительница Оксана – это был голос автомата, сообщивший: «Номер не отвечает. Позвоните, пожалуйста, попозже».

– Какого черта? – спросил Мокрушин у замолчавшей трубки. – Разговаривали же… почему попозже?!

Несколько минут он ждал в тщетной надежде, что Оксана перезвонит – ведь его номер у нее определился! Но она не перезванивала.

– Да ей клиенты не нужны, что ли?! – с ненавистью воскликнул Мокрушин и снова перезвонил.

Гудки… гудки…

«Номер не отвечает. Позвоните, пожалуйста, попозже».

– Может, к ней кто-то пришел, и она не может перезвонить? – спросил самого себя Мокрушин. – Ну, подожду.

Ужасно хотелось есть, причем уже давно. Из их со Жданковым холодильника и шкафчика для продуктов на старой квартире он выгреб все, что мог, кроме яиц: не донести – разобьются! Там было с полкило отличной любительской колбасы, масло, сыр, хлеб, чай, сахар, пряники «Ореховые»…

Мокрушин включил хозяйский чайник (тут имелся набор посуды), напился чаю и налопался колбасы с хлебом, сыром и маслом. Однако особого удовольствия от еды не ощутил: все время смотрел на телефон и ждал, ждал…

Наконец ждать надоело. Он снова набрал номер.

Что-то пискнуло, послышались короткие гудки, а на дисплее вспыхнула надпись: «Ошибка связи». Набрал еще раз – то же самое! В третий раз – та же картина!

Да что же это такое?!

Его чуть не вырвало от злости. Колбаса колом стала в горле! Он налил еще кружку чаю, пил медленными глотками…

Что-то не то! Она не просто так не отвечает, эта долбаная целительница. Она отключила телефон… Нет, не отключила, ей же могут и другие люди звонить, да и сама она им звонит. Но этот сигнал об ошибке связи… Мокрушин слышал о таких штуках! Оксана внесла его номер в черный список абонентов, вот что она сделала! Да, точно… и теперь до нее хренушки дозвонишься! В смысле не дозвонишься вообще.

Но почему она это сделала? С чего ее вдруг так разобрало? Говорили-то нормально…

Видимо, ей что-то не понравилось в ответах Мокрушина. А что ей могло не понравиться?!

Он неправдоподобно врал? Да нет, она прекратила разговор не во время этого несусветного, но вполне натурального вранья! Она отключилась, как только Мокрушин назвал адрес.

И что?! Чем ей этот несчастный адрес не по душе пришелся? Номер дома он не назвал, правда… Ну, можно было подумать, что он просто от волнения забыл сказать. Это ерунда.