Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Между тем Чубайс начал терять свою ортодоксальность. Одно из самых ярких воспоминаний Корабельникова, по его собственному признанию, — это образ Чубайса, говорящего о том, что всё определяется экономикой и что изменить советскую систему можно, только меняя экономику. Другие вспоминают, что Чубайс плохо знал русскую литературу. На нее не оставалось времени: он читал книги только по политэкономии.

После спора в колхозе Чубайс, Глазков и Ярмагаев вели себя осторожно. Они знали, что не должны противопоставлять себя системе или тревожить КГБ и партию криками о тщетности поиска индикаторов. Им приходилось действовать осмотрительно, даже скрытно. Поделиться своими идеями они могли лишь с очень немногими. Ярмагаев был знаком с другим молодым исследователем, Сергеем Васильевым из Ленинградского финансово-экономического института, более престижного, чем их собственный институт. Однажды вечером, примерно в то время, когда Чубайс защитил диссертацию, Глазков пригласил Васильева в Инженерноэкономический институт на улице Марата.

Был уже поздний вечер, рассказывал мне Васильев, и в вестибюлях института царила тишина. Не прошло и года, как умер Брежнев, и складывалось впечатление, что новый советский лидер Юрий Андропов, ранее занимавший должность председателя КГБ, хочет положить конец периоду застоя, длившемуся столько лет. Основания для такого впечатления были призрачными, но кое-что все же вычитывалось между строк в высокопарных статьях, публиковавшихся официальной прессой, однако оставалось неясно, знает ли Андропов, как выйти из сложившейся ситуации. Единственное казалось несомненным: Андропов, по крайней мере, понимает, что система терпит крах.

Глазков по секрету сообщил Васильеву, что они создали в институте тайную группу во главе с Чубайсом. По словам Васильева, группа была “полуподпольной”{69}. “Что это за группа?” — спросил он. “Ее цель — изменить систему, — ответил Глазков. — Изменить экономику путем экономической реформы”.

Васильев стал четвертым членом группы, присоединившись к Глазкову, Ярмагаеву и Чубайсу. В те годы он считался эдакой фабрикой идей. Чубайс без лишнего шума организовал семинар по экономической реформе. На занятия приходило человек двенадцать, чтобы обсудить те прогрессивные идеи, о которых они размышляли. Роль Глазкова заключалась в том, чтобы найти подходящих людей и очень осторожно, не вызывая подозрений, пригласить их. Ярмагаев, как всегда, был полон идей и сил и с удовольствием участвовал в острых дискуссиях. Васильев был мозгом семинара, самым образованным и эрудированным его членом.

Руководителем семинара стал Чубайс; он вел заседания и всячески опекал его членов. Он не был выдающимся экономистом или мыслителем, но создал пространство для новых идей в отупляющей политической атмосфере того времени. Он смог получить необходимое разрешение и избежать неприятностей. В двадцать восемь лет он был подающим надежды ученым, хотя и во второразрядном институте. На друзей, участвовавших в работе семинара, Чубайс оказывал дисциплинирующее воздействие. “Без него это было бы простым разговором на кухне, — говорил Глазков. — И ничем другим. Не было бы семинара. Не было бы настоящей работы. Не было бы статьи, которую написали мы втроем”.

“В институте у него была хорошая репутация, — вспоминал Глазков. — Поэтому он имел хорошую возможность для организации семинаров. В то время сделать это было непросто”. Идея организовать семинар для изучения, например, прогрессивных реформ в Венгрии могла привести к неприятностям с КГБ. “Все было подчинено идеологии, — вспоминал Глазков. — Коммунистическая партия следила за всем, и поэтому нужно было иметь разрешение. Это было нелегко, но Чубайс смог получить его. Он был членом коммунистической партии. Ему можно было доверять. Поэтому у нас все получилось”.

“Мы знали, что мы не свободны, — вспоминал Глазков. — Мы знали, что за нами следят и что мы не можем позволить себе ничего революционного. Слово “рынок” было в то время опасным словом”.

С приходом к власти в 1985 году Горбачева и началом перестройки темы ленинградских семинаров стали более амбициозными. Участники начали обсуждение очень смелой идеи: внедрение некоторых элементов рыночной экономики в советский социализм. В течение долгого времени они ожесточенно спорили о том, могут ли спасти экономику такие концепции реформы, как самофинансирование и децентрализация, позволявшие директорам предприятий чаще принимать самостоятельные решения. Позже, по прошествии нескольких лет, они пришли к выводу, что существующий механизм, по-видимому, обречен и должен быть радикальным образом перестроен. Еще позже они провели много дней, обдумывая перспективы “перехода” к какой-то новой системе. Сама мысль о “переходе” казалась захватывающей.

Они получали знания из книг в Публичке, но у них были и другие источники вдохновения. Они имели возможность познакомиться с более радикальными произведениями самиздата в виде размноженных на пишущей машинке или ротаторе и зачитанных до дыр копий; эти книги были официально запрещены, но передавались из рук в руки. “Тебе давали фотокопию, которую нужно было прочитать за ночь, — вспоминала Одинг, — чтобы утром вернуть. И не было гарантии, что человек, давший ее тебе, не донесет на тебя”.

Неожиданно источником их вдохновения стала двухтомная, 630-страничная книга венгерского профессора экономики Яноша Корнай, изданная в 1980 году. “Экономика дефицита” в большей степени, чем любая другая книга, давала возможность проникнуть в сущность недостатков советского социализма. Венгрия с 1968 года была в авангарде ориентированной на рынок экономической реформы в странах восточного блока, и важная работа Корнай была почти целиком основана на его наблюдениях, связанных с Венгрией. Но для молодых ученых из окружения Чубайса эта книга, как ни одно другое исследование советских или западных ученых, объясняла, почему существует дефицитная экономика и как она функционирует. Корнай изучал поведение покупателей, продавцов и производителей в условиях отсутствия свободных цен, отношения между фирмами и государством при социализме и централизованном планировании.

Корнай предложил читателям представить себе экономические отношения между отцом и ребенком. Он назвал их “пятью этапами патернализма”. На первом этапе, который он назвал “помощь натурой — пассивное получение”, младенец не может выразить свои потребности словами, а его потребности в еде и другие материальные потребности удовлетворяют родители. На втором этапе, который он назвал “помощь натурой — активное выражение желаний”, ребенок живет с семьей и получает все бесплатно, но возможно определенное количество просьб и договоренностей. Третий этап он назвал “финансовое пособие”, когда ребенок вырос и уехал из дома, например на учебу, но все еще зависит от получения определенного пособия. Четвертый этап, “экономическая самостоятельность при наличии помощи”, по определению Корнай, наступает тогда, когда ребенок вырос и зарабатывает на жизнь, но имеет возможность в случае необходимости обратиться к родителям. Последний этап называется “экономическая самостоятельность — предоставлен себе”, когда ребенок вырос и должен полагаться только на себя.

Корнай отметил, что идеальная рыночная экономика — это последний этап: государство не помогает и не мешает фирмам, оставив их в покое. Он сделал вывод, что настоящая причина дефицитной экономики заключается в избытке первой разновидности “патернализма”, при которой государство щедро выделяет субсидии заводам и предприятиям подобно матери новорожденного. Корнай установил, что это ведет к нездоровой зависимости, которую он назвал “мягким бюджетным ограничением”, имея в виду, что фирмам никогда не будет отказано в пище: чем больше субсидий они просят, тем больше получают. Суть заключалась в том, что завод, который всегда получает больше независимо от того, насколько плохо он работает, никогда не будет отвечать за результаты своей работы. Он будет по-прежнему производить свою некачественную продукцию, потому что никогда не нес за это никакой ответственности. Корнай сделал вывод, что ослабление дисциплины привело к бедам дефицитной экономики: неудовлетворенному потребительскому спросу, накоплению денежных средств и бесконечным очередям{70}.

Впервые книга появилась в Ленинграде в виде тайно привезенных фотокопий и сразу же, по словам Васильева, “стала библией”. “У нас и раньше появлялись подобные мысли, но эта книга вызывала что-то вроде катарсиса. Она способствовала продвижению идей. Встречаясь с кем-нибудь, все спрашивали: “Вы читали Корнай? Ну и как?” И это становилось отправной точкой обсуждения”.

Чубайс вспоминал, что Корнай показал ему, почему дефицитная экономика продолжала существовать при социализме. Корнай продемонстрировал, как производители, заводы, всегда первыми претендовали на субсидии и ресурсы, потому что постоянно получали их от государства, которое по-отечески опекало их. “Он показал, что само распределение ресурсов происходит таким образом, что производитель всегда имеет преимущество перед потребителем, а это значит, что потребитель всегда неудовлетворен, всегда существует дефицит”.