Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

В семье Чубайса велись кухонные споры о советской власти, экономике, войне и инакомыслии. Эти споры оставили глубокий след в душе Анатолия, младшего из двух братьев. Его отец, Борис, был офицером Советской армии, танкистом. Часть, в которой он служил, была окружена на границе Литвы в самом начале войны, в 1941 году. Борису Чубайсу удалось вырваться из окружения и выжить в войне, которую он прошел комиссаром. Его вера в советскую систему была непоколебимой. “Мой отец — один из тех редких людей, которые искренне верили в Советскую власть и ее идеи, в коммунизм и Сталина”, — вспоминал Анатолий{65}.

Его старший брат, Игорь, родился в Берлине в 1947 году, а Анатолий — 16 июня 1955 года в Белоруссии. Борис Чубайс преподавал в военных учебных заведениях по всему Советскому Союзу, и семья путешествовала вместе с ним, переезжая с места на место более двадцати раз. Борис Чубайс воспитывал своих сыновей в соответствии с представлениями военного о порядочности. Игорь Чубайс вспоминал, что его отец серьезно относился к идеалам, которые насаждала советская пропаганда. “Он прививал мне представления о чести, справедливости, взаимовыручке, сплоченности и тому подобном. Но позже я начал понимать, что их пропаганда говорит одно, а делают они другое”{66}.

Сомнения Игоря Чубайса относительно советской системы получили подтверждение 21 августа 1968 года, когда советские войска вошли в Чехословакию, чтобы подавить движение сторонников реформ. “В августе 1968 года, — вспоминал он, — мне стало ясно, что власти лгут. Я не хотел, чтобы меня обманывали, и ложь властей была мне очевидна”.

Игорь, которому исполнился двадцать один год, приехал на летние каникулы в Одессу к своему школьному другу и организовал индивидуальный протест, выйдя с чехословацким флагом к памятнику Ленину. “Я кричал “Убирайтесь, захватчики!” и держал в руках флаг”, — вспоминал он. Никто не подошел, никто не увидел его, и Игоря не арестовали. Но искра протеста против системы не погасла. Вернувшись в Ленинград, он написал для университетской стенной газеты довольно дерзкую статью о вторжении (в то время единственный экземпляр газеты вывешивали на стене, чтобы каждый мог прочитать ее). Игорь был осторожен в выборе выражений. Статья привлекла всеобщее внимание. На перемене Игорь увидел, что все студенты собрались перед газетой и читают статью. Когда он вернулся после следующего занятия, газеты не было. “Газеты не было! Ее сняли. Она провисела всего двадцать минут”.

Через несколько месяцев группа Игоря получила результаты “Ленинского зачета”, проводившегося с целью проверить, насколько хорошо они знают работы Ленина и прочую коммунистическую догматику. На церемонии объявления результатов присутствовали декан и секретарь партийной организации.

Фамилии читали по списку. Иванов — “сдал”. Петров — “сдал”. Сидоров — “сдал”. Чубайс — “не сдал”. Молчание. Когда некоторые студенты возразили, что Игорь знает работы Ленина не хуже их, секретарь парторганизации сказал, что решение окончательное. “Мне не нужен был “Ленинский зачет”, — вспоминал Игорь, но, увидев через несколько дней секретаря парторганизации, все же спросил, почему он не получил зачет. “Ты не только не получишь зачет, — ответил секретарь, — мы исключим тебя из университета”.

Отзвуки бунта, устроенного Игорем, достигли его домашних и вызвали ожесточенные споры. Анатолию было тогда четырнадцать лет. “Дома почти каждый день происходили оживленные баталии и споры между отцом и братом, постоянные и бесконечные, — вспоминал Анатолий Чубайс. — Очень долгие споры, свидетелем которых я был. Хотя их подходы были диаметрально противоположными, тема споров была одна: страна, ее история, настоящее и будущее”. Споры выходили далеко за рамки вторжения в Чехословакию, они спорили о философии, экономике, причинах дефицитной экономики в Советском Союзе. Однажды они спорили о том, почему в магазинах нет колбасы. Когда приходили друзья Бориса Чубайса, Игорь спорил и с ними. Так было заведено в этом доме. Сын мог высказывать свое мнение, а Борис Чубайс открыто старался убедить сына в том, что он не прав.

Словесные баталии, происходившие дома, увлекали младшего брата и надолго запомнились ему. Слушая споры отца и Игоря, которые были специалистами в области философии и имели соответствующее образование, младший Чубайс предпочел заняться более конкретной дисциплиной — экономикой. Философские дискуссии казались ему слишком абстрактными.

Борису удалось поговорить с деканом, и Игоря все-таки не исключили из университета. Но инакомыслие сына доставляло отцу много неприятностей. Борис Чубайс преподавал в военном вузе. Однажды из Москвы приехал генерал, чтобы прочитать лекцию о вторжении в Чехословакию. Генерал красноречиво рассказывал о том, как советские войска “восстанавливают социализм в братской стране”. Игорь Чубайс, пришедший из любопытства, не смог сдержаться. После лекции он подошел к генералу и заявил напрямик: “Мне известна другая версия. Вы ошибаетесь. Все было по-другому”.

Эта реплика стала причиной очень неприятного расследования, проведенного штабом Ленинградского военного округа в отношении одного из наиболее стойких идеологов коммунистической партии, Бориса Чубайса. Такой поворот событий особенно встревожил его жену Раису. “Мама очень переживала, — вспоминал Игорь. — Я понимал, и все в нашей семье понимали, что отца могли уволить, и тогда мы остались бы без средств к существованию”. Спустя много лет Борис Чубайс признался своему старшему сыну, что к нему приходил сотрудник КГБ и интересовался друзьями Игоря.

Однако комиссия, проверявшая Бориса Чубайса, установила то, что уже знал его сын: он был предан системе. “Они убедились в том, что он был убежденным коммунистом, — вспоминал позже Игорь. — Его не за что было наказывать”.

Этот эпизод показал Анатолию Чубайсу, как система реагировала на брошенный ей вызов. Он видел, как партия пыталась наказать его отца, человека, родившегося в год большевистской революции, защитившего диссертацию на тему “Полная и окончательная победа социализма в Советском Союзе” и каждый день работавшего на построение коммунизма. Таким образом, в годы, когда формировалась личность молодого Чубайса, он получил наглядный урок того, что новые идеи нуждаются в защите. Новые голоса также нуждались в поддержке чьей-то железной воли, потому что их всегда могли заставить замолчать.

Анатолий Чубайс любил водить машину. Он ездил быстро и решительно, максимально используя быстроту своей реакции. В Ленинграде у него был маленький желтый “запорожец”. “Он ездил с огромной скоростью, — вспоминала Одинг, давно знавшая Чубайса. — Когда он приходил к нам домой, в его ушах еще звучал шум мотора, словно он примчался на “мерседесе”. Он очень любил свою машину”. Еще один друг, Владимир Корабельников, вспоминал, что машина была грязной, “ужасной”, но ежедневно экономила Чубайсу время, потому что ему не нужно было ждать автобуса. Чубайс приглашал друзей за город и выезжал вместе с ними на “запорожце” в лес под Ленинградом, совершал туристические походы, спускался по рекам на плотах. Больше всего он любил спускаться на плотах по бурным рекам. Они строили квадратные плоты тут же, из бревен, а затем управляли этими неуклюжими сооружениями, проводя их мимо скалистых утесов. Иногда это было опасно, но всегда увлекательно{67}.

Чубайс мог быть очень упрямым, если дело касалось идей. Многие из его друзей вспоминали, что Чубайсу всегда нужно было верить в идею. Когда он сжимал руль в руках, было очень трудно заставить его ослабить хватку и изменить направление. Он отличался необыкновенной целеустремленностью. Это было одним из его основных преимуществ, но в некоторых отношениях она его ослепляла.

Спор в колхозе относился ко времени, когда Анатолий оставался приверженцем идеи улучшения социалистической системы. В 1983 году он защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском инженерно-экономическом институте на тему “Исследование и разработка методов планирования совершенствования управления в отраслевых научно-технических организациях”{68}. Одинг рассказывала, что сначала не собиралась присутствовать на защите Чубайса, потому что результат казался таким предсказуемым, но в последний момент передумала. Он защищал диссертацию блестяще, даже вдохновенно, вспоминала она. Он четко излагал свои мысли и держался уверенно. Об этой защите вспоминали еще несколько месяцев.

Между тем Чубайс начал терять свою ортодоксальность. Одно из самых ярких воспоминаний Корабельникова, по его собственному признанию, — это образ Чубайса, говорящего о том, что всё определяется экономикой и что изменить советскую систему можно, только меняя экономику. Другие вспоминают, что Чубайс плохо знал русскую литературу. На нее не оставалось времени: он читал книги только по политэкономии.